Царствующие жрецы Гора - Норман Джон - Страница 63

— Подождите! — крикнул я, побежал по полю и на небольшой холм, где он стоял.

На меня смотрели два больших глаза, золотых и светящихся. Антенны раскачивали на ветру, но нацелились на меня. На одном глазу виднелся шрам, оставленный лезвием Сарма.

— Миск! — крикнул я, подбежал к царю-жрецу и поднял руки, и он коснулся их антеннами.

— Приветствую, Тарл Кабот, — послышалось из переводчика Миска.

— Ты спас наш мир, — сказал я.

— Для царей-жрецов он пуст, — ответил Миск.

Я стоял под ним, глядя вверх, и ветер развевал мои волосы.

— Я пришел повидаться с тобой в последний раз, — сказал он, — потому что между нами роевая правда.

— Да, — ответил я.

— Ты мой друг, — сказал он.

Сердце мое дрогнуло.

— Да, — подтвердил он, — в нашем языке теперь есть это выражение, и ты научил нас, что оно значит.

— Я рад, — сказал я.

В эту ночь Миск рассказал мне, как обстоят дела в рое. Еще немало времени пройдет, прежде чем установится нормальная жизнь, снова заработает смотровая комната и будет восстановлен поврежденный купол, но люди и цари-жрецы работают над этим рука об руку.

Корабли, улетевшие из роя, теперь вернулись, потому что, как я и опасался, их враждебно встретили города Гора и посвященные. Сами корабли посчитали экипажами такого типа, который запрещен царями-жрецами, и на их пассажиров нападали именем тех самых царей-жрецов, от которых они прилетели. В конце концов те, кто хотел оставаться на поверхности, высадились далеко от своих родных городов и рассеялись как бродяги по дорогам и чужим городам планеты. Другие вернулись в рой, чтобы участвовать в работе по его восстановлению.

Тело Сарма, в соответствии с обычаем царей-жрецов, было сожжено в помещении Матери, потому что он был перворожденным и его любила Мать.

Миск, по-видимому, не таил на него зла.

Я удивился этому, но потом мне пришло в голову, что я тоже не злюсь на него. Он был сильный противник, великий царь-жрец и жил так, как считал должным. Я всегда буду помнить Сарма, большого и золотого, в его последнюю минуту, когда он оторвался от золотого жука и стоял, высокий и прекрасный, в рушащемся рое.

— Он был величайшим из царей-жрецов, — сказал Миск.

— Нет, — возразил я, — Сарм не был величайшим из царей-жрецов.

Миск вопросительно посмотрел на меня.

— Мать не царь-жрец, — сказал он, — она просто Мать.

— Знаю, — ответил я. — Я не ее имел в виду.

— Ну, да, — сказал Миск. — Наверно, величайший из всех живущих царей-жрецов Куск.

— И не Куска я имел в виду.

Миск удивленно смотрел на меня.

— Я никогда не пойму людей, — сказал он.

Я рассмеялся.

Я верил, что Миску действительно и в голову не приходит, что именно его, Миска, я считаю величайшим из царей-жрецов.

Но я так считал.

Он одно из величайших созданий, известных мне, яркий, храбрый, верный, преданный, неэгоистичный.

— А как молодой самец? — спросил я. — Он не погиб?

— Нет, — ответил Миск. — Он в безопасности.

Я почему-то был доволен. Просто, потому что больше нет разрушений, не тратятся жизни.

— Вы попросили людей перебить золотых жуков?

Миск распрямился.

— Конечно, нет.

— Но ведь они убивают царей-жрецов.

— Кто я такой, — спросил Миск, — чтобы решать, жить ли царю-жрецу или умереть?

Я молчал.

— Сожалею только, — продолжал Миск, — что так и не узнал, где находится последнее яйцо, которое спрятала Мать. Теперь народ царей-жрецов погибнет.

Я посмотрел на него.

— Мать говорила со мной. Она собиралась сказать мне, где спрятало яйцо, но не успела.

Неожиданно Миск застыл в позе абсолютного внимания, поднял антенны, насторожил все золотые волоски.

— Что ты узнал? — послышалось из его преобразователя.

— Она сказала только:

— Иди к людям телег.

Миск задумчиво пошевелил антеннами.

— Значит, оно у людей телег. Или они знают, где оно.

— Но ведь за это время его могли уничтожить, — сказал я.

Миск недоверчиво посмотрел на меня.

— Это яйцо царей-жрецов, — сказал он. Но тут его антенны уныло обвисли. — Да, его могли уничтожить, — согласился он.

— И, вероятно, уничтожили.

— Несомненно.

— Но ты не уверен.

— Не уверен, — сказал Миск.

— Ты можешь послать на поиски имплантов, — предложил я.

— Имплантов больше нет, — ответил Миск. — Мы их всех отозвали и изъяли контрольную сеть. Они могут вернуться в свои города или остаться в рое, как захотят.

— Значит вы добровольно отказываетесь от наблюдений.

— Да.

— Но почему?

— Нельзя подвергать имплантированию разумные существа, — сказал Миск.

— Я думаю, ты прав, — согласился я.

— Смотровая комната долго не войдет в строй, а когда войдет, мы будем наблюдать только за объектами на открытой местности.

— Может, вы разработаете такой сканер, который проникал бы сквозь стены, землю, крыши, — предположил я.

— Мы работаем над этим, — сказал Миск.

Я рассмеялся.

Антенны Миска свернулись.

— Если вы сохраните свою власть, что вы собираетесь с нею делать? — спросил я. — Будете заставлять людей подчиняться определенным законам?

— Несомненно, — сказал Миск.

Я молчал.

— Мы должны защитить себя и живущих с нами людей.

Я посмотрел туда, где в темноте светился костер лагеря. Увидел людей, они сидели вокруг костра, поглядывая на холм.

— Так как же яйцо? — спросил Миск

— Что яйцо?

— Я не могу идти сам. Я нужен в рое, да к тому же мои антенны не выносят солнца, не больше нескольких часов, и если я попробую приблизиться к человеку, тот испугается и постарается меня убить.

— Значит тебе нужно найти человека, — сказал я ему.

Миск смотрел на меня.

— А ты, Тарл Кабот?

Я смотрел на него.

— Дела царей-жрецов — не мои дела, — сказал я.

Миск осмотрелся, протянул антенны к лунам и к колеблемой ветром траве. Посмотрел вниз, на лагерь. Вздрогнул на холодном ветру.

— Луны прекрасны, не правда ли? — спросил я.

Миск снова посмотрел на луны.

— Да, — согласился он.

— Когда-то ты мне говорил о случайных событиях и элементах случайности. — Я посмотрел на луны. — Это в человеке случайное — смотреть на луны и видеть, как они прекрасны?

— Я думаю, это свойство человека.

— Ты тогда говорил о машинах, — напомнил я.

— Что бы я ни говорил, — ответил Миск, — слова не могут уменьшить значение человека или царя-жреца. Кто бы мы ни были, мы действуем, принимаем решения, чувствуем красоту, ищем правду и надеемся на будущее своего народа.

Я с трудом глотнул, потому что знал, что надеюсь на будущее человека, как Миск надеется на будущее своего племени, только его племя умирает, и все они, рано или поздно, один за другим, погибнут в несчастных случаях или предадутся радостям золотого жука. А мой народ, он будет жить на Горе — благодаря тому, что Миск и цари-жрецы сохранили этот мир.

— Ваши дела, — сказал я, но на этот раз самому себе, — это ваши дела, а не мои.

— Конечно, — согласился Миск.

Если я попытаюсь помочь Миску, что в конечном счете это будет означать? Разве не отдам я тогда свою расу на милость племени Сарма и царей-жрецов? Или же я тем самым защищу человечество, пока оно не достигнет зрелости, научится жить самостоятельно, пока не составит один мир с теми, кто называет себя царями-жрецами?

— Твой мир умирает, — сказал я Миску.

— Сама вселенная умрет, — ответил Миск.

Его антенны были подняты вверх, туда, где над Гором во тьме ночи горят звезды.

Я решил, что он говорит об увеличении энтропии, о потере энергии, о ее превращении в пепел звездной ночи.

— Будет все холоднее и темнее, — сказал Миск.

Я посмотрел на него.

— Но в конце концов, — продолжал он, — жизнь так же реальна, как смерть, это просто продолжение вечного ритма, и новый взрыв разбросает элементарные частицы, и колесо снова повернется, и когда-нибудь, через бесконечность, которую не смогут рассчитать даже цари-жрецы, будет другой рой, и другая Земля, и Гор; и другой Миск, и другой Тарл Кабот будут стоять на холме в ветреную лунную ночь и говорить о странном.