Невинность и страсть - Джонс Лиза Рене - Страница 24

— Ужасно страшно позировать такому знаменитому художнику. Вам наверняка это известно.

— Я всего лишь человек с кистью в руках, Сара. Ничего больше.

— Вы не просто человек с кистью в руках. — Немного опускаю взгляд и впервые замечаю на подбородке шрам: он тянется к уху почти на три дюйма. Интересно, как это случилось? Что за человек скрывается за огромным талантом? Снова смотрю в зеленую глубину глаз, перед притягательной силой которых невозможно устоять. — А какова ваша история, Крис?

— Моя история живет на моих полотнах, где очень хочу видеть вас.

Зачем же так настаивать?

— А можно… подумать?

— Пожалуйста; ровно до тех пор, пока мне будет позволено вас уговаривать.

Пользуюсь удобной зацепкой и задаю жизненно важный вопрос:

— Сколько вы пробудете в городе?

— До тех пор, пока не почувствую, что нужно уезжать.

— Значит, у вас нет определенных месяцев, которые проводите здесь или в Париже?

— Живу там, где считаю нужным, с одним исключением: каждый октябрь обязательно участвую в ежегодной благотворительной выставке в Лувре.

— Там, где хранится «Мона Лиза»! — Даже не пытаюсь скрыть острую тоску. За один лишь взгляд на «Мону Лизу» готова умереть.

— Да. Вы ее когда-нибудь видели?

— Ни разу не выезжала из Штатов, а о знаменитых парижских музеях даже мечтать не могла. Если честно, то, кроме Сан-Франциско, была только в штате Невада, в родном городке.

— Это недопустимо! Жизнь слишком коротка, а мир слишком велик и полон прекрасных произведений искусства, чтобы не увидеть все, что можно.

— Живопись обладает магическим свойством дарить зрителю впечатления и чувства, которые сам он никогда не смог бы испытать. Я имела счастье видеть Париж вашими глазами. — Вспоминаю фреску в кабинете Комптона, однако тут же умолкаю. Не хочется терять легкий тон беседы.

— Звучит так, словно вы убеждаете себя, что не хотите путешествовать, хотя на самом деле очень даже хотите.

Ой! Едва не вздрагиваю. Опять разговор на острие ножа. Сначала о том, почему и зачем работаю в школе, теперь вот об этом.

— Некоторые из здесь присутствующих не настолько богаты и знамениты, чтобы без конца носиться по миру.

— Ой! — восклицает Крис, вслух повторяя мой тайный возглас. — Больно!

— И очень хорошо, что больно, потому что с вашей стороны было крайне нетактично подчеркнуть, что вы имеете возможность увидеть мир, а я нет, мистер Богатый и Знаменитый Художник.

Крис вскидывает брови.

— Который так круто смотрится в кожаном пиджаке.

— И каким же образом это обстоятельство влияет на ситуацию?

— Могу предложить показать вам Париж.

С сомнением прищуриваюсь. Неужели он только что пригласил в гости? Нет, не может быть. Просто вкладываю в слова несуществующий смысл.

— Париж — слишком смелая заявка. Пока что назначила себе первым пунктом Нью-Йорк.

— С какой же целью?

— Реализовать свои возможности. Мистер Комптон считает, что я гожусь для работы с «Риптайдом», поэтому и заставляет зубрить все, что касается вина, оперы и классической музыки.

Лицо Криса остается невозмутимым, однако воздух мгновенно заряжается электричеством.

— Марк сказал, что собирается дать вам работу в аукционном доме?

— Скорее намекнул.

— И каким же образом?

— Общая идея заключается в том, что он видит для меня более далекую перспективу, чем лето в торговом зале, но чтобы ее реализовать, необходимо подготовиться к общению с клиентами уровня «Риптайда». — Хмурюсь, заметив, что собеседник нервно стучит пальцами по столу. — Что? В чем дело? — В этот миг, совсем некстати, звонит мой сотовый. Не сводя глаз с Криса, на ощупь достаю телефон из сумочки. Бросаю быстрый взгляд и морщусь: на экране высвечивается номер Марка. — Это… — не договариваю, чувствуя, что имя начальника прозвучит сейчас неуместно. — Обязательно надо ответить. — Нажимаю клавишу приема и сразу слышу знакомый голос.

— Покинули рабочее место без предупреждения, мисс Макмиллан?

Опускаю взгляд в тарелку, чтобы скрыть от Криса внезапный испуг: начальник даже не пытается скрыть раздражение.

— Решилась на поздний ленч. Шел уже третий час, а я весь день ничего не ела.

— Сейчас уже половина четвертого.

Беспомощно кусаю губы. Проклятие! Разве можно было забыть о времени?

— Как раз собираюсь возвращаться.

— Не тяните, мисс Макмиллан. Аманде необходимо уточнить с вами детали вечера пятницы. Как только придете в галерею, сразу позвоните.

— Да, конечно. Я… — Линия погружается в тишину. Смотрю на Криса.

— Это был Марк, — уверенно произносит он.

Неловко киваю:

— Опаздываю на работу.

Он достает из кармана бумажник и бросает на стол стодолларовую купюру — при том, что его счет вряд ли превышает сорок. Надевает пиджак, а я лезу в сумку, чтобы заплатить за себя.

— Даже не думайте! — рявкает Мерит, мгновенно утратив недавнюю приветливость. Рука моя замирает. Открываю рот, чтобы возразить, но решаю не рисковать. В эту минуту он выглядит злым и… сумасшедшим? Нет, конечно. С какой стати ему сходить с ума?

— Спасибо. — Вешаю сумку на плечо.

Он вскакивает и показывает на дверь. Встаю и беру в руки портфель.

— Вовсе незачем меня провожать.

Глаза смотрят сурово, а губы решительно сжаты.

— Нет, Сара, я вас провожу.

Голос звучит почти так же резко, как только что звучал голос Марка.

В смятении направляюсь к выходу. Крис открывает дверь. Едва не потеряв равновесие, переступаю порог. Что с ним? Откуда эта внезапная смена настроения?

Быстро шагаем по улице, и по сравнению с возникшим между нами холодом океанский ветер кажется почти теплым. Крис упорно молчит, а я понятия не имею, как завязать разговор и стоит ли вообще пытаться что-нибудь исправить. Несколько раз делаю вид, что убираю с глаз волосы, и в то же время робко взглядываю на мрачный профиль, однако спутник не обращает на это внимания. Почему он даже не смотрит на меня? Открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но напрасно: слова застревают в горле.

Мы уже почти подходим к галерее. Мучительно представляю сухое, враждебное прощание, но в этот миг Мерит хватает меня и втаскивает в нишу соседнего здания. Прежде чем успеваю сообразить, что происходит, оказываюсь прижатой спиной к стене. Крис нависает, вдавливая в крошечное пространство и закрывая меня собой от улицы. Смотрю в пылающие глаза и чувствую, что готова взорваться. Его запах, его тепло, его сильное тело окружают, однако он ко мне не прикасается. А я сгораю от неутоленной жажды.

Он упирается рукой в бетонную стену над моей головой — в тот самый миг, когда я мечтаю ощутить жаркую ладонь на своем теле.

— Вам здесь делать нечего, Сара.

Неожиданные слова подобны удару в грудь.

— О чем вы? Не понимаю.

— Эта работа не для вас.

Качаю головой. Мне здесь нечего делать? В устах признанного художника приговор звучит унизительно.

— Вы спрашивали, почему я не следую зову сердца, почему не иду за мечтой. И вот сейчас я как раз пытаюсь заняться любимым делом. Оказывается, напрасно?

— Не думал, что вы выберете именно это место.

Это место. Не понимаю, что он имеет в виду. Эту галерею? Или этот город? Считает меня недостойной своего круга?

— Послушайте, Сара. — Он смотрит в небо, подбирая слова, а потом снова пронзает нестерпимо острым взглядом. — Я пытаюсь вас защитить. Мир, в который вы случайно забрели, полон мрачных, извращенных, надменных маньяков, готовых играть с вашим сознанием и грубо использовать вас до тех пор, пока душа и разум ваши не превратятся в пустыню.

— И вы — один из этих мрачных, извращенных, надменных маньяков?

Мерит смотрит на меня сверху, и в жестких линиях его лица, в сверкающих сталью глазах я с трудом узнаю того обаятельного человека, с которым только что мирно сидела за одним столом. Взгляд мой скользит, медлит на его губах, и все мое естество неудержимо тянется навстречу. Словно почувствовав этот порыв, он проводит большим пальцем по моему рту. Каждый мой нерв стремится навстречу Крису; с трудом сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться, не схватить его за руку. Но что-то меня останавливает. Тону в этом мужчине, в его взгляде, в темном, всепоглощающем вихре… чего? Желания, вожделения, муки? Секунды текут бесконечно, и столько же длится молчание. Хочу остановить Мерита, удержать от ответа, но не могу.