Коммод. Шаг в бездну - Ишков Михаил Никитич - Страница 6

Луций тут же поднялся и направился к выходу.

Первым делом Матерн осмотрел оружие, припасенное Вирдумарием для охоты, поделился луком со стрелами с префектом, выразившим желание принять участие в забаве. В пути, освоившись, он позволил себе выразить сомнение в готовности своих напарников ходить тихо, сидеть молча, стрелять метко, ведь, насколько он слышал, «в Риме не очень?то жалуют охоту». Им больше по сердцу зрелище убиваемых на арене амфитеатров зверей, а также бои между людьми.

Коммод успокоил его.

— Все, что требует воинского умения, ловкости и меткости, римлянам по сердцу.

Матерн позволил себе усмехнуться, что тотчас заметил префект. Он все мотал на ус, ждал развязки.

Первым удивил Матерна Вирдумарий, сбивший на лету чирка, опускавшегося на тихую, скрытую в камышах заводь. Затем сам император отличным выстрелом добыл журавля и продемонстрировал, что в Риме не перевелись меткие стрелки. Охотники набили уток, взяли гуся и двух лебедей, после чего разгоряченный император потребовал кабана. Верхом отправились в болотистое редколесье, где в широких прогалах между деревьями открывалось раздольное течение великой реки. Повезло и на этот раз – пес Матерна взял след, скоро конные охотники спугнули кабанью семейку, вышедшую на водопой и погнали зверей по редколесью. Луций Коммод, догнавший матерого самца, с ходу вонзил ему в холку боевой дротик. Вторую свинью он добыл, метнув следующий дротик. Бросок был на загляденье.

После удачной охоты уже в темных и мрачных сумерках, с ног до головы промокшие, грязные, они вернулись в Виндобону, в походный дворец. Цезарь приказал устроить баню, а за то время, пока они будут смывать грязь, пусть Клеандр распорядится освежевать, опалить и зажарить кабана, а также ощипать и приготовить лебедей и журавля по–этрусски, а гуся и диких уток по–римски, с яблоками. Затем, уже устроившись в помещении для массажа, Коммод скептически поморщился и предупредил распорядителя.

— Только не вздумай поручать дичь Клиобеле – испортит добычу. Только ощипать. Она, кроме каш и похлебки, ничего готовить не умеет. И еще храпеть, как сирена.

В этот момент Тигидий Переннис, до той поры на вопросы принцепса отвечавший кратко – да, нет, так точно, – решил рискнуть. Долго выбирал момент, все робел вставить слово, а тут словно пронзило – пора.

— Поверь, цезарь, – уверенно заявил префект, – я много чего едал в жизни, однако таких голубей, какими нас сегодня угощали в доме уважаемого Матерна, мне лакомиться не доводилось. У тебя превосходный повар, Матерн, – обратился он к охотнику. – Уступил бы мне его?

Матерн, окончательно разомлевший от ловких рук обнаженной массажистки, обильно смазывавшей маслом его спину, повернулся на бок и признался.

— Командир, откуда у бедного солдата повар! Голубей приготовила Кокцея, она на всякую пищу мастерица.

— Вот и пригласил бы ее во дворец, – мечтательно предложил Переннис. – Пусть сегодняшний день, так счастливо начавшийся, также счастливо и закончится.

Матерн смутился, а император, как ни в чем не бывало, поддержал префекта.

— Это хорошая мысль, Переннис. Действительно, Матерн, не в службу, а в дружбу, почему бы Кокцеи не продемонстрировать еще раз свое искусство?

— Но как она попадет во дворец?

— Мы пошлем за ней Вирдумария с носилками. Он передаст мою просьбу и твое согласие, а я щедро награжу тебя за сегодняшний день. Ты – верный товарищ, Матерн. Я смотрю, на тебя можно положиться. К тому же ты прекрасно сложен, в самом соку.

— Соглашайся, приятель, – подхватил Переннис. – Тебе и твоему семейству выпала редкая удача услужить сыну божественного Марка Аврелия. Просьба цезаря – приказ для подданных, учти это, Матерн.

— Ну, зачем так официально, – потянувшись, возразил император. – Мы же здесь все друзья.

Матерн открыл рот и машинально кивнул.

После бани, разнежившей и окончательно оформившей аппетит в некую мечту о необыкновенном, неслыханном наслаждении, которое ожидало их в столовой–триклинии, Коммод повелел насытить помещение для еды самыми изысканными ароматами, на что Клеандр, потупив голову, не скрывая страха, сообщил, что в вестибюле господина ждет гонец из претория. Дело, заявил гонец, спешное, и откладыванию не подлежит.

Коммод поморщился, затем махнул рукой – зови.

Гонец – солдат преторианской когорты, в полном боевом облачении, с фалерами* на чешуйчатом панцире, погромыхивая и позванивая металлом, вошел в предбанник, вскинул руку в приветствии.

— Аве, цезарь! Привет от Тиберия Клавдия Помпеяна, наместника и легата. Он приказал сообщить тебе, что легионы рвутся в бой. Они готовы выступить в поход.

— Я рад, – равнодушно ответил цезарь. – Что еще?

— Только что на наш берег переправились послы от квадов, буров и маркоманов. Они требуют немедленной встречи с тобой, цезарь.

— Требуют?! – воскликнул Коммод. – Как они осмелились!.. Ладно, продолжай, чего же они требуют?

— Мира, цезарь. Они хотят мира. Наместник просил передать, что, скорее всего, это хитрая уловка с целью оттянуть начало похода. Он умоляет цезаря проявить осторожность.

Коммод по привычке подергал пальцы (указательный на радость императору хрустнул), прикинул – может, в самом деле встретиться с посланцами варваров, иначе сюда, во дворец нагрянут муж старшей сестры Помпеян, Пертинакс, Сальвий Юлиан и прочие отцы–сенаторы, так называемый узкий круг назначенных отцом «друзей цезаря», в который входят два десятка человек. Все они начнут слезливо увещевать юношу «проявить благоразумие», «вспомнить о государстве, ведь salus reipublicae – suprema lex»* (сноска: Благо государства – высший закон), примутся взывать к завету отца «не откладывать на завтра то, что следует сделать сегодня». Ночь будет испорчена. Ни поесть, ни возлечь с Кокцеей не удастся. Он глянул на посыльного.

— Хорошо, ступай. Я встречусь с варварами.

Когда преторианец вышел, правитель перевел взгляд на отдыхавшего рядом Перенниса.

— Тигидий, сколько лет ты уже ходишь в префектах?

— Девятый пошел, господин, – с полупоклоном ответил тот.

— Не пора ли в легаты?

— Как будет угодно господину.

— Тогда прими послов и расспроси их подробно, что им надобно, после чего доложишь мне. В удобное время…

— Так точно, господин.

— Когда закончишь с варварами, присоединяйся к нам в триклинии. А ты неплохо владеешь луком, Переннис. Как насчет личного оружия?

— В меру способностей, господин.

— Ну–ну, не прибедняйся. Наверное, научился на востоке всяким ловким приемчикам? Наверное, в армии никто лучше тебя не владеет мечом?

Переннис пожал плечами. Император запросто, с некоторой даже игривостью, ткнул префекта кулаком в ребра.

— Ты скромен, Тигидий.

— В подобных вопросах лучше проявить скромность, чем нарваться на истинного мастера.

— Кого же ты считаешь настоящим мастером?

— Бебия Лонга Младшего, господин, легата III легиона.

— А еще?

— Легата Квинта Эмилия Лета.

— А еще?

— Сына главнокомандующего Валерия Юлиана.

— Хорошо, ступай.

Мысль о том, что он ступил на скользкую дорожку, недолго томила Перенниса. Он сразу отогнал от себя жуткие видения – разгневанного подобным дерзким нарушением субординации Пертинакса, недовольного Помпеяна. Придавил страх, который ожег его, как только вообразил изумленные, и, следовательно, завистливые взгляды старших и равных по чину сослуживцев. Пустое, твердо решил Переннис, грязные слухи всегда сопутствуют удаче. Фортуна распростерла ему объятия и отступить, тем более отказаться от навязываемых полномочий, преступно и глупо. Так называемые боевые товарищи пусть болтают что угодно.

Пока шел за необыкновенно низкорослым, кривоногим уродцем–рабом, беспокоился о другом – взлететь?то он взлетел, надолго ли? Как бы после бани в карцер не угодить? Завтра в строй вступят могучие осадные орудия – тот же Пертинакс, Помпеян, Сальвий. Не отступится ли от него этот молокосос, одним распоряжением нарушивший – что там нарушивший, – сломавший весь привычный порядок подчинения, каким жила Северная армия и весь Рим в последние годы?