Охотники за сокровищами - Уиттер Брет - Страница 33

– Как вы о них позаботитесь? – спросил он. В городе не было еды, электричества, воды и снабжения.

– Спать они будут здесь. У нас есть вода и предметы первой необходимости. Что до еды…

– Еду я скорее всего для вас достану, – сказал Хэнкок.

– У нас есть погреб, в котором мы можем ее хранить. Слова о погребе напомнили Хэнкоку еще кое о чем. Ахенский собор был знаменит своими реликвиями – бюст Карла Великого из позолоченного серебра, внутри которого хранился осколок черепа императора; инкрустированный драгоценностями процессионный крест X века, принадлежавший Лотарю II; античная камея Цезаря и другие готические реликвии. Но ни одной из них он не увидел сегодня.

– А где реликвии? Спрятаны в криптах?

Викарий покачал головой:

– Их забрали нацисты. Чтобы охранять.

Хэнкок достаточно слышал о немецкой «охране», чтобы содрогнуться от этих слов.

– Куда? – спросил он.

Викарий пожал плечами:

– На восток.

Глава 17

Поездка на фронт

Восточнее Ахена, Германия

Конец ноября 1944

Закрытый штабной автомобиль тряхнуло на очередной рытвине слякотной, неровной дороги. За рулем сидел хранитель памятников Уокер Хэнкок. На дворе был конец ноября 1944 года – Хэнкок оказался в Ахене и побывал в его соборе почти месяц назад. Если бы 1-я армия США продвигалась прежним темпом, она уже подходила бы к Берлину, но она увязла в дремучих лесах к востоку от Ахена. Враг засел в окопах, и за день американцы продвигались всего на несколько метров вперед. Да еще грянули морозы – эта зима будет самой холодной в современной истории Северной Европы. Даже лучшие дороги – а эта дорога к лучшим решительно не относилась – покрылись льдом; обледенели все ямы и рытвины.

– Поосторожнее, – сказал полковник, сидевший рядом с Хэнкоком. – Если мне и суждено здесь умереть, то пусть меня прикончат немецкие снаряды, а не авария на этой чертовой дороге.

Хэнкок заметил, что Джордж Стаут, сидевший сзади, был абсолютно спокоен.

А снаряды и правда летали в опасной близости. Пару дней назад один из них попал прямо в здание центра командования в Корнелимюнстере, пригороде Ахена. Рядом с проломом кто-то повесил табличку: «Если ты был в этих стенах, то, считай, побывал на фронте».

Наконец штабной автомобиль приехал в Бюсбах, и Хэнкок прикинул, что это местечко всего в пяти километрах от Корнелимюнстера. Всего пять километров – и уже попадаешь на фронт. Накануне Хэнкок впервые побывал на командном посту и обнаружил там солдат, которые рылись в тлеющих обломках. Груда камней – все, что осталось от маленького домика, где армия устроила казармы; бомба попала в него всего за час до приезда Хэнкока.

Глядя на все эти разрушения, Хэнкок вспоминал ахенский Музей Сюрмонда-Людвига, где он практически безвылазно провел последний месяц. Еще до прихода союзников из музея вывезли все картины, за исключением незначительных местных работ. И ему как хранителю надо было узнать, где их искать. Так что он сел на пыльный стул и стал листать потрепанные папки с документами, оставшиеся в разрушенных бомбежками подсобных помещениях. Электричества в музее не было, на полу высились огромные горы мусора, которые отбрасывали причудливые тени в луче его фонарика. Губы то и дело пересыхали от стоявшей в воздухе пыли, а вода во фляжке быстро заканчивалась, но он продолжал читать, не обращая внимания на неудобства. Он ваял свои монументальные скульптуры годами и даже десятилетиями, так что внимательности и терпения ему было не занимать. Да к тому же какое бы сильное впечатление ни производили голландское хранилище в Маастрихте и Шартрский собор, настоящая работа хранителя памятников заключалась именно в этом: упорный труд, зоркий взгляд и тщательная проверка информации.

И Хэнкок был вознагражден за свое упорство. Сначала он нашел список пригородных школ, домов, кафе и церквей, в которых хранились некоторые скульптуры и картины. Он прошелся по адресам, собрав внушительный улов картин, но среди них не было ни одной работы мирового значения. Его поиски в музее уже близились к концу, когда под грудой мусора он обнаружил запылившийся каталог музейных экспонатов, каждый из которых был отмечен красным или синим. На обложке от руки было написано, что предметы, помеченные красным, в которых Хэнкок немедленно опознал самые выдающиеся экземпляры музейной коллекции, вывезены в город Зиген. Зиген находился примерно в 150 километрах восточнее Ахена, и его пока еще занимали немцы.

Сидя за баранкой штабного автомобиля – машина казалась невероятной роскошью после дней, проведенных в поисках попуток, и ночей, проведенных в поисках ночлега и еды, Хэнкок думал о Зигене. В городе наверняка есть большое хранилище. Возможно, оно расположено в бетонной башне, церкви, а может, даже и в горе, как то хранилище в Маастрихте. И если там держат лучшие работы из коллекции Музея Сюрмонда-Людвига, то, может, и реликвии Ахенского собора спрятаны там же, в Зигене? Бюст Карла Великого, крест Лотаря, украшенный камеей Октавиана Августа, рака с ризой Богородицы.

Но даже если и в Зигене… что с того? Зиген был большим городом. В нем можно было устроить сотню разных тайников. А Хэнкок даже не знал наверняка, находится ли хранилище в черте города. Оно вполне могло быть в радиусе пяти, двадцати, тридцати километров.

Хэнкок решил провести собственное расследование. Кто-то же должен был что-то знать. Но кто? При помощи архивариуса ПИИА он прочесал списки союзнических лагерей для интернированных лиц, в которых сейчас содержали почти всех выживших жителей Ахена: искал тех, кто занимал высокие посты в сфере культуры и искусства. Но никого не нашел. Ему удалось выйти на одного пожилого художника, который познакомил его с музейным смотрителем, а смотритель в свою очередь посоветовал поговорить с несколькими архитекторами – но ни один из них не слышал про Зиген.

– Они все уехали, – сказал ему молодой смотритель. – Детали операции были известны только высокопоставленным нацистам, а они ушли с войсками на восток.

Но розыск реликвий Ахенского собора и загадочного хранилища в Зигене был только одной из многочисленных задач Хэнкока. С тех пор как прибыл на передовую, большую часть времени он проводил в разъездах, осматривая освобожденные памятники и бегая по вызовам военных командиров. В какой бы дом американцы ни входили, они тут же «обнаруживали» среди натюрмортов и картин с лесными нимфами какого-нибудь «Микеланджело».

Но сейчас они, кажется, и правда нашли что-то стоящее. Именно поэтому он захватил с собой Джорджа Стаута. Если кто-то и мог опознать иголку в стоге сена, то это Стаут. Не то чтобы Хэнкок не доверял собственным суждениям, но так было как-то спокойнее. Ведь картина к тому же появилась именно тогда, когда он уже начал сомневаться, водятся ли вообще в этом сене иголки.

Он вспомнил, как двадцать четыре часа назад увидел ее впервые. Не узнать этот стиль было невозможно – фламандская живопись, XVI век. Была ли это работа кисти Брейгеля Старшего или его ученика? Он видел похожие работы в Маастрихте, но ни от одной у него не захватывало дух так, как от этой. Глядя на картину, стоящую у стенки командного поста, посреди фронтовой грязи, Уокер Хэнкок задумался о том, насколько великие произведения искусства на самом деле принадлежат этому миру. Они всего лишь вещи: хрупкие, маленькие, одинокие и незащищенные. Ребенок на детской площадке кажется сильным, но увидеть ребенка, в одиночестве шатающегося по нью-йоркской Мэдисон-авеню, страшно.

– Где вы ее нашли, сэр? – спросил он командира.

– В одном доме в деревне, – ответил тот.

– Там было еще что-нибудь?

– Нет, только это.

Хэнкок прокрутил в голове факты. Это совершенно точно была не деревенская мазня, но картина музейной ценности. Она, очевидно, была украдена, а затем оставлена во время отступления. Но это всего лишь одна работа. Вернее всего, ее нашел в загородном поместье и присвоил какой-нибудь офицер, а потом, когда она стала слишком тяжелой ношей, ставящей его жизнь под угрозу, просто бросил. Она не ключ к чему-то большему, но тем не менее – великое произведение искусства.