Изгой Гора - Норман Джон - Страница 33

— Ты очень добр.

— Как тебя звали, когда ты была свободной?

— Лара, — сказала она.

— Лара?

— Да, воин, — ответила она, — ты не узнаешь меня? Я была татрикс Тарны.

ГЛАВА 22. ЖЕЛТЫЕ ШНУРЫ

Когда девушку расковали, и я поднял ее на руки и отнес в указанную мне палатку.

Здесь мы должны ждать, пока будет готов ошейник.

Пол палатки был покрыт толстым пушистым ковром, стены украшены цветным шелком. Палатку освещали три медные лампы, подвешенные на цепях. По ковру были разбросаны подушки, у стены стояла тахта.

Я аккуратно опустил девушку.

— Ты сперва надругаешься надо мной?

— Нет.

Тогда опустилась на колени, положила голову на ковер и откинула волосы, обнажив шею.

— Бей!

Я поднял ее.

— Разве ты купил меня не для того, чтобы уничтожить? — в замешательстве спросила она.

— Нет, — ответил я, — а почему ты попросила, чтобы я купил тебя?

— Я думала, что ты хочешь меня прикончить, разве не так?

— Почему ты хочешь умереть? — спросил я.

— Я была татрикс Тарны, — сказала она, опустив глаза, — и не хочу умереть в рабстве.

— Я не убью тебя.

— Дай мне свой меч, воин, я сама брошусь на него.

— Нет.

— Благородный воин не хочет пачкать свой меч кровью женщины?

— Ты молода, прекрасна и должна жить. Выбрось Города Праха из своей головы.

Она с горечью рассмеялась.

— Зачем ты купил меня? Разве ты не хочешь утолить жажду мести? Разве ты забыл, что я надела на тебя ярмо, била кнутом, отправила в Дом Развлечений, где отдала на растерзание тарну? Разве ты забыл, как я предала тебя и отправила в шахты?

— Нет, — сказал я, — я не забыл.

— И я тоже, — гордо сказала она, давая понять, что не просит пощады и снисхождения.

И она отважно стояла передо мной, такая беспомощная, полностью в моей власти, как если бы она стояла перед диким тарном в горах Вольтан. Для нее было важно умереть с достоинством. Я восхищался ею и думал, что она прекрасна в своей беспомощности. Однако губы ее слегка дрожали, хотя она и прикусила их, чтобы я не видел. Капли крови выступили на нижней губе. Я тряхнул головой, отгоняя вспыхнувшее желание снять их с ее губ поцелуем.

Вместо этого я просто сказал:

— Я не желаю тебе зла.

Она посмотрела на меня недоумевающе.

— Зачем ты купил меня?

— Чтобы освободить.

— Но ты же не знал, что я бывшая татрикс?

— Нет.

— Но теперь ты знаешь. Что ты со мной сделаешь? Сваришь меня живьем? Бросишь меня в болото? Отдашь на съедение тарну? Или посадишь как приманку в ловушку для слинов?

Я рассмеялся, и она в замешательстве посмотрела на меня.

— Ну, так что же? — спросила она.

— Ты дала мне много пищи для размышлений, — ответил я.

— Что же ты со мной все-таки сделаешь?

— Я просто освобожу тебя.

Она отшатнулась назад. В ее голубых глазах застыло удивление, которое сменилось слезами. Плечи затряслись от рыданий.

Я обнял ее и, к моему удивлению та, что носила золотую маску татрикс Тарны, припала к моей груди и зарыдала.

— Нет, — всхлипывала она, — теперь я имею ценность только в качестве рабыни.

— Это неправда. Помнишь, как ты запретила своему слуге бить меня, как сказала, что трудно быть первой в Тарне? Помнишь, как ты смотрела на поле желтых цветов, а я был так туп, что не заговорил с тобой?

Она оставалась в моих объятиях и затем медленно подняла полные слез глаза.

— Ты хочешь вернуть меня в Тарну? Зачем?

— Чтобы освободить моих друзей.

— А не ради богатства? — спросила она.

— Нет.

Она отступила назад.

— Разве я не красива.

Я посмотрел на нее.

— Ты очень красива. Ты так прекрасна, что тысячи воинов отдали бы жизни, чтобы только взглянуть на твое лицо. Ради твоей прихоти они пошли бы на все.

— Разве я не могу понравиться… животному?

— Любой мужчина счел бы за великое счастье иметь тебя подле себя.

— И тем не менее, воин, ты не хочешь оставить меня у себя.

Я молчал.

— Почему ты хочешь расстаться со мной?

Странно было слышать эти слова из уст девушки, которая была когда-то татрикс Тарны.

— Я люблю Талену, дочь Марленуса, который был когда-то убаром Ара.

— Мужчина может иметь много рабынь, — фыркнула она, — я уверена, что в твоем доме, где бы он не был, есть много прекрасных девушек, на ошейниках которых твое имя.

— Нет.

— Ты очень странный…

Я пожал плечами, не зная, как лучше объяснить ей.

— Ты не хочешь меня?

— Видеть тебя — значит хотеть.

— Тогда возьми меня, я твоя.

Я опустил глаза и сказал:

— Я не могу это сделать.

— Животные глупы, — выкрикнула она и бросилась к стене палатки. Она сорвала шелк и зарылась в него лицом. Затем повернулась, сжимая ткань в руках. В ее глазах сверкали слезы — слезы ярости.

— Ты вернешь меня в Тарну, — сказала она. Это звучало как приказ.

— Только ради моих друзей.

— Это для тебя дело чести.

— Возможно, — согласился я.

— Я ненавижу твою честь, — крикнула она.

— Есть вещи более важные, чем красота женщины.

— Я ненавижу тебя.

— Мне очень жаль.

Лара печально рассмеялась и села у стены, положив подбородок на колени.

— Ты знаешь, что я не могу ненавидеть тебя, — сказала она.

— Знаю.

— Но я… ненавижу тебя. Ненавидела, когда была татрикс, и сейчас продолжаю ненавидеть.

Я молчал, так как знал, что она говорит правду. Я чувствовал, что ее раздирает буря самых противоречивых эмоций.

— А знаешь ли ты, воин, — спросила она грустно, — почему я, всего лишь жалкая рабыня, ненавижу тебя?

— Нет.

— Потому, что когда я увидела тебя, то сразу узнала, так как видела в тысячах снов.

Она тихо рассказывала, устремив глаза куда-то вдаль.

— Во сне я видела себя сидящей во дворце среди дворни и воинов. И вдруг стеклянная крыша разбивается и влетает громадный тарн, с огромным воином на спине. Воин разгоняет всех солдат, хватает меня и привязывает к седлу тарна. А затем уносит меня в свой город, и там я, гордая татрикс, становлюсь его рабыней.

— Не бойся этого сна, — сказал я.

— И потом, — как во сне продолжала Лара, сверкая глазами, — он вешает колокольчики мне на ноги, одевает в прозрачные шелка. У меня нет выбора. Я должна во всем повиноваться ему. И когда у меня нет уже сил танцевать, он кладет меня на постель и овладевает мною.

— Это жестокий сон.

Она рассмеялась. Ее лицо порозовело от смущения.

— Нет, — возразила она, — это не жестокий, а приятный сон.

— Я не понимаю.

— В его объятиях я познала то, что мне не могла дать Тарна. Я ощутила жар страсти, увидела горы и цветы, услышала крик дикого тарна, почувствовала прикосновение когтей ларла. Впервые я познала наслаждение, ощутила прикосновение чужого тела, посмотрела в чьи-то глаза. И тогда я поняла, что я — всего-лишь живое существо, такое же, как он, ничуть не лучше. И я любила его!

Я промолчал.

— И я бы не отдала ошейник с его именем за все золото и драгоценности мира.

— Но ты же не была свободна!

— А в Тарне я была свободна?

— Конечно, — продолжала она, — я гнала от себя эти сны. Как могла я, татрикс, предаваться постыдным наслаждениям в объятиях животного? — Она улыбнулась. — А когда я увидела тебя, воин, я решила, что ты пришел из моих снов. И я возненавидела тебя, решила уничтожить, ведь ты угрожал тому, ради чего я жила. Я одновременно ненавидела, боялась и желала тебя!

Я удивленно посмотрел на нее.

— Да. Я желала тебя, — она опустила голову и голос стал едва различим. — Хотя я была татрикс Тарны, но мне хотелось лежать на ковре у твоих ног. Я хотела быть связанной желтыми шнурами.

Тут я вспомнил, что она уже говорила о ковре и шнурах, когда была вне себя от гнева и готова была избить меня до смерти.

— А что это за ковер и желтые шнуры? — поинтересовался я.