Охотники за сокровищами - Уиттер Брет - Страница 62

– Золото и эмаль, – ответил Хэнкок, жестом призывая солдата помочь ему задвинуть на место большую тяжелую крышку.

– Сколько это стоит?

– Больше, чем мы оба способны себе представить.

Этцкорн провел для них краткую экскурсию. В большинстве ниш хранились работы из западных немецких музеев, прежде всего музеев Бонна, Кёльна, Эссена и Мюнстера. В остальных были сокровища церквей Рейнской области. К их великому разочарованию, не из Германии тут были только предметы искусства из французского Метца. Украденное культурное наследие остальной Западной Европы было спрятано где-то еще, возможно, в какой-то другой шахте.

Этцкорн указал на сорок ящиков:

– Из дома Бетховена в Бонне. Где-то здесь хранится оригинальная партитура Шестой симфонии.

– Я был в этом доме, – прошептал Хэнкок, вспоминая цветущие среди руин вишни.

Рядом с входом стояли две огромных размеров деревянные двери. Хэнкок узнал грубую шероховатую поверхность этих панелей, изображавших жизнь Христа. Ему захотелось приложить к ним руки. Резьба выглядела примитивной, но важнее была история, то неописуемое чудо, которое открывалось средневековым людям, видевшим эти двери.

– Двери церкви Санкт-Мария-им-Капитоль. – Этцкорн казался искренне тронутым. – Я хорошо знаю этот приход.

Хэнкок кивнул, но ничего не сказал. Санкт-Мария была уничтожена. Он подозревал, что эти двери – единственное, что от нее осталось.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Стаут Хэнкоку, когда они закончили свой беглый осмотр. – Оставлять все это здесь кажется преступлением. Влажность, спертый воздух, ненадежная охрана. Но у нас нет ни грузовиков, ни упаковщиков, ни грузчиков. И мы даже не знаем, куда их можно перевезти. Мы поставим здесь вооруженную охрану из пехотной дивизии, а завтра вернемся и все внимательно изучим. Но не переживай, Уокер, эти сокровища хотя бы в безопасности. Сейчас их уже никто не украдет.

Они вышли через проход еще короче, чем прошлые два, который оказался главным входом в хранилище. Как и первый, он был забит людьми, прятавшимися от атаки союзников. Только большая часть этих людей была в форме всевозможных покроев и расцветок. Когда американцы подходили ближе, они вскакивали по стойке «смирно» и отдавали им честь.

– Quand pourrons-nous rentrer en France?[1] – крикнул кто-то.

Хэнкок обернулся и увидел группу французских военнопленных, выжидающе смотревших на него. Когда союзники их спасут? Этого Хэнкок не знал, но сказал им, что в прошедшие несколько недель видел, как на запад уезжали грузовики с бывшими узниками. Уже у самого выхода какой-то старик схватил Хэнкока за рукав, бормоча жалобы на жестокость нацистов и рассказывая о судьбе своей семьи. От волнения с уголков рта у него стекала слюна. Он попытался пойти за американцами, но ему не хватило сил. Хэнкок оставил старика у подножья горы, вместе со всеми остальными. А когда оглянулся, тот стоял на месте и смотрел им вслед. На душе у Хэнкока было скверно, но он смертельно устал и все равно ничего не мог поделать. Он провел под землей несколько часов, которые показались ему вечностью.

Хэнкок в последний раз оглянулся назад. В косых лучах заходящего солнца холм ничем не отличался от любой другой горы Германии: разбомбленный, опустошенный, усыпанный мусором. Ничто не указывало на сокровища, в ужасных условиях хранившиеся внутри.

Глава 35

Потеря

К востоку от Ахена, Германия

4 апреля 1945

Капитан Уолтер Хачтхаузен и его помощник сержант Шелдон Кек, хранители памятников 9-й армии США, ехали в сторону передовой – в расположенный между Эссеном и Ахеном «Рурский котел», чтобы проверить донесение о найденном там алтаре. Хачтхаузен, общительный сорокалетний холостяк, все еще не оправился от полученных в Лондоне ран. Музейный консерватор Кек поступил на военную службу в 1942 году, когда его сыну Кеки было всего три недели. С тех пор Шелдон не видел семью, но его жена Кэролайн, тоже музейный служитель, стойко переносила разлуку и трудности. В 1930-е годы она училась в Берлине, где еда была дефицитом, работы не было вообще, повсюду царила коррупция. Каждый месяц около пятнадцати студентов университета, в который она ходила, кончали жизнь самоубийством. Ей дважды приходилось слышать речи Гитлера, и у нее до сих пор мурашки бежали по коже, когда она это вспоминала. Конечно, она ждала мужа домой, но понимала, насколько важным делом он занят. К тому же, рассуждала она, все равно первые несколько лет маленький Кеки не может даже осознать, что отца нет рядом.

– Не слишком здесь много машин, – заметил Кек.

Они уже минут тридцать были в пути и, кажется, заплутали. От карт, как всегда, не было особого толку, ведь по большинству дорог – либо совсем разбитых, либо с очень плотным движением – невозможно было проехать. Хранители памятников терялись не впервой, но обычно на своем пути они видели джипы, танки, грузовики и прочий фронтовой транспорт. Здесь же было совершенно пусто.

– Надо спросить у кого-нибудь дорогу.

Союзнических военных постов им не встретилось, но вскоре Хачтхаузен заметил американских солдат, выглядывавших из-за дорожного ограждения.

– Слава богу, – сказал он, тормозя.

Но стоило ему нажать на тормоз, грянул пулеметный огонь. Шелдона Кека на пассажирском сиденье оглушило взрывом. Одновременно какая-то тяжесть прижала его к полу. Он успел разглядеть, как из-за ограждения выбегают американские солдаты, а потом мир потемнел и исчез. Он помнил только, как чьи-то дружеские руки тащили его в окоп.

Когда Кек очнулся, он увидел, что их джип буквально изрешечен пулями. Солдаты мало что знали, сказали только, что Хачтхаузена увезли на «скорой помощи», что «из ушей у него шла кровь, а лицо было белым как снег».

Два дня Шелдон Кек провел, рыская по полевым госпиталям в поисках своего начальника. Никаких новостей: раненые с личным номером его друга в госпитали не поступали. В конце концов он нашел его – но не среди раненых, а в списке погибших. Уолтер Хачтхаузен был задет пулеметным огнем и скончался на дороге к востоку от Ахена. Это его тело упало на Кека, закрыв от пуль. Так Хачтхаузен спас своему помощнику жизнь – об этом Кек и его сын будут помнить до конца своих дней.

Известие о смерти Хачтхаузена, как до этого Рональда Бальфура, постепенно доходило до всех сотрудников ПИИА. На фронте было всего девять офицеров, и вот погиб уже второй. Реакцией стали молчание и задумчивость – тихая, как шаги офицера, приближавшегося к небольшому домику в Дорчестере, штат Массачусетс, чтобы сообщить престарелой матери Уолтера Хачтхаузена, что ее единственный сын никогда не вернется домой.

«Он был чудесным малым, – много месяцев спустя писал Уокер Хэнкок своей жене Сайме, опасаясь, что работу Хачтхаузена забудут, – и искренне верил, что каждый человек изначально стремится к добру. Билл [Лесли] был его старинным приятелем и знал его лучше меня, но я с теплом вспоминаю, как Хачтхаузен относился к своему долгу на этой войне. <…> Здания, которые он, молодой архитектор, надеялся построить, никогда не будут возведены <…> но те немногие – и друзья, и враги, – кто видел его за работой, благодаря ему останутся лучшего мнения о человечестве».

Глава 36

Незабываемая неделя

Меркерс, Германия

8–15 апреля 1945

Спустя два дня после смерти Уолтера Хачтхаузена, 6 апреля 1945 года, за спинами двух сгорбленных женщин, бредущих по пыльной немецкой дороге, возник американский джип.

– Здравствуйте, дамы, – сказал один из сидящих в нем военных полицейских, не снимая палец со спускового крючка. – Вам известно про комендантский час? Приказ генерала Паттона.

Тут он заметил, что одна из нарушительниц режима беременна.

Дамы оказались «перемещенными лицами из Франции» и шли в ближайший город Кизельбах, к акушерке. После допроса в Управлении начальника военной полиции 12-й армии США, убедившись, что они говорят правду, полицейские вызвались отвезти их в город. Подъезжая к Меркерсу, водитель заметил ходы в горном склоне и спросил, что за шахту они проезжают. Женщина указала на дверь в горе и сказала: