Путешествие Сократа - Миллмэн Дэн - Страница 6

Все с аппетитом набросились на еду, только Сара продолжала смущенно хлопотать:

— Ах, в такую погоду годилось бы встречать гостей горячим бульоном с курочкой... вот только курочка, сами знаете...

Вот, значит, что такое мать, думал тем временем Сергей, не отводя от нее взгляда. Он невольно почувствовал зависть к этим детям, ведь они могут видеть свою мать каждый день. А моя мама, подумал он, какой она была?.. Наверное, похожей на Сару Абрамович...

Это был самый вкусный обед в его жизни. И самый прекрасный вечер, наполненный смехом, непринужденной беседой — вечер, светившийся особым светом, который шел не только от свечей, зажженных повсюду в доме, но и из сердец всех собравшихся за субботним столом. В этом доме его приняли как члена семьи. И он тоже будет считать, что в этот день нашел свою семью.

А следующий день пролетел совсем незаметно. Авраам взялся учить его играть в шашки. Склонившись над доской, Сергей вдруг заметил, что у Авраама на лбу, как раз над правой бровью, краснеет шрам. Авраам перехватил его взгляд и засмеялся:

 — Это ветка меня так стукнула, на дерево лез и упал. Мама меня наругала, говорила, больше лазь по деревьям, вообще без глаза останешься.

После обеда, когда небо прояснилось, всей семьей они вышли на прогулку в лес. Беньямин между делом показывал Гершлю те деревья, которые он отобрал на древесину для его часов и скрипок.

Вернувшись домой, Беньямин принялся было беседовать о чем-то с Гершлем, но тот, разморенный прогулкой и теплом, сразу же задремал, прямо на полуслове, а когда проснулся, то не сразу смог понять, где находится. Сара налила ему горячего чаю, и он понемногу стал приходить в себя.

Как только на небе выглянули три звезды, пришло время провожать Шабат. И снова читались молитвы над вином и зажигались свечи. Пока Беньямин разводил огонь в печке, Гершль полез в свой саквояж и вытащил оттуда подарки — пряности и свечи для взрослых и сладости для детей. А потом Беньямин подал Гершлю скрипку, сделанную руками старого мастера, и старик заиграл.

Сергей даже рот открыл от изумления. Не успел он привыкнуть к тому, что у него есть дед, — и вот перед ним уже стоял не простой смертный, а Музыкант. Скрипка пела о том, что было на душе и у старого мастера, и у них самих, о невысказанных печалях и радостных надеждах. Маленькая Лия кружилась в танце, Авраам и Сергей прихлопывали ей, когда мелодия становилась веселой.

Когда старик опустил смычок, Сергей уже спал, пристроившись у теплой печки. Впечатлений этих двух дней оказалось слишком много, и он заснул, согретый теплом своей новой семьи, и ему снилась музыка.

В воскресенье, когда на дворе рассвело, Гершль и Сергей стали прощаться. Сергей старался всё получше запомнить, чтобы в школе в своей памяти вернуться к этим мгновениям. Лицо и голос Сары... смех Беньямина... Авраам, уже успевший уткнуться в книгу... Лия... вот она сидит у огня...

 Может быть, подумал Сергей, придет тот день, когда он сам станет таким, как Беньямин Абрамович, у него будет жена, такая же, как Сара, свои дети.

У самого порога Сара присела и заключила Сергея в объятия. Маленькая Лия тоже обняла его. Авраам и Беньямин, прощаясь, пожали ему руку.

— Приходи, когда сможешь, — сказал отец.

— Мы ведь ненадолго прощаемся? — спросил сын.

Старик Гершль только крякнул смущенно, обняв внука за плечи. Сергей взглянул на него и каким-то неясным чутьем понял, что его дед, этот добрый старик, коротавший свои дни в пустом одиноком доме, тоже нашел свою частичку тепла в этом доме. Выйдя во двор, они еще раз помахали хозяевам на прощанье и направились по тропе в лес.

Людям свойственно забывать телесные ощущения. Всего несколько минут у теплого очага — и мы уже и не вспоминаем, что провели на холоде часы или дни. То ли дело с переживаниями, которые врезаются в память навечно и воскресают при каждом удобном случае. Эти два дня в семье, треск огня в печурке, запах свежеиспеченного хлеба, Авраам и Лия — не кадеты, а самые обычные дети — эти воспоминания не раз потом помогали Сергею продержаться в те трудные дни и годы, которые вскоре наступили для него.

Сергей отстоял немало воскресных служб в школьной часовне. Отец Георгий говорил о райском блаженстве, но Сергей слушал его вполуха — он слабо представлял себе, что такое рай. Эти два дня, проведенные в лесной избушке, стали для него настоящим раем.

Обратно они возвращались в полном молчании, лишь только снег размеренно хрустел у них под ногами, да иногда, словно выстрел, раздавался треск сухой ветки, уже не видной под выпавшим за ночь  снегом. Каждому из  них хотелось сберечь от случайных слов отложившиеся за эти дни мысли и чувства. Да и под ноги тоже приходилось смотреть — спускаться с пригорка стало вдвойне рискованней. Когда Сергею случилось поскользнуться и он уцепился за рукав деда, Гершль сказал:

— Мне так хорошо с тобою, Сократес.

— И мне с тобой тоже хорошо, дедуля, — отвечал ему Сергей.

Скоро уже и школа показалась в виду — ах, слишком скоро, невольно вздохнул каждый из них. Сергей взглянул на деда — казалось, щеки на его лице еще запали от усталости. А старику ведь предстоял нелегкий путь домой, в пустой дом, где жили только воспоминания. Сергей вдруг почувствовал непреодолимое желание уехать с дедулей Гершлем к нему, в Санкт-Петербург, но у него не хватило духу признаться в этом. Тем более, вздохнул он, его все равно никто не отпустит.

Они подошли к школьному двору и остановились у ворот.

Никто из них не решался первым сказать прощальные слова. Наконец Гершль, прокашлявшись, опустил свою ладонь на внукову:

— Мой маленький Сократес, что бы ни уготовили тебе грядущие годы, какие бы тебя ни ждали трудности, помни: ты не один на этом свете. Души твоих родителей и твоей бабушки Эстер и дедушки Гершля будут всегда рядом с тобой…

Не в силах оторвать взгляда от носков своих сапог, Сергей почувствовал, как его плечи опустились под тяжестью расставания. Он понял, что еще одной встречи с дедом, скорее всего, уже не будет.

Гершль, не в силах сдержать чувств, присел перед мальчиком, суетливо отряхивая его шинельку, затем притянул внука к себе. Сергей вздрогнул, ожидая, что дед вот-вот отстранится и зашагает прочь, но вместо этого Гершль улыбнулся и пробормотал:

— А вот у меня что есть…это будет тебе подарок…от мамы с папой.

Он засунул руку в карман пальто и вытащил оттуда серебряную цепочку с овальным медальоном. Мальчик только мигнул, когда случайный лучик осеннего солнца отразился на блестящем серебре.

— Мне его дала повитуха в тот день, когда тебя передали на попечение нам с Эстер, - продолжал тем временем Гершль, - Этот медальон принадлежал твоей матери. Ее воля, чтобы этот медальон передали тебе, когда ты подрастешь. Вижу, ты уже достаточно взрослый.

Гершль вложил медальон и цепочку в ладошку Сергея.

 — Открой его.

Сергей непонимающе взглянул на него.

— Смотри сюда…видишь, он открывается.. – Гершль нажал сухими стариковскими пальцами на створки, и медальон со щелчком раскрылся. Сергей с удивлением увидел на внутренней стороне створок две крохотные фотографии: женщину с темными курчавыми волосами и широкоскулого мужчину с черной бородой.

— Это мои…мои родители? – спросил он у деда. Тот кивнул.

— Для твоей матери этот медальон был ценней всего на  свете,  так  что  и  ты  береги  его.  Ведь  теперь ты  его хозяин.

— Сберегу… - потрясенный Сергей никак не мог отвести взгляда от фотографии.

— Мой малыш… мой дорогой Сократес! – вдруг сбивчиво забормотал старик, - но это еще не все, я должен еще кое-что тебе сказать…слушай меня и запоминай, что я буду говорить, - обещаешь? Твой дедуля тоже приготовил тебе подарок, только не время его отдавать, понимаешь? Но я его спрятал, очень, очень хорошо, в одном леске, недалеко от моего дома в Петербурге. Вот, смотри сюда…видишь? – он вытащил из внутреннего кармана пальто сложенную карту и развернул ее прямо на своей груди, чтобы мальчик смог увидеть все детали. – Вот это дерево… с трех сторон лес…напротив – река…не ошибешься… ты не ошибешься – я знаю…