Призрак из прошлого - Ниммо Дженни - Страница 5

– Ну-с, так где же пресловутое фото? Показывай! – Дядя нетерпеливо щелкнул пальцами.

Чарли послушно выложил перед ним на стол фотокарточку.

– Кто это? – спросил он.

Дядя быстро взглянул на карточку.

– Вот это – мой отец, Джеймс. – Он указал на маленького мальчика, сидящего на руках у кружевной дамы. – А вот это, – запачканный чернилами длинный палец уперся в девочку, – малышка Дафна. Умерла от дифтерии. Офицер – мой дедушка, полковник Мэнли Юбим. Весельчак был. Он тогда приехал на побывку из армии. Это было во время войны. А вот моя бабушка, Грейс. Она была художницей, и превосходной.

– А второй мальчик?

– Ой, Чарли, да вы же с ним почти на одно лицо! Я раньше этого не замечал.

– У него прическа другая, – уточнил Чарли. – Но тогда, наверно, голову этим… бриолином мазали, чтоб волосы гладко лежали. – Непослушной, вечно всклокоченной шевелюре самого Чарли не помог бы никакой бриолин.

– Да, так это же бедный Генри, – печально произнес дядя. – Он пропал.

– Как пропал? – ошарашенно спросил Чарли.

– Генри и Джеймса отправили погостить в академию Блура, потому что Дафна заболела дифтерией и умирала. Зима выдалась прехолодная. Отец долго ее вспоминал. Однажды вечером Генри играл в шарики и исчез. – Дядя задумчиво потер подбородок. – Бедный мой отец. Он вдруг остался единственным ребенком. Худо ему пришлось – он в Генри души не чаял.

– Исчез, – повторил Чарли.

– Отец подозревал, что к исчезновению Генри как-то причастен его кузен, Иезекииль. Он Генри терпеть не мог. Завидовал ему. Сам он был колдуном, но Генри природа наградила мозгами.

– Тот самый Иезекииль, который…

– Он самый. Дедуля доктора Блура. Все еще гнездится где-то в блуровских апартаментах, разводит там свои скверные чары.

– Ух ты! Так ему же тогда, получается, лет сто, не меньше!

– Около того. – Дядя подался к Чарли. – Скажи-ка мне, друг мой, а голоса, которые ты слышишь, никогда не говорили о чем-то не связанным с тем моментом, когда снималась фотография?

– Э-э-э… пока нет. То есть мне просто не хочется смотреть на фотографии подолгу.

– Хм. Очень жаль, – покачал головой дядя. – Могло бы выясниться что-нибудь любопытное. Что ж, забирай. – Он отдал Чарли фотокарточку.

– Спасибо, но пусть лучше у вас останется, – вежливо предложил Чарли.

Дядя выглядел и впрямь разочарованным тем, что Чарли ничего толком не услышал.

– Да, прискорбно, в высшей степени прискорбно. Папа был бы просто счастлив узнать хоть что-нибудь еще.

– Так он жив? – поразился Чарли. Дедушку Джеймса он никогда не видел и только сейчас понял, что даже никогда о нем не слышал.

– Ему под девяносто, но он еще вполне крепок. Он так и живет в этом самом домике у моря, – кивнул дядя на фотокарточку. – Я навещаю его каждый месяц. Если выезжаю в полночь, как раз добираюсь до побережья к рассвету.

– Так это что же получается, – протянул Чарли, – бабушка Бон и тетки, они его дочки?

Дядя Патон напустил на лицо многозначительное выражение, которое, как уже знал Чарли, предвещало историю об очередной семейной тайне.

– Видишь ли, друг мой, давным-давно в нашем семействе имела место ссора. Да. Грандиозный скандал. В чем заключалась причина, право же, не припоминаю, но с тех пор эти четыре дамы делают вид, будто отца не существует.

– Ужас какой! – вырвалось у Чарли. Но сообщение это его не удивило. Если уж бабушка Бон никогда не упоминает своего единственного сына, Лайелла, отца Чарли…

Когда тот пропал, она просто стала жить так, будто его и на свете не было.

Пожелав дяде спокойной ночи, Чарли улегся спать, но заснуть ему удалось далеко не сразу. Он гадал, каким получится первый день в академии, а потом перед глазами у него замаячило лицо Генри Юбима. Почему он исчез, этот мальчик, так похожий на Чарли? И главное, куда?

Глава 3

ДЕРЕВО, КОТОРОЕ РУХНУЛО

За ночь похолодало еще сильнее. В понедельник утром по Филберт-стрит несся ледяной ветер, хлеща колючей крупкой каждого, кто осмеливался высунуть нос на улицу. Среди осмелившихся волей-неволей оказались и Чарли Бон с мамой.

– И мне в такую жуткую погоду приходится тащиться в школу! – трагически бормотал мальчик, жмурясь от ветра. – Ужас!

– Ничего не попишешь, сынок, не тебе одному. Вон уже и автобус! – Мама послала Чарли воздушный поцелуй и свернула за угол, к зеленной лавочке. – Удачи!

Чарли, пригибаясь от ветра, добежал до начала улицы, где и впрямь уже поджидал синий автобус, который отвозил в академию Блура учеников музыкального отделения.

Чарли записали на музыкальное только потому, что там когда-то учился его отец. А вот приятель Чарли, Фиделио Дореми, который занял ему место в автобусе и теперь приветственно махал рукой, тот, наоборот, был отменным музыкантом. При виде его неизменной жизнерадостной улыбки и взъерошенных кудрей Чарли стало как-то полегче на душе.

– Похоже, эта четверть будет просто скукотищей, – вздохнул Фиделио, – особенно по сравнению с теми приключениями.

– Честно говоря, ничего не имею против скукотищи – для разнообразия, – высказался Чарли. – Лично я в эти развалины больше не полезу.

Автобус выехал на мощеную площадь, посреди которой выгибали шеи каменные лебеди фонтана. С лебединых клювов свисали сосульки, крылья сверкали инеем.

– Ты только погляди, – кивнул на замерзший фонтан Чарли.

– В спальне, наверно, вообще морозилка, – ежась, предположил Фиделио. – Вот и будем как они, с сосульками на носу.

Чарли тут же пожалел, что не захватил грелку.

Тем временем на площадь выкатил еще один автобус, фиолетовый. Из него, болтая и смеясь, высыпали дети в фиолетовых плащах.

– Вон она! – показал Фиделио на девочку с ошеломительно-синими волосами, со всех ног бежавшую прямо к ним.

– Привет, Оливия! – крикнул Чарли. Оливия Карусел хлопнула его по плечу:

– Салютик, Чарли! Приятно видеть тебя целым и невредимым. Приветик, Фидо!

– Быть целым и невредимым еще приятнее, – заметил Фиделио. – Что еще за Фидо?

– А, я решила поменять тебе имя. Фиделио – слишком длинно, а Фидо звучит круто. Тебе что, не нравится?

– Какая-то собачья кличка, – недовольно ответил Фиделио. – Ладно, я подумаю.

На площади появился третий автобус, зеленый, и в толпе детей зазеленели плащи художников. Художники вели себя гораздо тише, чем музыканты, и уж точно скромнее, чем актеры, однако из-под зеленых плащей мелькал то разноцветный вышитый шарф, то свитер с золотой ниткой. И почему-то казалось, что эти тихие и скромные художники способны заварить кашу посерьезнее, чем шумные актеры и музыканты.

Над пестрой толпой нависала темная, мрачная громада академии Блура. По обе стороны величественных створчатых дверей высились островерхие башни, и, поднимаясь вместе с друзьями по широким ступеням, Чарли ощутил, как взгляд его невольно притягивает окно на вершине одной из башен. Недавно мама сказала ему, что ей показалось, будто за ними оттуда кто-то наблюдает, и вот теперь у Чарли возникло точно такое же чувство. Он поежился и поспешил за друзьями.

Массивные бронзовые двери уже стояли нараспашку, готовые поглотить детей. Как всегда, на входе у Чарли неприятно засосало в животе. В академии у мальчика водились враги, которые упорно старались от него избавиться. Но почему – он пока не выяснил.

В холле разноцветная толпа разделилась на три части: художники двинулись к двери, над которой висела эмблема в виде палитры и кисти, Оливия, вместе со всеми актерами, поспешила к той, над которой плакали и смеялись две театральные маски, а Чарли с Фиделио направились к двери музыкального отделения, украшенной двумя скрещенными трубами. Сначала они оставили сумки в раздевалке, а потом пошли в актовый зал.

Чарли числился среди младших, и потому ему пришлось встать в шеренгу рядом с самым маленьким из учеников, беловолосым очкастым альбиносом Билли Грифом. Чарли поинтересовался у того, как прошло Рождество, но Билли даже не ответил. Билли был сиротой. «Неужели он и каникулы проторчал в академии?» – подумал Чарли. С его точки зрения, это было хуже смерти. Однако мальчик заметил, что на ногах у Билли новенькие ботинки, отороченные мехом. Не иначе, чей-то подарок.