Легенды петербургских садов и парков - Синдаловский Наум Александрович - Страница 9

Идея Росси напомнила петербуржцам о взаимоотношениях Суворова с сильными мира сего. Если раньше Суворов стоял лицом к Марсову полю, на котором регулярно проходили воинские смотры, учения и парады, то теперь он повернулся к нему спиной. Такое демонстративно пренебрежительное поведение полководца вызвало волну мифотворчества:

Но наряду с восторженными эпитетами, присвоенными памятнику народом: «Бог войны» и «Марс Российский», известны и менее лестные характеристики этой монументальной скульптуры. Многие считали художественную аллегорию, которой воспользовался Козловский, слишком отвлеченной, и монумент полководца иногда называли «Памятник дикарю без штанов».

Во время Великой Отечественной войны памятник Суворову едва не погиб. Как известно, в блокадном Ленинграде существовала суеверная примета: город не будет сдан врагу до тех пор, пока в монументы великих русских полководцев Суворова, Кутузова и Барклая-де-толли не попадет хотя бы один снаряд. Памятники действительно на протяжении всей войны стояли ничем не защищенные, и даже во время самых страшных артобстрелов города они оставались невредимы. Чтобы спрятать их, скорее всего, не было ни сил, ни времени, ни достаточных средств. Например, памятник Суворову еще в самом начале войны предполагалось поместить в подвал соседнего дома. Но оказалось, что проем подвального окна узок, и его необходимо расширить. Однако сразу сделать это было невозможно, а затем переносить статую в укрытие было уже не по силам ослабевшим ленинградцам. Говорят, что фашистский снаряд, чуть-чуть не задев голову стоящего на пьедестале полководца, влетел в соседний дом и разорвался именно в том подвале, куда в самом начале блокады собирались спрятать памятник.

В то время значение памятника Суворову было так велико, что, судя по фольклору, об этом знали далеко за пределами Ленинграда. Известная собирательница фольклора Н.А. Криничная на Урале записала солдатскую легенду о новобранцах, которых специально перед тем, как отправить на фронт, проводили мимо памятника Суворову у моста через Неву, «они ему честь отдавали».

Памятник Суворову стоит на предмостной площади, известной в народе как «Площадь побед», на одном из самых оживленных транспортных перекрестков города. Но подойти к нему, чтобы рассмотреть вблизи, практически невозможно. Здесь всегда дежурят полицейские наряды. Но многие утверждают, что подойти к памятнику все-таки можно. Только надо предварительно заплатить штраф. Поэтому еще с советских времен за монументом Суворова сохранилось своеобразное прозвище: «Памятник трех рублей».

Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге. Г.Г. Чернецов. 1831–1837 годы

Воспетая Пушкиным «воинственная живость потешных Марсовых полей» очень скоро превратила некогда зеленое поле в пустынный и пыльный плац, начисто вытоптанный тысячами солдатских сапог и конских копыт. Пыль, поднимаемая ветрами, толстым слоем оседала на деревьях Михайловского и Летнего садов, забивалась в оконные щели близлежащих домов, а сам плац превращала в подобие пустыни с миниатюрными дюнами и барханами. Уже в середине XIX века жители столицы окрестили эту площадь «Петербургской Сахарой». Поздней осенью и ранней весной размокало и превращалось в непроходимое пространство, которое петербуржцы называли «Центральное петербургское болото».

Практически весь XIX век в Петербурге был отмечен ежегодными общегородскими народными гуляньями, праздничное половодье которых буквально захлестывало весь город во время Пасхи или Масленицы. Накануне этих православных праздников на Марсовом поле, Адмиралтейском лугу и в других местах с фантастической скоростью вырастали пестрые волшебные городки с балаганами, американскими горами, русскими качелями и каруселями. Между прочим, известное понятие «лубочное искусство», то есть искусство низменное, недостойное внимания высоколобых профессионалов пошло будто бы от тех самых временных балаганных строений, которые, ради экономии, делались из самого дешевого материала – луба, или из липовых досок. В связи с этим в фольклоре даже сохранились некоторые приметы довольно пренебрежительного отношения к балаганным постройкам. В 1838 году на Адмиралтейской площади возник пожар, пострадали люди. В «Записных книжках» П.А. Вяземского сохранился любопытный диалог, записанный по горячим следам: «Слышно, что при пожаре довольно много народу сгорело». – «Чего „много народу!“ – даже сгорел чиновник шестого класса».

Шумные толпы простого люда с раннего утра тянулись на Марсово поле со всех концов города. Кареты и экипажи высшей и средней знати, обгоняя пеших горожан, спешили к началу гуляний. Отказаться от посещения этих ежегодных праздников в Петербурге считалось дурным тоном. В запасе петербургского городского фольклора имелся бесконечный синонимический ряд крылатых фраз и выражений на одну и ту же тему: «Побывать на балаганах»; «Побывать на горах»; «Под горами»; «На горах»; «Под качелями». На бытовом языке это означало «посетить пасхальные или масленичные гулянья». Зимой гулянья устраивались на запорошенном льду промерзшей Невы перед Адмиралтейством, где возводились гигантские ледяные сооружения, известные в просторечии под названием «Невские горы». Такие же горы для развлечения простого народа появлялись посреди Невы напротив Смольного собора. В отличие от «Невских» их называли «Охтинскими горами». На Конногвардейском бульваре, на площади перед Казанским собором и в других людных местах Петербурга перед Пасхой устраивались так называемые «вербные торги», на которых в огромных количествах продавались дешевые игрушки и сласти. Адреса этих торжищ имели один общий адрес: «На вербе».

Гостей на балаганах встречали легендарные так называемые балаганные деды. Громкими голосами, стараясь перекричать друг друга, они зазывали на представления с балконов дощатых павильонов-балаганов. Чаще всего это были рифмованные монологи ироничного, «биографического» характера, что особенно импонировало невзыскательной публике: