Преданная - Рот Вероника - Страница 6

Пытаюсь гнать прочь воспоминания, но запихнуть их подальше не удается.

— Мне очень жаль, — бормочу я.

Затем осторожно добавляю:

— Почему ты не сказала мне о демонстрации?

Она мотает головой.

— Я ничего не знала.

Ложь. Я уверен, что она обманывает меня, но решаю не показывать вида. Чтобы избежать конфликта, нужно притворяться. Или же я не хочу, чтобы смерть Эдварда дамокловым мечом нависла над нами обоими. Где заканчивается конспирация и начинается мое искреннее сочувствие к ней?

— Да? — чешу я в затылке. — Ты можешь пойти и посмотреть на Эдварда.

— Нет. Я знаю, как выглядят внутренности.

— Можно мне уйти?

— Останься, — просит она, похлопывая по стулу между нами. — Присядь, пожалуйста.

Я подчиняюсь и убеждаю себя, что я — лишь тайный агент, повинующийся приказу своего лидера. Но я чувствую себя еще и сыном, утешающим скорбящую мать. Наши плечи соприкасаются, мы с ней дышим в едином ритме, но не произносим ни слова.

7. Трис

На ходу Кристина продолжает крутить в пальцах черный камешек. Мне требуется пара секунд, чтобы понять, что у нее в руках — уголек из церемониальной чаши Выбора лихачей.

— Из тех десяти, которых мы переинициировали, только шестеро еще живы, — говорит она.

Впереди возникает Хэнкок-билдинг, а за ним — аллея Лэйк-Шор, над которой я когда-то летала, как птица. Мы с ней бок о бок идем по потрескавшемуся асфальту, наша одежда испачкана засохшей кровью Эдварда.

Эдвард — самый талантливый из всех заново инициированных парней, — мертв. Его убили.

— Остались только ты, я и… Майра, пожалуй, — отвечаю ей.

Не видела Майру с тех самых пор, когда она вместе с Эдвардом покинула лихачей, а это случилось сразу после того, как его глаз встретился с ножом для масла. Я слышала, вскоре после тех событий они расстались. А куда же она делась? Мне неизвестно.

Двери Хэнкок-билдинг открыты и болтаются на петлях. Юрайя сказал, что будет здесь. Он включит генератор. И действительно, когда я прикасаюсь к кнопке лифта, она светится под моим пальцем.

— Ты бывала тут раньше? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Кристина. — Я имею в виду, что никогда не заходила внутрь. Я не добралась до этого здания, когда мы занимались зиплайном, помнишь?

— Точно, — киваю я и прислоняюсь к стене кабины. — Ты должна попробовать снова.

— Ага.

Помада у нее на губах красного цвета. Она напоминает пятна на щеках ребенка, объевшегося карамели.

— Знаешь, я понимаю Эвелин. Слишком много ужасных вещей творится вокруг. Так что попытаться убрать городской мусор — неплохая идея. А то нас точно завалит по самую шею, — она криво улыбается.

Я молчу.

— Но сама я этого делать не собираюсь, — добавляет она. — Мне неинтересно, наверное.

— Ты говорила со своими родителями?

Не стоит забывать, что Кристина — не такая, как я. Меня ничто не привязывает к одному месту. У нее есть мать и младшая сестра, прежде они были во фракции правдолюбов.

— Предки должны заботиться о моей сестренке, — произносит она. — Они никогда не захотят рисковать ее жизнью.

— Но, по крайней мере, они в порядке?

— Они справятся, — говорит она, уставившись на свои туфли. — Они хотят, чтобы я жила честно. А здесь у меня не получится.

Двери лифта распахиваются, и на нас налетает ветер. Он еще теплый, но в нем явственно чувствуются нотки осеннего холода. Слышу голоса, доносяшиеся откуда-то с крыши, и поднимаюсь туда по лестнице. Она вибрирует под моими ногами, Кристина придерживает ее, пока я не достигаю верха.

Юрайя и Зик уже здесь. Они бросают камешки, метя в оконные стекла. Юрайя пытается подтолкнуть Зика под локоть, когда тот примеривается к очередному броску, но Зик слишком ловок для него.

— Привет, — говорят они в унисон, когда замечают Кристину и меня.

— Вы, ребята, не родственники, случайно? — шутит Кристина.

Те смеются, хотя Юрайя выглядит так, будто он немного не в себе. Он какой-то потерянный. Я думаю, все из-за того, что он потерял Марлен.

На крыше нет строп для зиплайна, ну и что же? Кроме того, мне нравится высота. Я всегда рвусь увидеть линию горизонта. Земля к западу совершенно черна, словно накрыта темным одеялом. На какой-то миг мне кажется, что я вижу проблеск света, но быстро догадываюсь, что зрение меня обманывает.

Мы сидим тихо. Не думаем ли мы сейчас об одном и том же?

— Как считаете, что там? — прерывает молчание Юрайя.

Зик пожимает плечами, а Кристина предлагает версию:

— Что, если там, по сути, то же самое, что и здесь? Очередной разрушенный город с фракциями?

— Нет, — трясет головой Юрайя.

— Или там — вообще ничего, — предполагает Зик. — Те люди, которые бросили нас здесь… они ведь могли погибнуть.

Меня пробирает дрожь. Он прав: мы не знаем, что произошло с тех пор, как они нас сюда поместили. Не имеем понятия, сколько поколений жило и умерло с тех пор. Что, если мы — последние люди на Земле?

— Это не имеет значения, — говорю я резко. — Мы должны увидеть все своими глазами, а потом решим, что нам делать.

Мой взгляд пробегает по неровному силуэту крыш домов, пока их освещенные солнцем окна не смазываются в одну сплошную полосу. Юрайя спрашивает Кристину о бунте, и спокойствие рассеивается…

На следующий день Эвелин стоит среди обрывков портрета Джанин Мэтьюз в холле штаб-квартиры эрудитов и объявляет свод правил. Бывшие члены фракций и внефракционники собраны в вестибюле и на улице перед входом, чтобы услышать речь лидера. Солдаты выставили кордоны и держат пальцы на спусковых крючках оружия. Мы под их полным контролем.

— Вчерашние события показали, что мы с вами не в состоянии доверять друг другу, — вещает она, ее лицо серое и усталое. — Мы вынуждены ввести более жесткие порядки в том, что касается жизни каждого, пока ситуация не стабилизируется. И первой из подобных мер будет комендантский час. Каждый обязан вернуться в свое жилое помещение до девяти часов вечера. Запрещено покидать общежитие ранее восьми утра. Охранники будут круглосуточно патрулировать улицы, для поддержания безопасности.

Я непроизвольно фыркаю и пытаюсь скрыть смех под кашлем. Кристина пихает меня локтем в бок и прижимает палец к губам. Чего она волнуется? Эвелин ведь меня не услышит.

Тори, бывшая лидером лихачей, находится в нескольких футах от меня, скрестив на груди руки. Ее рот кривится в ядовитой усмешке.

— Наступает время подготовиться к нашему новому образу жизни. Вы обязаны начать изучение обычной деятельности бесфракционников. Затем мы все будем выполнять работы по расписанию, в дополнение к нашим традиционным обязанностям, — произносит Эвелин и вроде как улыбается.

Ее улыбка похожа на оскал.

— Мы будем вместе работать для нашего города. Прежде фракции разделяли нас, но теперь мы едины. Отныне и навсегда.

Бесфракционники одобрительно аплодируют.

Я чувствую неловкость. Не то чтобы совсем я с ней не согласна, но те члены фракций, которые восстали вчера против Эдварда, вряд ли примут такой расклад. Власть Эвелин не так сильна, как может показаться.

Я начинаю пробиваться через толпу, потом я пробираюсь по коридорам, пока не нахожу запасную лестницу, по которой мы забирались в лабораторию Джанин. Тогда здесь валялись горы трупов. Зато теперь — чисто и прохладно.

Когда я прохожу по четвертому этажу, раздается громкий крик. Открываю дверь и вижу группу подростков. Они гораздо младше меня. Все — спортивного телосложения и с повязками бесфракционников. Они окружают парня, распростершегося на полу. Он из правдолюбов, одет в черное и белое.

Я подбегаю к ним. Рослая девушка вновь заносит ногу, чтобы пнуть лежащего.

Я ору:

— Эй, ты!

Бесполезно — ботинок бьет юношу в бок, и он стонет.

— Прекратите! — воплю я.

Девица оборачивается. Она выше меня на добрых шесть дюймов, но я настолько разозлена, что ни капельки не боюсь.

— Прочь, — кричу я.