Волшебные сказки Англии - Автор неизвестен - Страница 7

– Ох, жена, спаси, если можешь. А то обдерут меня на твоих глазах, как кролика. Или ещё хуже: опозорюсь перед всеми великанами. Вот горе-то! Если бы кто другой шёл, а то ведь этот – потрясающий землю, с каменной лепёшкой в кармане, а ведь эта лепёшка была громом небесным.

– Как тебе не стыдно, Фин! Что за малодушие! Лепёшка, ты говоришь? Сдаётся мне, угощу я этого верзилу своими лепёшками, век будет помнить. Ну перестань же плакать, хватит голосить! Я буду не я, если не сумею обвести вокруг пальца эту ходячую гору.

И с этими словами пошла Унаг во двор, где у неё сохли на верёвке крашеные мотки шерсти. Выдернула девять разноцветных ниток и сплела из них три косицы. Одной обвязала правое запястье, другой – правую лодыжку, а третьей, самой длинной, – туловище под самым сердцем.

Она и раньше так делала, когда муж попадал в беду. Увидел Фин разноцветные повязки на жене – сразу духом воспрял. Не было ещё случая, чтобы крашеные шерстинки подвели.

– Есть ещё время к соседям сбегать? – спросила Унаг.

– Есть, есть, – повеселел муж.

Пошла Унаг к соседям, к одним заглянула, к другим, к третьим. Вернулась домой – в руках целая гора круглых противней, на которых караваи пекут. Замесила теста побольше. Испекла первую лепёшку – отличное вышло печево, величиной с тележное колесо, а потом стала другие печь – особенные, с железной начинкой. Вот зачем ей противни понадобились. Напекла лепёшек с подвохом, убрала в хлебный ларь. Потом отжала творог, сварила десять огромных кочанов капусты да целый свиной окорок и всё это студить поставила.

А как свечерело, разожгла большой костер, сунула пальцы в рот и трижды свистнула. Пусть Кухулин знает, что его ждут на горе Сногвали. Был у ирландцев такой обычай в древности: свистом зазывать усталого путника к очагу. Не сказала Унаг в тот вечер мужу, что задумала, только расспросила кое о чём. И между прочим узнала, что сила Кухулина заключена в среднем пальце его правой руки.

Наутро стал Фин дозором на своём тычке; немного спустя видит, движется к его горе башня не башня, а сам Кухулин – ростом чуть не до неба.

Влетел Фин в дом – лицо белее творога, что Унаг вечером приготовила. Кричит жене – совсем близко Кухулин! А Унаг улыбается: есть у неё чем гостя встретить.

– Да не бойся ты, муженёк, – говорит она Фину. – Делай, что я тебе скажу. Видишь, я кроватку застелила? Дети наши давно из неё выросли. Надевай мой чепец и ночную сорочку, она ведь как есть детское платьице. Ложись в кроватку и лежи в ней тихонько, как будто это и не ты вовсе, а младенец. Укройся пуховым одеялом, помалкивай да на меня поглядывай. Сегодня ты должен за своего собственного сыночка сойти.

Дрожит Фин от страха; едва натянул на себя одеяло, грохнул в дверь страшный удар.

– Входи и будь гостем, – проговорила Унаг.

Дверь распахнулась, на пороге вырос огромный великан Кухулин – явился точно в срок, как звёзды на вечернее небо.

– Мир дому сему! – прогремел он. – Здесь живёт славный великан Фин?

– Где же ему ещё жить! Входи и отдохни с дороги, добрый человек.

– Не с миссис ли Фин говорю? – спросил великан, входя и садясь.

– Конечно с ней. Я и есть миссис Фин, жена великого силача и храбреца.

– Ходит о нём такая слава! Говорят, он чуть не самый сильный великан в Ирландии. Но мне это все равно. Я пришёл к нему помериться силами, хочу одолеть его в честном поединке.

– Ах, какая жалость! – воскликнула Унаг. – Мужа-то моего дома нет. Умчался чуть свет в страшном гневе. Дошёл до нас слух, что один наглец по имени Кухулин отправился искать его на северный берег – туда, где великаны мост до Шотландии строят. Упаси господи, попадёт дурачок на глаза моему мужу. Он в такой ярости, что, боюсь, от бедняги мокрое место останется.

– Кухулин – это я, – нахмурился гость. – И я вызываю Фина на бой. Уже почти год гоняюсь за ним. Это от него мокрое место останется, не от меня.

– Ах, беда! Ты, верно, никогда Фина не видел, – покачала головой Унаг.

– Как же, увидишь его! Бегает от меня, как болотный кулик от охотника.

– От тебя бегает? От такой козявки? Я вот что тебе скажу: самый чёрный день в твоей жизни будет тот, когда ты повстречаешься с Фином. Одна надежда – поутихнет его гнев немного, не то ждет тебя неминучая гибель. Отдохни у меня с дороги, а как уйдешь, буду за тебя молиться, чтобы вы с ним разминулись.

Призадумался Кухулин, услыхав такие слова; сидит помалкивает. А Унаг оглянулась кругом, говорит как бы невзначай:

– Что за ужасный сквозняк! Так в дверь дует, того и гляди погаснет огонь в очаге. Жалко, Фина нет. Он бы помог горю. А ты не можешь вместо него одну работу сделать? Не в службу, а в дружбу.

– Какую такую работу?

– Поверни дом к северу задом, к югу передом, чтобы в дверь не дуло. Фин так всегда делает.

Нахмурился Кухулин. Однако встал, дёрнул себя за средний палец правой руки, три раза пальцем хрустнул. Унаг и вспомнила, что в этом пальце у Кухулина вся сила. А Кухулин вышел из дому, обхватил могучими руками дом и поставил его задом наперёд, как Унаг велела.

Бедный Фин, лёжа в постели, чуть не умер от страха: сам он за всю жизнь ни разочка, ни одного-единственного, не повернул дом даже на дюйм.

А Унаг ласково улыбнулась Кухулину и всего только спасибо сказала: дескать, чего особенно-то благодарить – работа пустяковая, всё равно что дверь отворить.

– Раз уж ты такой добрый, – продолжала она, – а Фина нет дома, не сослужишь ли ты ещё одну службу?

– Что ещё такое?

– Ничего особенного. Знаешь ведь, какая была сушь; воды не наносишься – ручей-то внизу, у подножия горы. Так Фин вчера вечером обещал мне поближе вывести воду. А утром в такой спешке умчался с тобой сражаться, что совсем забыл про своё обещание. Надо только вон ту скалу отворотить, а я пойду пока обед приготовлю.

Привела Унаг великана к скале. А скала – чуть не половина горы, в ней едва заметная трещина, приложишь ухо – и слышно, как в глубине вода журчит.

Нахмурился Кухулин сильнее прежнего: не по душе ему такая работа. Однако дёрнул средний палец три раза, глянул на скалу, ещё три раза дёрнул. Всё равно не по душе – да и то сказать, чуть не всю гору своротить надо.

Но всё-таки хрустнул пальцем ещё три раза – всего, значит, девять, – подошёл к скале, обхватил могучими руками, поднатужился и вырвал из скалы огромный кусок. Получилось на том месте ущелье – четыреста футов глубиной, полмили шириной. Оно и сейчас есть, Ламфордглен называется.

– Вот уж спасибо, – сказала Унаг. – Очень любезно с твоей стороны. А теперь идём домой, попотчую тебя чем бог послал. Фин рассердится, если я тебя голодным отпущу, хоть вы и не дружите. Уж не обессудь, еда у нас скромная.

А Фин так всё и лежит в колыбели. И трясётся от страха. Вошел Кухулин в дом, поставила Унаг перед гостем две банки масла, окорок, целую гору варёной капусты. А напоследок принесла блюдо с лепешками, которые испекла накануне.

– Кушай на здоровье, чем богаты, тем и рады, – говорит.

Налёг Кухулин на окорок с капустой, заморил червячка, к лепешкам приступил. Взял одну – открыл рот пошире, откусил да как завопит:

– Три тысячи чертей!

– Что такое? Что случилось? – удивилась Унаг.

– Ещё спрашиваешь! – кричит великан. – Что ты в эти лепешки натолкала? Два моих лучших зуба сломались.

– Ничего не натолкала. Лепешки как лепешки, – отвечает Унаг, прикидываясь удивлённой. – Я их для Фина пеку. Его сынок – вон он в кроватке лежит – тоже их очень любит.

С этими словами взяла Унаг хорошую лепешку, подошла к кроватке и дала её Фину, незаметно ткнув его в бок.

Смотрит Кухулин, а «малыш» взял лепёшку, откусил здоровенный кусок и давай жевать.

– Возьми ещё одну, – говорит Унаг и качает головой, как будто ей жалко Кухулина, – может, помягче будет.

Но и в этой был запечён противень. Куснул её Кухулин со всей силы – стыдно стало, что женщина его жалеет, – да как взревёт пуще прежнего. А Фин с перепугу тоже давай орать.