Малефисента - Рудник Элизабет - Страница 13

Три пикси вошли в комнату Авроры и направились прямиком к колыбельке. Аврора тут же заплакала. Малефисента долго слушала, как новоявленные няньки переговариваются между собой, размышляя, что им делать с ребенком. Наконец решили, что девочка проголодалась, и отправились в кухню, чтобы приготовить ей кашу из банана, яблока и апельсина. Когда они вышли из комнаты, Аврора заплакала еще громче.

— Да, с такими няньками запросто можно умереть от голода, — пробормотала Малефисента. «Только меня это не касается», — добавила она про себя. Затем повернулась и пошла прочь — плечи у нее оставались напряженными до тех пор, пока за спиной не стихли наконец крики Авроры.

Следующие несколько недель Малефисента даже не вспоминала об Авроре, хотя знала, что Диаваль каждый день навещает ребенка. О том, что он там делал, Малефисента не имела ни малейшего понятия, но каждый визит Диаваля к Авроре воспринимала как маленькое предательство с его стороны.

Как бы то ни было, главной заботой Малефисенты оставался король Стефан и его замок. В своих ежедневных докладах Диаваль сообщал, что Стефан, по слухам, из-за проклятия Малефисенты совсем спятил. Стал параноиком. Уверенный в том, что Малефисента в любую минуту может возвратиться и причинить еще большее зло, он велел своим солдатам постоянно быть начеку и снова и снова посылал их к Терновой Стене, надеясь, что им удастся прорубить ее. Однажды солдаты даже обстреляли Стену большими зажигательными ядрами, пытаясь ее спалить. Но Стена, как и ожидала Малефисента, осталась неприступной — колючие ветки остановили алчных людей. Родители Малефисенты думали, что людей от вторжения смогут удержать уговоры. Но теперь стало совершенно ясно, что сдержать их можно только непреодолимой преградой и насилием.

Однажды утром, когда Малефисента, сидя на троне, думала о том, как много изменилось с того давнего дня, когда она впервые увидела Стефана на берегу Заводи драгоценных камней, на Холм опустился Диаваль. Превратив его в человека, Малефисента приготовилась выслушать новости.

— Ты ничего не видел? — спросила она, когда Диаваль закончил рассказывать.

Диаваль покачал головой.

— Нет, госпожа, — тихо сказал он, зная, что это не понравится Малефисенте. — Все двери и окна замка крепко заперты. Я не смог заглянуть внутрь.

Он объяснил, что, боясь Малефисенты, Стефан приказал заколотить окна досками, поднять мост и поставить возле каждой двери двойную стражу. Он хотел исключить любую случайность.

Малефисента крепко сжала посох. Она презирала Стефана. Так сильно, насколько это было возможно.

— Он прячется от меня, — усмехнулась она. — Всегда был трусом. Отлично, пусть гниет в своем замке. Его ребенок обречен на смерть, и он ничего не может с этим поделать.

Диаваль молча стоял рядом с Малефисентой, ожидая, когда она, как обычно, превратит его в ворона, чтобы он не задавал ей вопросов и не надоедал. Малефисента почувствовала взгляд Диаваля, но проигнорировала его. В последнее время ей не хотелось превращать Диаваля в птицу — она знала, что стоит ему получить крылья, как он отправится навестить Аврору. А это почему-то раздражало Малефисенту.

Устав от ожидания, Диаваль тронул фею за плечо, чтобы привлечь ее внимание. Обернувшись, она взглянула на то место, которого коснулись пальцы Диаваля, и на ее лице появилось какое-то странное выражение.

— В чем дело? — спросила она.

— Вы не собираетесь меня превращать? — вопросом на вопрос ответил он.

— Зачем? — Малефисенте стало интересно, скажет ли Диаваль правду.

Но Диаваль не сказал, что хочет увидеть Аврору. Вместо этого он ответил:

— Я предпочитаю свой истинный облик.

Малефисента пожала плечами, взмахнула рукой и превратила Диаваля в ворона. Он каркнул, поднялся в воздух и полетел было прочь, но вдруг услышал голос Малефисенты.

— Диаваль, — позвала она. Ворон развернулся в воздухе и полетел назад. Когда Диаваль вновь оказался перед Малефисентой, та спросила: — Ты сам будешь оставаться поблизости или мне завести для тебя клетку?

Диаваль взъерошил перья, пролетел над Малефисентой и опустился на верхний конец ее посоха. Похоже, с визитом в домик на лужайке придется повременить.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Хотя Малефисенте было неприятно признавать это, Диаваль оказался не единственным, кто интересовался ребенком. По мере того как дни складывались в недели, а затем в месяцы, любопытство разъедало и саму Малефисенту. Оно разъедало ее, когда она бродила по вересковым пустошам, проверяя Терновую Стену. Разъедало ее, когда она сидела на своем троне, слушая жалобы или сплетни суетящихся фей. Любопытство переполняло ее, когда она набредала на птицу с только что вылупившимися птенцами, беспомощно тянувшими вверх свои маленькие клювики. Но сильнее всего любопытство разобрало Малефисенту в тот день, когда она увидела трех пикси, поразительно похожих на Нотграсс, Фислвит и Флиттл, которые летели куда-то, забыв о своих детях, маленьких феях.

Не раздумывая, Малефисента приказала Стене расступиться, открыв перед ней путь. Большими шагами Малефисента решительно направилась к стоящему на лужайке домику. Придя туда, она обнаружила, что задняя дверь домика открыта настежь и нигде поблизости не видно пикси. А вот Аврора была. Девочка подросла, превратившись в карапуза с мягкими светлыми локонами и розовыми щечками, который делал свои первые шаги. Малефисента наблюдала за тем, как Аврора сделала пару неуверенных шажков и вновь опустилась на четвереньки. Она что-то лопотала и хихикала, явно привыкшая быть одна. «У нас с ней есть что-то общее», — неожиданно для самой себя подумала Малефисента.

Решив удовлетворить свое любопытство, Малефисента приблизилась к ребенку. Наклонившись над девочкой, она скривилась в страшной гримасе и крикнула:

— А-а-а-а!

Это сработало. Девочка громко заплакала и принялась размахивать ручками. Улыбаясь, Малефисента ждала, когда же Аврора побежит прочь. И та побежала, но, к удивлению Малефисенты, прямиком к ней. Аврора обхватила маленькими ручками ноги Малефисенты и уткнулась головкой в ее длинное черное платье.

— Уйди! Уйди! — закричала Малефисента, отталкивая Аврору, словно маленькую собачку. Но малышка еще сильнее прижалась к ней и продолжала жалобно плакать, а потом протянула ручки вверх, молча умоляя поднять ее.

Малефисента оглянулась по сторонам. Похоже, никто не спешил прийти на громкий плач Авроры. А если так, это означает, что ребенок так и будет плакать. А от такого плача у нее ужасно разболится голова…

Ну нет, решила Малефисента. Она не купится на эти заплаканные большие голубые глаза, что с надеждой смотрят на нее снизу вверх. Малефисента скрестила руки на груди и отрицательно покачала головой. Аврора продолжала плакать. Не сдержавшись, Малефисента наклонилась и подняла плачущую девочку.

— Закрой рот, — сказала она, но ее голос был намного ласковее, чем произнесенные слова.

Аврора тотчас прильнула к Малефисенте. Обхватив ее за шею своими пухлыми ручками, она какое-то время продолжала хныкать и всхлипывать. Пока Аврора успокаивалась, Малефисента пыталась бороться с охватившей ее нежностью. Старалась не вдыхать тонкий запах волос Авроры. Старалась не слышать, как задрожало сердце в ее собственной груди, стремилась побороть инстинктивное желание крепче обнять и приласкать малышку. Но эта девочка была ее врагом, а Малефисенте необходимо сохранять твердость.

Аврора что-то восхищенно залопотала и, совершенно не испытывая страха, протянула ручку и ухватилась за один из рожек Малефисенты. Пораженная этим, Малефисента откинула голову назад. Аврора слегка скривила нижнюю губку. Заинтересованная тем, что девочка будет делать дальше, Малефисента медленно наклонила голову вперед. Губка Авроры перестала дрожать, девочка снова захихикала и, совершенно без опаски, снова схватилась за рожек.

Для Малефисенты это было слишком. Она быстро опустила Аврору на пол и, не оборачиваясь, покинула лужайку. По дороге на Холм феи Малефисента все время думала об Авроре. Она не могла отрицать, что малышка была — только допустим, ну самую малость, ну разве что чуть-чуть милой, и Малефисента ужасно злилась, потому что не могла позволить себе думать о том, что эта девочка мила, или прелестна, или хороша, или прекрасна. Нет, невозможно. Своим проклятием Малефисента приговорила ее к вечному сну. Так какой смысл теперь даже думать об Авроре?