Голубой берег - Тушкан Георгий Павлович - Страница 26

Окалы все больше склонялись к реке, мы все больше поднимались кверху. Скалы своим наклоном почти закрыли реку, и мы ехали по складке у бездны. Наконец, повернули за угол, и, пораженный, я остановил Алая.

— Голубой берег… — сказал Карабек.

В этом месте гора откидывалась вправо под углом в шестьдесят градусов и на два километра вверх тянулся совершенно ровный, как ледяная горка на катке, склон. Берег этот не напрасно получил свое прозвище: состоял он из осыпи синих глин и синих камней. Все это, сливаясь с белыми камнями и землей, создавало общий голубой тон. Справа, очень высоко, виднелись сотни вздымающихся пиков.

У подножья этой полуопрокинутой стены тянулась едва видная тропка, сантиметров тридцать шириной. Слева, метрах в двадцати ниже тропинки, синела бездна. На самом краю горы у бездны громоздилось несколько камней, а за ними был обрыв километра в полтора. Реки за нижним краем видно не было. Я ударил коня.

— Тихо, тихо! — закричал Джалиль. — Слезай, пешком надо.

Мы спешились.

— Теперь скоро! — сказал Карабек, и я быстро пошел вперед.

Голубой берег тянулся около двух километров. Затем мы шли под размытыми крытыми стенами из синей глины. Еще дальше дорожка расширялась так, что на ней могли разминуться два всадника, и, наконец, перешла в небольшую долину. Кусты шиповника росли между зарослями диких яблонь, на которых уже набухли почки. Зеленела трава. Пахло прелыми листьями. Путь был спокоен. Но все мы еще шли молча, забыв сесть на коней и оглядываясь на Голубой берег. Джалиль же вдруг исчез… Мы вскочили на коней и помчались вперед…

Вскоре мы увидели Джалиля; он сидел на траве и спокойно обдирал шкурки с убитых сурков.

— Я уже пять штук убил, — сказал он.

— А почему мясо бросаешь? — удивился я.

Все засмеялись. Джалиль презрительно пожал плечами.

— Мясо нельзя есть, начальник, — объяснила мне Сабира. — Сугур (так киргизы называют сурка) раньше ростовщиком был: бедным людям за большие проценты деньги в долг давал. Когда он умер, его душу аллах в сугура посадил.

— Барон тоже сугуром будет, — сказал Саид.

— Ерунда! Так глупый человек говорит! — рассердился Карабек. — Тебе нельзя еще на рабфаке учиться! Барона мы поймаем еще до того, как он успеет сугуром сделаться.

— А ты ел мясо сугура? Ты ведь консервы ел? — спросил вдруг его Джалиль Гош.

Карабек посмотрел на него, ничего не ответил и сплюнул.

— Ну, я довел караван, начальник, — сказал Джалиль Гош. — Скоро кишлак будет. Большая Дувана. Дальше сам дорогу найдешь. А мне шкуры снять надо.

— Почему же ты не можешь этого в кишлаке сделать?

Джалиль удивился.

— Что ты! Мясо сугура — проклятое мясо. Весь кишлак обидится. Меня бить будут.

Он продолжал сидеть, и спорить с ним было бесполезно. Очевидно, ему было удобнее, чтобы мы поехали дальше одни. Мы погнали коней и вскоре вошли в последнее ущелье.

Через полчаса перед нами засверкал выход в долину и мы увидели густые деревья кишлака. Послышались голоса. Мы подошли к Большой Дуване. Вдруг Карабек, ехавший спереди, сразу осадил коня. Конь его запрядал ушами и попятился назад.

Я подъехал к нему и тоже остановился, пораженный диким зрелищем. Навстречу нам бежала толпа. Странные люди размахивали руками и палками. Все сразу закричали на разные голоса, продолжая подвигаться к нам. «Куда нас привел Джалиль Гош? Вместо мяса сугура он доставил сюда нас — неужели для избиения?» — мелькнуло у меня в голове. Приглядевшись к толпе, я увидел впереди знакомую фигуру старика в чулках, с прыгающим лицом, с палкой в руках. Палка Моисея! Откуда он тут, и почему он предводительствует этой странной оравой? Что они хотят сделать с нами?

БОЛЬШАЯ ДУВАНА

Толпа подошла вплотную к нашему каравану. Рослый старик схватил моего Алая под уздцы.

— Подай аллаху! — сказал он.

— Подай святому! — закричали и другие, протягивая руки.

— Подай, жить будешь, и камни тебя не убьют!

Тут я понял, что это были дервиши, бродячие полу-«святые» и полунищие.

Они загородили дорогу, оглашая воздух воплями. Все наши караванщики расстегивали свои курджумы и давали дервишам кто мелочь, кто цветистый шарф, кто кусок мяса как обычную и полагающуюся дань за проезд. Палка Моисея стоял в стороне.

— Дай пять рублей, — тихо сказал Карабек, не глядя на меня.

— Зачем? — изумился я.

— Дай мне, — тихо настаивал Карабек. — Ты не будешь давать.

— Ни за что! Они скажут: мы поверили в Голубой берег, в их святого! — крикнул я, ударил Алая нагайкой и прорвался сквозь толпу.

Дервиши следовали за нами.

— Он не дал святому! Это шайтан! Правоверные! — завопил тут вдруг наш знакомый, Палка Моисея. Словно нарочно ждал он этого момента. Теперь толпа заволновалась еще больше, подстрекаемая его воплями.

Рослый старик схватил моего Алая под уздцы.

Но тут, раздвигая толпу, вперед вышел низенький киргиз в пиджаке и кепке.

— Товарищ агроном Кара-Тукоу, — оказал он ломанно по-русски. — Я здесь председатель. Идем за мной.

Он повел наш караван в зеленую уличку, окруженную деревьями. Толпа катилась за нами.

— Не давайте ничего этим мошенникам, но будьте осторожны, — оказал мне тихо председатель. — Тут кругом у них свой человек. Дашь — лошадь целая. Нет — лошадь украдут, вещи, продукты. Не здесь — в другом кишлаке украдут… Или еще хуже, что… — Как же они будут знать, что не дал?

— Узун-кулак — длинное ухо! — засмеялся председатель. — Впереди уже все кишлаки знают про вас. Вон сколько их собралось. Время такое. Осторожнее надо. Вот что…

Действительно, дервишей было много. Кроме тех, что встретили нас, юродивые сидели и перед чайханами, бродили по уличкам— оборванные, в причудливых шапках, обвешанные амулетами. Они присоединились к своим товарищам, и все это бесновалось, кричало и размахивало руками. В самом деле, кишлак вполне заслуживал свое название: Дувана — сумасшедший, бешеный. Словно отовсюду пришли сюда эти носители ордена Дувана, в кишлак своего имени, к празднику святого, который заведует падающими камнями. Точно шакалы, они сбежались со всей страны на запах ожидающегося пиршества…

Мы завели лошадей во двор караван-сарая; караванщики принялись развьючивать, а мы с Карабеком отправились к председателю.

На улице нас еще поджидало несколько дервишей. При нашем появлении откуда-то прибежали еще другие, и все они снова потащились за нами, скуля и ругаясь, пока мы не вошли в дом председателя.

Посовещавшись, мы решили не оставаться в этом кишлаке на ночевку. Председатель объяснил нам некоторые привычки Голубого берега: сперва начнут падать камни с небольшими промежутками, и тогда можно будет в эти промежутки проскочить.

— А вам еще нужно успеть до Гарма и обратно. Спешить нужно. Сейчас выезжай.

Вышли мы на кишлачную площадь, когда уже был закат. Длинные причудливые тени тополей ложились на площадь. Дым костров застилал глаза. Дервиши к нам больше не привязывались. Однако новое зрелище поразило нас: большая толпа киргизов собралась перед мечетью. Оказывается, сюда съезжались не только нищие: скотоводы, земледельцы, пастухи прибывали из окрестных и даже далеких кишлаков. Между ними шныряли дервиши — они были сейчас заняты. Наступил час намаза. Маленькая деревянная мечеть не могла вместить всех желающих, и толпа устраивалась на коленях прямо на земле. Из двери вышел седой толстый высокий старик и поднял руки.

— Домулла, — шепнул председатель. — Самый большой мулла. Заведующий святой пещерой.

— Велик аллах, велик Магомет, велик святой, велик домулла! — резко закричал кто-то в толпе. Все бросились на колени и принялись бормотать.

«Аллах… камни… Голубой берег…» — разбирал я отдельные слова несвязных молитв. Похоже было, будто толпа просила у домуллы или у бота о каком-то чуде.