Царствующие жрецы Гора - Норман Джон - Страница 24

Я высоко поднял факел и принялся рассматривать этого царя-жреца. Он меньше других, в длину всего двенадцать футов.

Больше всего меня удивили его крылья, длинные, стройные, прекрасные, золотистые, прозрачные крылья, сложенные на спине.

Он не был привязан.

Казалось, он без сознания.

Я прижался ухом к отверстиям в животе и не услышал даже слабейших звуков дыхания.

— Мне пришлось самому сконструировать все это оборудование, — сказал Миск, — поэтому оно исключительно примитивно, но не было никакой возможности использовать стандартное оборудование.

Я не понял.

— И мне самому пришлось создавать диски памяти, конструировать преобразователь запахов; к счастью, нити запахов легкодоступны. Их импульсы преобразуются и воздействуют на нервные блоки.

— Не понимаю, — сказал я.

— Конечно, — ответил Миск, — потому что ты человек.

Я смотрел на длинные золотые крылья этого существа.

— Это мутант?

— Конечно, нет.

— Тогда что же это?

— Самец, — ответил Миск. Он долго молчал, устремив антенны на неподвижную фигуру на столе. — Первый самец, рожденный в рое за восемь тысяч лет.

— А разве ты не самец?

— Нет, — сказал Миск, — и остальные тоже нет.

— Значит ты самка.

— Нет, в рое только одна самка — Мать.

— Но ведь должны быть еще самки.

— Изредка, — сказал Миск, — появляются женские яйца, но все они уничтожаются по приказу Сарма. Сейчас в рое нет женских яиц, и я знаю только одно, появившееся за шесть тысяч лет.

— Сколько же лет живут цари-жрецы?

— Давным-давно, — ответил Миск, — был открыт способ замещения клеток, и теперь, если не болезнь или несчастный случай, мы живем до тех пор, пока не поддадимся радостям золотого жука.

— А сколько лет тебе?

— Сам я вылупился до того, как мы привели свой мир в эту солнечную систему. — Миск посмотрел на меня сверху вниз. — Это было больше двух миллионов лет назад.

— Значит, рой никогда не умрет, — сказал я.

— Он умирает сейчас, — ответил Миск. — Один за другим предаемся мы радостям золотого жука. Мы стареем, и нас осталось мало. Некогда мы были богаты и полны жизни, тогда было построено все это, потом расцвело наше искусство, потом у нас оставалось только научное любопытство, но даже оно все слабеет.

— А почему вы не убиваете золотых жуков?

— Это было бы неправильно, — сказал Миск.

— Но ведь они вас убивают.

— Нам необходимо умирать, иначе рой был бы вечен, а рой не должен быть вечен. Иначе как мы будем его любить?

Я не все понимал в словах Миска, и мне было трудно отвести взгляд от неподвижной фигуры юного самца царя-жреца, лежавшего на каменном столе.

— Должен быть новый рой, — сказал Миск. — И новая Мать, и новый рожденный первым. Я сам готов умереть, но раса царей-жрецов не должна погибнуть.

— Сарм убил бы этого самца, если бы узнал о его существовании?

— Да.

— Почему?

— Он не хочет уходить, — просто ответил Миск.

Я смотрел на механизмы, на провода, в восьми точках углублявшиеся в тело самца.

— Что ты с ним делаешь? — спросил я.

— Я его учу.

— Не понимаю, — сказал я.

— То, что ты знаешь — даже такое существо, как ты, — сказал Миск, — зависит от электрических разрядов и микроструктуры твоей нервной ткани; обычно ты приобретаешь эти разряды и микроструктуру в процессе регистрации и оценки сенсорных стимулов из окружения, например, когда ты непосредственно испытываешь что-то, или когда кто-то другой сообщает тебе информацию, или ты читаешь нити запахов. Машины, которые ты видишь, просто приспособления для передачи разрядов и формирования микроструктур без внешних стимулов, что заняло бы слишком много времени.

Подняв факел, я с благоговением смотрел на неподвижное тело царя-жреца на каменном столе.

Смотрел, как вспыхивают огоньки, как быстро сменяются диски.

Инструменты и приборные доски, казалось, нависают надо мной.

Сколько же импульсов через эти восемь проводов одновременно попадают в тело существа, лежащего перед нами?

— Значит, ты буквально изменяешь его мозг, — прошептал я.

— Он царь-жрец, — ответил Миск, — у него восемь мозгов, это модификации сети ганглий. Такие существа, как ты, ограниченные наличием позвоночника, могут развить только один мозг.

— Мне это кажется очень странным.

— Конечно, — согласился Миск, — низшие существа учат своих детенышей по-другому; они способны воспринять за всю жизнь только ничтожную долю сведений.

— А кто решает, чему его учить?

— Обычно, — сказал Миск, — используются стандартные мнемонические диски, которые готовятся хранителями традиций. Глава хранителей — Сарм. — Миск распрямился, и его антенны слегка свернулись. — Как ты догадываешься, я не мог использовать стандартный набор и сам создал памятные диски, по своему собственному рассуждению.

— Мне не нравится мысль об изменении мозга.

— Мозгов, — поправил Миск.

— Все равно не нравится.

— Не будь глупым, — сказал Миск. Его антенные свернулись. — Все существа, которые учат свое потомство, изменяют ему мозг. Это устройство — просто быстрый и удобный способ обучения, с его помощью можно эффективно научить тому, что желательно для разумного существа.

— Я встревожен, — сказал я.

— Понимаю, — заметил Миск, — ты опасаешься, что он сам станет машиной.

— Да.

— Ты должен помнить, что он царь-жрец, следовательно, разумное существо, и превратить его в машину невозможно, не затронув некоторые важнейшие сферы, а при этом он перестанет быть царем-жрецом.

— Но он будет самоуправляющейся машиной.

— Мы все такие машины, — сказал Миск, — с большим или меньшим количеством случайных элементов. — Он дотронулся до меня антеннами. — Мы делаем, что можем, а об окончательном результате судить не нам и не при помощи мнемонических дисков.

— Не знаю, что здесь истина, — признался я.

— Я тоже, — сказал Миск. — Это вообще очень трудная и таинственная проблема.

— А что вы делаете до ее окончательного решения?

— Некогда мы радовались и жили, но теперь тело наше молодо, но мозг стар, и мы все чаще и чаще поддаемся радостям золотого жука.

— Верят ли цари-жрецы в жизнь после смерти?

— Конечно, — сказал Миск, — ведь когда кто-нибудь умирает, рой живет.

— Нет, — сказал я, — я имею в виду индивидуальную жизнь.

— Сознание, — ответил Миск, — это функция сети ганглий.

— Понятно. И все-таки ты согласен, как ты выразился, уйти.

— Конечно. Я долго жил. Должны жить и другие.

Я снова посмотрел на молодого царя-жреца, лежащего на столе.

— Он будет помнить все это? — спросил я.

— Нет, — ответил Миск, — его внешние сенсоры отключены. Но он будет знать, что его учили с помощью мнемонических дисков.

— А чему его учат?

— Основам информации, как ты и догадываешься, в области языка, математики и других наук, но он также изучает историю и литературу царей-жрецов, обычаи роя, социальные условности; он получает информацию в области механики, сельского хозяйства, ведения домашнего хозяйства и другую.

— А потом он будет продолжать учиться?

— Конечно, — сказал Миск, — но это уже будет делаться на надежном основании всего, что узнали его предки. Нет смысла сознательно воспринимать старую информацию, когда время можно истратить для получения новой. Когда обнаруживается новая информация, ее тут же записывают на мнемонические диски.

— А что если на мнемонические диски попадет ложная информация?

— Несомненно, так бывает, — согласился Миск, — но диски постоянно пересматриваются. Их содержание возможно чаще обновляется.