Приключения Вернера Хольта - Нолль Дитер - Страница 3

На уроках истории у Вольцова с Кнаком шли вечные дебаты. Кнак держался, как он говорил, «национально-расистских взглядов» на исторический процесс. Вольцов же, стоя у парты, доказывал свое.

— История — это война, — говорил он. — С 1469 года до рождества Христова по тысяча девятьсот тридцатый год после рождества Христова насчитывают всего-навсего двести шестьдесят четыре мирных года, остальные три тысячи сто тридцать пять лет — сплошь война.

— Да, но вы упускаете из виду расовый фактор, — торопился внести уточнение Кнак. — Полноценность одних и неполноценность других народов, изначально присущие им инстинкты…

Хольт сидел, не раскрывая рта. Монотонное квакание Кнака нагоняло на него сон.

— Государство, — поучал Кнак, — сознательно утверждает себя на основе мифологических представлений и сил, издревле присущих народам.

Хольт клевал носом, голова у него трещала, горло болело, словно кто его сдавил. Рядом с ним сидел Зепп Гомулка, темно-русый подросток, умница, сын адвоката, державшийся в классе особняком. Только от случая к случаю, когда на него находило, участвовал он в озорных выходках школьников против престарелых учителей. Обычно же был склонен к одиночеству, гонял по окрестным лесам со своей малокалиберной винтовкой и стрелял соек, вместо того чтобы готовить уроки. Пока Кнак путался в дебрях красноречия, Гомулка перочинным ножиком стругал парту и собирал стружки в бумажный кулечек, свернутый из промокашки. Впереди Холъта сидел хрупкий, болезненный Визе; в этом году ему для укрепления здоровья прописано не менее двух часов проводить на пляже и заниматься спортом. Петер воспринимал это как наказание. Хольт черкнул ему записку: «Дашь мне на перемене латинский перевод».

Он хотел еще пригрозить для верности, но, подумав, воздержался. Визе прочитал записку и утвердительно кивнул.

Хольту так и не удалось на большой перемене списать перевод, хоть он и знал, что Маас за невыполнение домашних работ по головке не погладит. Весь класс гурьбой направился в кабинет естествознания. Предстоящий урок доктора Цикеля, по прозванию Мемека, вывел школьников из сонного оцепенения. Белокурый Христиан Феттер с круглой мальчишеской физиономией и блестящими свиными глазками, чье тучное сложение было предметом общих насмешек, то верещал, то хрюкал, упражняясь в звукоподражании. Вольцов и Хольт с равнодушными лицами стояли плечом к плечу. Гомулка оттачивал свой перочинный ножик на газовых трубах, отходивших от лабораторного стола, тогда как коротышка Кирш, сын столяра, в чьем лице Кнак обычно приветствовал «наше отечественное ремесленное сословие», уминал булку за булкой в чаянии вырасти — в нем было всего-навсего сто шестьдесят сантиметров. Плечистый блондин Надлер стоял окруженный друзьями — Шенфельдом, Грубертом и другими своими приспешниками по службе связи в гитлерюгенде. Карьера Вольцова в качестве «фюрера» гитлерюгенда после многообещающего начала уже два года назад потерпела крах: «Стану я слушаться приказаний какого-то кретина! — обрезал он своего штаммфюрера. — Ведь ты в военном деле ни бе ни ме!»

— Признайся, Гильберт, а ведь Вернер здорово выдал Кнаку, — как всегда некстати, выскочил Земцкий.

— Ну-ка, выметайся да покарауль лучше за дверью, — приказал ему Вольцов. И, повернувшись к Хольту: — А ты не очень-то фасонь, ничего особенного ты не сделал! — Пошарив глазами вокруг себя, он направился к доске. Там рядом с большим аквариумом стоял скелет, служивший доктору Цикелю наглядным пособием. Вольцов, внушительный в бриджах и высоких сапогах, в вылинявшей рубашке гитлерюгенда, туго обтягивающей его мощную грудь, достал из кармана кусок угля и стал разрисовывать череп скелета. Петер Визе побледнел. Он трепетал перед Вольцовом, которого называл «miles gloriosus» — славолюбивый воин. Хольт, конечно, переводил это как «хвастливый воин».

На лице у Визе был написан панический страх, его, как примерного ученика, первого спросят о виновнике, а так как он никогда не врал учителям, в случаях же кляузничества бывал нещадно бит, то он каждый раз впадал в мучительный разлад с собственной совестью, от которого спасала его только ложь товарищей: Визе, мол, ничего не знает, его и в классе-то не было.

Вольцов уставился на Хольта:

— Ну, что ты на это скажешь?

Хольт, ни слова не говоря, подошел к доске, снял со скелета череп и опустил его в большой аквариум. Излишки воды вместе с водорослями выплеснулись на пол.

Класс загудел. И сразу же водворилась тишина, все с интересом уставились на Вольцова. А Вольцов уже не владел собой.

— Ну, погоди, — пригрозил он, весь подавшись вперед. — Если ты такой храбрый, приходи сегодня в четыре часа к Скале Ворона. Там я наконец…

— У тебя, я вижу, все кончается кулаками. Больше тебе нечем козырять!

— Сейчас я покажу вам номер, — взвился Вольцов, — номер, о котором заговорит весь город!

Земцкий просунул голову в дверь.

— Гильберт, не надо, не надо, брось! Ты вылетишь в два счета, если тебя накроют!

— Посмотрите на великого Вольцова, — насмехался Хольт. — Ему лишь бы подраться, а перед нашим старичьем трясется, как осиновый лист.

Вольцов уставился на аквариум; там сквозь чащу вьющихся растений скалился поруганный череп и красные силуэты шести тропических рыбок шныряли взад и вперед.

— Зепп, — приказал Вольцов, — давай мне сюда швейцарову кошку!

— Брось, Гильберт, — отозвался Гомулка. — Маас рад будет придраться к случаю, тебя обязательно вытурят.

Но кто-то уже крикнул в коридор Земцкому:

— Неси скорее кошку! Для Вольцова!

Земцкий притащил кошку; взъерошив серую с тигровыми разводами шерсть, пугливое животное, встревоженное гомоном школьников, дико озиралось по сторонам. Вольцов правой рукой поднял ее за шкирку, и она припала к нему на грудь, виляя кончиком хвоста. Вольцов потрепал ее по спинке.

— Спокойно, спокойно, киска! Сейчас будет тебе жратва на славу! — Он запустил левую руку в аквариум. — Угощение первый сорт, а главное, без карточек… Праздничная выдача… —

И он бросил на пол первую рыбку… Кошка стремительным прыжком соскочила вниз и увлекла свою трепыхающуюся жертву под ближайшую парту. Затаив дыхание школьники молча наблюдали, как Вольцов вылавливал из аквариума барбусов и вуалехвосток. Кошка громко урчала от жадности, глаза ее алчно поблескивали. Наевшись, она, облизываясь и все еще урча, забилась в угол. От любимых рыбок доктора Цикеля осталось на полу лишь несколько радужных чешуек.