Колумб - Гурьян Ольга Марковна - Страница 16

— Сейчас, пожалуй, ничем, — сказал Пинсон и, обратившись к Колумбу, добавил: — Деньги я вам дам, как только они понадобятся, и об условиях мы тогда поговорим. Пока что снаряжайте два королевских корабля, наберите команду. Ведь мы ещё увидимся.

Колумб вышел на улицу. В Палосе было совершенно тихо. Все двери были заперты и окна закрыты ставнями. Казалось, город приготовился к осаде и решил погибнуть, но не уступать. Колумб сел на мула и направился в гору.

Вдруг он увидел небрежно прислонившегося к плетню средних лет щёголя. Щёголь, повидимому, поджидал его, потому что шагнул навстречу, взял мула за уздцы и сказал загадочно:

— Не всегда моряк держит паруса наготове, не всегда их и прочь убирает. Каков ветер, такова и его повадка.

— Что вам нужно? — прервал его Колумб. — Говорите скорее или пропустите меня.

— Скоро только осёл лягается, — насмешливо ответил щёголь и, нагнувшись к Колумбу, шепнул: — Я Раскон, хозяин «Пинты». Вы меня ещё не знаете, а я вам скажу по дружбе: оставили бы вы мою каравеллу в покое, и вам бы много спокойнее было.

Колумб с силой дёрнул поводья и поехал не оглядываясь. Вслед ему хриплый и насмешливый голос кричал:

— Ни одного матроса вам не нанять! Ни один не пожелает ногой ступить на корабль! Ни один хозяин вам кораблей не даст! Не видать вам «Пинты»! Не бывать плаванью! Не пойдём на верную гибель!

Глава седьмая

О том, как они уплыли на запад

Несмотря на то, что короли издали новый решительный приказ и послали в Палос кавалера из своей свиты, чтобы понудить к исполнению силой, палосцы ничуть не смутились. Они ходили по городу, так высоко задрав носы, что их шапки едва держались на кончике уха, и слушать не желали ни про какие плаванья. Один раз Колумбу попался навстречу красавчик Раскон. Раскон поднял руку, прищёлкнул пальцами, будто собирался пуститься в пляс, и запел:

захохотал и ушёл.

Между тем лето проходило, близились осенние бури, когда ни одно судно не посмело бы выйти в океан, и тогда снова пришлось бы ждать почти год.

Колумб стиснул зубы и искал выхода. Но положение было безвыходное, и тут в Рабида пришёл Мартин-Алонсо Пинсон.

— Что же вы не заходите за моими мараведисами? — спросил он. — Снарядили свои корабли? Команду набрали?

— Вы смеётесь надо мной, Мартин-Алонсо, — возмущённо сказал Колумб. — Вы живёте внизу в Палосе и не хуже меня знаете, как обстоят дела.

— А жаль, — сказал Пинсон и поиграл толстыми бровями. — Я уже было рассчитал, что я сделаю с моими индийскими доходами.

Колумб ничего не ответил, а Пинсон сел, упёрся кулаками в толстые колени и сказал:

— Какую часть прибылей вы мне дадите? Имейте в виду, без меня вам не справиться с палосцами.

— Сколько вы хотите? — спросил Колумб.

— Половину.

Колумб заходил взад и вперёд по комнате. Пинсон сидел неподвижно, смотрел на него.

— Хорошо, — сказал Колумб и вздохнул облегчённо.

Но Пинсон услышал вздох и понял его.

— Вы думаете, что Индия далеко и я вас отсюда проверить не смогу. Не обижайтесь, вы именно это и подумали сейчас. Я понимаю, вам кажется несправедливым, что идея ваша, хлопоты ваши, а половина добычи — мне. Но и мне деньги не даром достанутся. Мне придётся уговаривать каждого моряка в отдельности, чтобы он согласился ехать, меж тем как Раскон уже второй месяц уговаривает их, что это плаванье — смерть и гибель. Кроме того, я и мои братья — лучшие мореходы в Палосе. Подобных нам вам тоже нелегко будет достать. А мы все трое поедем с вами. Таким образом, мы разделим не только барыши, но и опасности. К тому же на месте мне будет виднее, сколько стоит половина доходов. Вам не придётся тратить время на составление счетов. Итак, решайте, согласны вы или нет. Но решайте сразу, второй раз я не приду.

Колумб опустил глаза, чтобы Пинсон не почувствовал, как он ненавидит его. Но выхода не было.

— Хорошо, — сказал он.

— Имейте в виду, что я не заключаю с вами письменного условия. Я верю вам на слово.

— Перестаньте! — крикнул Колумб. — Вы торгаш. Как вы смеете сомневаться в моих словах!

— Ну вот. Очень рад это слышать.

На следующий день все три брата пошли по Палосу. Они заходили в лачуги и таверны, хлопали моряков по плечу, говорили:

— Едем с нами туда, где дома крыты золотыми черепицами.

— А разве ты едешь, хозяин? — растерянно спрашивали палосцы.

— Что я, дурак, что ли? — отвечал Мартин-Алонсо. — Стану я сидеть и смотреть, как другие поехали и растаскали все эти богатства!

Винсенте-Янес Пинсон, самый младший, пошёл к Раскону и сказал ему:

— Ты олух, красавчик. Ты нам всю игру портишь. Прекрати свои разговоры. Думаешь, я не знаю, что это твоя жена выкликала в церкви, когда нотариус читал приказ?

— Ты сам уходи с моей дороги, — сказал Раскон. — А то воткну тебе нож в живот, как в ножны. Я «Пинту» даром не отдам.

— Отдашь! Можешь не сомневаться. Ты нас, видно, ещё плохо понимаешь, Раскон. Пусть Испанией правят короли — Палосом правит Мартин-Алонсо. Как он захочет, так и будет. И твою «Пинту» возьмём и тебя заберём впридачу.

— Хвастался осёл, что соловья перепоёт!

— Ты осёл и есть, — ответил Винсенте-Янес и ушёл.

…3 августа 1492 года за полчаса до восхода солнца три корабля покинули палосский рейд. Под адмиральским флагом шла каррака «Санта-Мари». За ней следовали две каравеллы: «Пинта» и «Нинья» — малютка. «Пинтой» управлял Мартин-Алонсо со вторым братом в звании лоцмана, «Ниньей» — Винсенте-Янес. Команда состояла из девяноста человек. Корабли вышли из неглубокого речного рейда и поплыли на запад.

Колумб стоял на носу «Санта-Мари», неподвижным, почти невидящим взглядом смотрел всё вперёд, вперёд на запад. Он озяб даже в своей подбитой мехом одежде. Когда он повернулся,, берега уже не было видно. Он спустился в свою каюту. Слуга подал ему мягкие туфли из красной кордовской кожи. Колумб сказал:

— Иди отдохни.

Потом он достал из стола большую тетрадь чистой бумаги, взял перо и задумался. У него было чувство, будто всё ужасное, всё тяжёлое осталось позади. Борьба за западный путь была окончена, и он вышел из неё победителем. А теперь его качало море, корабли сами бежали, впереди была сияющая Индия. Не пугали бури, бездны, водовороты, не было ни страха, ни сомнения.

Он открыл тетрадь и приготовился писать. Но так как он мог погибнуть во время плаванья, а этой тетради, быть может, суждено пережить его и, возможно, многие будут её читать, то он начал свой дневник с обращения к богу и королям, а затем уже написал:

Усталость овладевала им. Все ночи, которые он провёл без сна в эти шестнадцать лет ожидания, давили на его мозг и сердце. Он хотел спать, спать, спать под шопот воды, омывающей кузов корабля, под крики птиц, летящих над этой водой, под скрип снастей и дыхание солёного ветра.

Но, ещё раз преодолев себя и своё тело, требовавшее отдыха, и свой мозг, жаждавший отдыха, он написал:

И последним усилием он поднялся, откинул зелёные штофные занавеси кровати, немеющими руками сбросил на пол одежду и упал на постель. Он ещё успел подумать: «Если я сейчас не отдохну, я не выдержу. Я должен быть бодрым, бодрее всех. Может быть, я последний раз могу лечь в постель» — и заснул, прижавшись к подушке и по-детски приоткрыв рот.