Царствующие жрецы Гора - Норман Джон - Страница 45

Я немного подумал.

— Если ты умрешь, — спросил я, — как же ты их отправишь в помещения для разделки?

— Большое преступление — убить царя-жреца, — заявил Сарм.

— Но ты ведь хотел убить Миска.

— Он изменил рою.

Я возвысил голос, надеясь, что он долетит до преобразователей всех царей-жрецов.

— Сарм изменил рою, — воскликнул я, — этот рой умирает, а он не позволяет основать новый.

— Рой вечен, — сказал Сарм.

— Нет, — сказала Мать, и это слово опять донеслось из переводчика Сарма и отразилось в тысяче трансляторов царей-жрецов во всем огромном помещении.

Неожиданно с невероятной, невообразимой скоростью правое лезвие Сарма устремилось к моей голове. Я почти не видел удара, но за мгновение до этого заметил, как напряглись мышцы его плеча, и понял, что меня ждет.

Я нанес ответный удар.

Быстрое живое лезвие Сарма было еще в целом ярде от моего горла, но тут оно встретилось со сталью горянского меча, который я пронес через осаду Ара, который устоял перед мечом Па-Кура, убийцы Гора, а его до того времени называли самым искусным фехтовальщиком планеты.

Мне в лицо ударил поток зеленоватой жидкости, я отскочил в сторону, одновременно вытирая лицо и глаза кулаком.

Через мгновение я был готов к новой схватке, мое зрение прояснилось, но я увидел, что Сарм теперь ярдах в пятнадцати от меня, он медленно поворачивается и поворачивается в первобытном невольном танце боли. Запах боли, который я ощущал через его переводчик, заполнил помещение.

Я вернулся на место, где нанес удар.

С одной стороны у подножия каменного яруса с царями-жрецами лежало отрубленное лезвие.

Сарм сунул обрубок передней конечности под плечо, и там обрубок погрузился в застывающую зеленоватую жидкость, вытекающую из раны.

Дрожа от боли, он повернулся ко мне, но не приближался.

Я увидел, как двинулись вперед несколько царей-жрецов рядом с ним.

Поднял меч, настроенный умереть в бою.

Сзади я что-то почувствовал.

Оглянувшись через плечо, я с радостью увидел, что Миск встал.

Он положил переднюю конечность мне на плечо.

Осмотрел Сарма и ряды царей-жрецов, его большие, движущиеся вбок челюсти открылись и закрылись.

Цари-жрецы за Сармом остановились.

В трансляторе Сарма послышались слова Миска:

— Ты ослушался Матери.

Сарм молчал.

— От твоего гура отказались, — сказал Миск. — Уходи.

Сарм задрожал, задрожали и стоявшие за ним царя-жрецы.

— Мы принесем серебряные трубы, — сказал Сарм.

— Уходи, — повторил Миск.

И тут во множестве переводчиков по всему помещению послышались странные слова:

— Я помню его… я его никогда не забывала… в небе… в небе… у него крылья, как потоки золота.

Я ничего не понял, но Миск, больше не обращая внимания ни на Сарма, ни на других царей-жрецов, бросился к Матери.

Остальные цари-жрецы придвинулись, и я тоже подошел ближе.

— Как потоки золота, — повторила она.

Я слышал эти слова в переводчиках царей-жрецов, приблизившихся к помосту.

Древнее существо на помосте, выцветшее и высохшее, подняло антенны и осмотрело своих детей.

— Да, — повторила Мать, — крылья у него были как потоки золота.

— Мать умирает, — сказал Миск.

Эти слова тысячу раз повторились в преобразователях, они повторялись снова и снова: это цари-жрецы повторяли их недоверчиво друг другу.

— Этого не может быть, — говорили одни.

— Рой вечен, — повторяли другие.

Слабые антенны дрогнули.

— Я буду говорить с тем, кто спас мое дитя.

Мне было странно, что так говорят о могучем золотом Миске.

Я подошел к древнему существу.

— Это я, — сказал я.

— Ты мул? — спросила она.

— Нет, я свободный человек.

— Хорошо, — сказала она.

В этот момент через ряды своих братьев прошли два царя-жреца со шприцами.

Они собрались, должно быть, в тысячный раз делать ей укол, но она затрясла антеннами и отстранила их.

— Нет, — сказала она.

Один из них, несмотря на ее запрет, хотел сделать укол, но Миск положил ему на плечо свою конечность, и тот не стал.

Другой царь-жрец, пришедший со шприцем, осмотрел антенны Матери и ее тусклые глаза.

Он знаком отозвал своего товарища.

— Разница всего в несколько анов, — сказал он.

Сзади я услышал, как один из царей-жрецов повторяет снова и снова:

— Рой вечен.

Миск положил переводчик на помост рядом с умирающей Матерью.

— Только он, — сказала Мать.

Миск жестом велел отойти врачам и остальным царям-жрецам и настроил преобразователь на самый тихий уровень. Я подумал, сколько может держаться в воздухе послание из запахов, пока не превратится в неразличимую смесь, которую унесет вентиляционная система и выбросит где-то вверху, среди черных утесов замерзшего Сардара.

Я прижал ухо к транслятору.

И услышал слова, которые не донеслись до других трансляторов в помещении.

— Я была неправа, — сказала Мать.

Я был поражен.

— Я хотела быть единственной Матерью царей-жрецов, — продолжало умирающее существо, — и слушала своего перворожденного, а он хотел всегда оставаться перворожденным единственной Матери царей-жрецов.

Ее тело вздрогнуло — от боли или печали, не могу сказать.

— Теперь я умираю, но племя царей-жрецов не должно умереть вместе со мной.

Я едва слышал доносящиеся из переводчика слова.

— Давным-давно, — продолжала она, — Миск, мое дитя, украл яйцо самца и спрятал его от Сарма и остальных, кто не хотел, чтобы был новый рой.

— Я знаю, — негромко ответил я.

— Недавно, не больше четырех ваших столетий назад, он рассказал мне, что сделал, и объяснил причины. — Сморщенные антенны дрогнули, их тонкие коричневые волоски приподнялись, как будто их шевельнула подходящая смерть. — Я ему ничего не ответила, но обдумала его слова, и наконец в союзе с рожденным вторым, который после этого отдался радостям золотого жука, я отложила женское яйцо, чтобы его спрятали от Сарма за пределами роя.

— Где это яйцо? — спросил я.

Казалось, она не поняла мой вопрос; я испугался, потому что все ее высохшее тело вдруг задрожало, и я подумал, что это предвещает конец долгой жизни.

Один из врачей кинулся вперед и сделал укол сквозь экзоскелет ей в грудь. Прижал к ней антенны. Дрожь прекратилась.

Он отошел и смотрел на нас с расстояния, не двигаясь, как остальные. Цари-жрецы сейчас напоминали тысячу золотых статуй.

Снова в переводчике послышался звук.

— Яйцо унесли из роя два человека, — сказала она, — свободных человека, как ты, не мула… и спрятали.

— Куда спрятали? — спросил я.

— Эти люди вернулись в свои города и, как им и было приказано, никому ничего не рассказали. Выполняя пожелание царей-жрецов, они преодолели множество опасностей. испытали немало лишений и стали как братья.

— Где яйцо? — снова спросил я.

— Но между их городами началась война, — продолжала Мать, — и в схватке эти люди убили друг друга, и с ними умерла их тайна. — Она попыталась поднять большую выцветшую голову, но не смогла. — Странный народ вы, люди, — сказала она. — Наполовину ларлы, наполовину цари-жрецы.

— Нет, — возразил я, — наполовину ларлы, наполовину люди.

Она некоторое время молчала. Потом я снова услышал ее голос в трансляторе.

— Ты Тарл Кабот из Ко-ро-ба, — сказала она.

— Да.

— Ты мне нравишься.

Я не знал, как на это ответить, и потому молчал.

Древние антенны рывками приблизились ко мне, я взял их и осторожно подержал в руках.

— Дай мне гур, — сказала она.

Удивленный, я отошел от нее и приблизился к золотой чаше на треножнике, набрал в ладонь несколько капель драгоценной жидкости и вернулся к Матери.

Она снова попыталась поднять голову и снова не смогла. Ее большие челюсти слегка раздвинулись, и я увидел за ними длинный мягкий язык.

— Ты хочешь знать об этом яйце, — сказала она.

— Если ты мне скажешь.