Мистер Понедельник - Никс Гарт - Страница 10

К воскресному утру Артур не мог больше бороться с искушением снова извлечь Атлас и Ключ из недр керамического варана. И вот он снова держал в руке Ключ, и опять Атлас раскрылся на том же самом развороте с рисунком Дома. Правда, никаких новых надписей не появилось — лишь знакомая стрелка, указующая на Потерну Понедельника. Тем не менее Артур просидел над книгой несколько часов, пытаясь сообразить, что там к чему и как все может выглядеть изнутри.

И вот наконец воскресенье приблизилось к концу. Артур запрятал Атлас и Ключ в брюхо рептилии и пораньше залег в кровать, надеясь скоро заснуть и хоть так подстегнуть время… Как и следовало ожидать, ничего из этой затеи не вышло. Артур без толку ворочался в постели, не в состоянии заснуть. Он взялся читать книжку и прочел ее почти до конца, но сон все равно не шел. Так он и лежал, маясь раздумьями.

Потом его все же сморило, но ненадолго. Он проснулся и в первую секунду не сообразил, что же его разбудило. Повернул голову и увидел красневшие в темноте циферки электронных часов. 12:01. Минута после полуночи. Наступил понедельник.

Со стороны окошка слышался какой-то шум. Царапанье, словно прутиком по стеклу. Вот только ни одного дерева, чья ветка могла бы достать Артурово окно, в саду не имелось.

Артур сел в постели и поспешно включил свет. Сердце у него колотилось, да и дыхание сразу стало судорожным и неровным.

«Успокойся! — приказал он себе. — Все в порядке. Дыши медленно. Вот так. А теперь посмотри в окно…»

Он посмотрел. И так шарахнулся прочь, что свалился с кровати по другую сторону. И, прямо скажем, было от чего! В нескольких футах от стекла — и в добрых пятнадцати футах над землей — в воздухе завис крылатый человек. Крайне неприятный коренастый тип с рожей как у раскормленного бладхаунда. Собаколицый! И даже крылья у него были весьма противные. Как ни быстро они трепыхались, все равно было заметно, до чего грязные и облезлые на них перья.

Человек был одет в очень старомодный темный сюртук, а в руке держал шляпу-котелок. Этой-то шляпой он в окно и стучал. Он сказал:

— Впусти меня!

Стекло искажало голос, но все равно он звучал негромко, хрипло и очень угрожающе.

— Впусти меня!

— Ни за что, — прошептал Артур.

Память услужливо подсовывала ему леденящие кровь кадры из всех фильмов про вампиров, которые он когда-либо видел… Нет, человек за окном, пожалуй, не был вампиром, но он тоже просил разрешения войти — значит, тут, возможно, работал тот же принцип. Собаколицый не мог войти, пока его не пригласят. Правда, в фильмах упыри, как правило, благополучно гипнотизировали кого-нибудь, приказывая себя впустить…

И тут дверь его спальни отворилась.

У Артура чуть сердце не остановилось. Неужели они уже кого-то загипнотизировали? И этот кто-то сейчас впустит собаколицего…

Из-за двери, щупая воздух, высунулся длинный раздвоенный язычок. Артур схватил увесистый толковый словарь, лежавший подле кровати, и занес его над головой…

Следом за языком появилась чешуйчатая морда здоровенного ящера. Потом когтистая лапа. Артур немного опустил занесенный словарь… К нему явился керамический варан с острова Комодо — тот самый, стоявший на балконе. Только уже не глиняный, а живой. Или по-прежнему глиняный, но оживший. И очень проворный.

Артур медленно взобрался обратно на кровать, прижался к стене и перехватил словарь поудобнее, чтобы швырнуть его, если понадобится. На чьей стороне дракон, интересно бы знать?

— Впусти меня! — послышалось из-за окна.

Гигантская ящерица зашипела, метнулась вперед так быстро, что глаз едва успевал проследить, и взвилась на задние лапы перед окном. Из распахнувшейся пасти ударил сноп света, яркого, как от прожектора. Собаколицый заверещал и вскинул руки, уронив шляпу-котелок. Потом, хлопая крыльями, шарахнулся прочь. И исчез в крутящихся клубах угольно-черного дыма.

Ящер же захлопнул пасть, громко щелкнув зубами, и нестерпимый свет тотчас погас. Варан отступил от окна и, тяжеловесно ступая, направился к кровати Артура, чтобы там принять свою обычную скульптурную позу. Чешуйчатая шкура обтянула подчеркнуто напряженные мышцы… и дракон снова застыл. Вполне керамический, как и всегда.

Артур выронил словарь, поспешно сгреб ингалятор и сделал несколько «пшиков». Потом решил закрыть дверь и обнаружил, что ноги-то у него, оказывается, дрожат и норовят подломиться в коленках. Вернувшись к постели, он погладил свирепого ящера по голове и задумался было — а не запустить ли руку ему в пасть да не проведать ли, как там Атлас и Ключ. Однако решил, что это дело вполне может подождать до утра.

Забравшись под одеяло, Артур снова посмотрел на часы. Уж конечно, то, что все это случилось в первые минуты понедельника, случайностью быть никак не могло!

«Надо полагать, — подумалось ему, — нескучный будет денек…»

Нарочно повернувшись спиной к окошку, чтобы не было соблазна туда смотреть, Артур закрыл глаза.

Свет в спальне, впрочем, выключать он не стал.

Глава 4

Нельзя сказать, чтобы в понедельник утром Артур уж так рвался в школу. Прямо скажем, ему туда хотелось гораздо меньше обычного. После того, что стряслось сразу после полуночи, ему так и не удалось толком заснуть. Он в ужасе просыпался каждые полчаса, потея и отчаянно задыхаясь, и, по счастью, обнаруживал, что свет по-прежнему включен, все кругом тихо и ничего ужасного не происходит. Керамический варан с Комодо по-прежнему неподвижно стоял в ногах его кровати, и, когда комнату наконец заполнил солнечный свет, сделалось трудно поверить, что грозный ящер среди ночи ожил и отогнал пакостное существо, подлетевшее к окошку с той стороны.

Артуру очень хотелось бы списать все случившееся на обыкновенный ночной кошмар да на том и забыть… Увы, он знал, что все было очень даже реально. Вещественным свидетельством тому были Атлас и Ключ. Артур некоторое время взвешивал про себя, не оставить ли их дома, в керамическом брюхе дракона… Однако после завтрака все же извлек их и убрал в свой школьный рюкзачок.

Перед тем как выйти наружу и сесть к маме в машину, он самым тщательным образом осмотрел сад из окошка.

В городке, где они жили раньше, Артур ходил в школу пешком. Здесь он, наверное, со временем будет ездить на велосипеде. Покамест же родители считали, что он еще не созрел для таких физических нагрузок, и мама пообещала подбрасывать его в школу по пути в свою лабораторию.

При иных обстоятельствах Артур, вероятно, заартачился бы хоть для виду. Должен же он был, в самом деле, изобразить свободолюбие и независимость перед лицом братца Эрика, который в некоторых отношениях являлся его кумиром. Эрик был легкоатлетической и баскетбольной звездой. Вот уж кто без малейших проблем освоился в новой школе и даже успел стать чуть ли не главной ее спортивной надеждой: Эрика прочили в ведущие игроки лучшей школьной баскетбольной команды. У него уже была собственная машина, купленная на личные средства: по выходным Эрик подрабатывал официантом. Правда, подразумевалось, что на этой машине он повезет Артура в школу, только если случится нечто серьезное. Общество младшего брата могло, знаете ли, повредить его имиджу. (Тут надо заметить: что бы Эрик на сей счет ни говорил, в прежнем городке он не раз вмепшвался в жизнь Артура, и очень по делу. То разгонял уличную шпану, порывавшуюся обижать младшенького, то выручал его, когда тот расшибался на велосипеде.)

В общем, Артур про себя был только рад, что поедет в школу с мамой. Он крепко подозревал, что хмыри в котелках — собаколицые подобия людей, — чего доброго, попытаются подкараулить его у школы. Он и так провел немалую часть ночи, обдумывая, каким образом ему от них защититься. То обстоятельство, что взрослые, скорее всего, не смогут их увидеть, ничуть не облегчало задачу. А ведь именно так, вероятно, и будет — если правда то, что рассказал ему Эд…

По дороге в школу ничего из ряда вон выходящего не произошло. Они лишь проехали еще раз мимо уродливой громады замка, возвышавшегося на месте нескольких обычных кварталов. Артур решил проверить, может ли его мама видеть Дом, и стал рассуждать о его необычных размерах. К сожалению, история повторилась: в точности как и папа, Эмили Пенхалигон видела лишь самые обычные здания. Артур тоже помнил, как здесь все выглядело раньше. Он изо всех сил щурился, отводил глаза и резко поворачивал голову, но видение, или мираж, или что это было, никак не рассеивалось — он по-прежнему видел Дом.