Мэр - Астахов Павел Алексеевич - Страница 52

– Обвинение?

– Мы категорически возражаем! – замотал головой Джунгаров. – Ходатайство не только преждевременное, но и немотивированное. Это не аргументы, а одни умозаключения!

Павлов хмыкнул. Колтунов встал:

– Суд удаляется для вынесения определения по заявленному ходатайству.

– Прошу всех встать!

Все участники процесса, загрохотав стульями, поднялись и проводили судью взглядами, в которых была надежда. У обвинения – надежды на отказ, у защиты – на удовлетворение. У мэра – надежда на чудо и справедливость.

Тайна

Когда вернется судья с решения, не знает никто, кроме самого судьи. Тайна совещательной комнаты запрещает информировать остальных о каком-либо времени. Прошло немногим больше двадцати минут, и Колтунов появился в зале вновь. Теперь никто не садился, и определение слушали стоя.

– Суд, совещаясь по заявленному подсудимым и поддержанному защитой ходатайству, определил: отказать в заявленном ходатайстве.

Артем, считаясь с самолюбием мэра, не стал оборачиваться. Он понимал, что чувствует только что купавшийся в иллюзиях подзащитный.

– Данное определение обжалованию не подлежит. Прошу всех садиться.

Стулья снова загрохотали.

– Итак, – оглядел зал Колтунов, – уголовное дело по обвинению Игоря Петровича Лущенко в совершении преступлений, предусмотренных статьями 285 частью второй, 285 частью второй, 289, 228, назначается к слушанию под председательством судьи Колтунова.

Артем кинул на мэра быстрый взгляд – на том не было лица.

– Слушания пройдут в данном зале. Начало рассмотрения дела через неделю. В следующий понедельник, в десять ноль-ноль. Прошу не опаздывать.

Лущенко попытался что-то сказать, но судья его опередил:

– Игорь Петрович, если вы хотите получить свидание с супругой или родственниками, напишите заявление и передайте через адвоката. Я дам вам свидание. Все! Заседание закончено!

– Прошу всех встать! – в последний раз прокричала секретарь.

Павлов поднялся и теперь уже прямо посмотрел на мэра. Внутренне он возмущался наивностью, самонадеянностью и скоропалительностью Игоря Петровича. Но он видел и другое: Лущенко понимает, что, положившись на свои ощущения и не поверив знаниям адвоката, совершил ошибку.

– Все нормально, Игорь Петрович! – подбодрил он подзащитного. – Не переживайте! Вы поступили, как сочли нужным.

Лущенко на мгновение отвел глаза. Ему было стыдно.

– Да, это ошибка. Но не смертельная. – Артем посерьезнел. – Одна просьба. Единственная. Маленькая. Прежде чем что-то заявить, пожалуйста, скажите мне! Я вас прошу! Нет, не прошу! Я настаиваю, Игорь Петрович!

Павлов первый раз повысил голос на своего подзащитного, и мэр – тоже впервые – не попытался высказать собственную, всегда уникальную и безошибочную, точку зрения. Лишь поднял глаза на защитника:

– Вам не надо настаивать, Артемий Андреич. Я все понял. Но, поверьте, мне нужен был этот опыт. Даже отрицательный! Лучше сейчас!

Павлов сокрушенно покачал головой, но Лущенко уже протягивал руку сквозь прутья решетки:

– Больше ни слова без вас!

Конвойные загремели ключами и наручниками, которые по инструкции приходилось надевать на заключенного мэра, и Павлов, скрепляя этот договор, ответил крепким, долгим рукопожатием.

Обвинитель

Прокурор Джунгаров, недавно получивший звание «лучший судебный прокурор года», очень гордился своей новой ипостасью и намерен был оправдать свое звание на 200 процентов. Пока все складывалось просто отлично. Да, процесс такого уровня в России был первым. Да, за ним следила вся страна. Да, наблюдатели мгновенно разделились – на тех, кто требовал посадить проворовавшегося чиновника, и на тех, кто требовал немедленного его освобождения. Причем среди последних были и особо горячие головы, страстно желавшие, чтобы посадили самих прокуроров и следователей.

Понятно, что среди этих последних, особенно среди тех, кто замахивался даже на смену власти в стране, большая часть были неудачными политиками, а часть – откровенными провокаторами. Этих опасались даже союзники опального мэра. По крайней мере, Павлов, когда его пригласили поучаствовать в демонстрациях в поддержку арестованного мэра, выступить на митинге и дать интервью газете «Другая Страна», сослался на занятость и вежливо отказался.

«Умен…» – с некоторым сожалением отметил тогда прокурор.

Однако ни ум, ни осторожность адвоката ничего не меняли. Полученный Джунгаровым – пусть и через Сериканова – слабый, но внятный «сигнал» сверху, по сути, давал ему карт-бланш, и он уже начал его использовать – с первого дня судебного заседания. Джунгаров был на подъеме и очень образно живописал, как нехороший мэр отказывал честным бизнесменам помочь развивать бизнес и как – одновременно – всеми способами помогал своей жене занять главные позиции в экономике города.

Мэру вменили в вину многочисленные строящиеся городские объекты, благоразумно обойдя столь насолившее прокуратуре возведение храма. Обвинили в самострое, то есть разрешении для «избранных» строить в обход существующего закона. И даже двойное обвинение мэра по одной и той же статье «Злоупотребление служебными полномочиями» никого не насторожило.

А уж когда дошло до статьи о незаконном предпринимательстве, а в голосе прокурора зазвучали «левитановские» нотки, каждый просто обязан был понять, что своими преступными действиями Игорь Петрович Лущенко систематически, почти богохульно подрывал авторитет исполнительной власти.

– Способствуя созданию предприятий своей жены, – медленно, трагично читал прокурор, – оказывая необоснованное предпочтение и предоставляя незаконные преимущества, Игорь Петрович Лущенко нарушал Конституцию, которая провозглашает равенство всех перед законом. Сейчас я поясню…

– Обвинение, у вас будет еще возможность выступить с пояснениями, – вежливо, но непреклонно останавливал его, как правило, Колтунов. – Сейчас только зачитывается обвинительное заключение.

Но Джунгаров поворачивал к своей пользе даже замечания судьи.

– Ваша честь! – с видом оскорбленной богини Фемиды произносил он. – У нас процесс устный и состязательный. Жаль, что мне приходится об этом напоминать!

И каждому в зале суда становилось ясно, кто в действительности стоит не только на страже порядка, но и на переднем крае сражения за Демократию и Свободу!

Поэт

Судьи, даже самые справедливые и независимые, не живут в вакууме и не питаются манной небесной. Жена Колтунова, трудившаяся в городской налоговой инспекции, часто рассказывала мужу, как много предприятий, принадлежащих жене мэра, по ее мнению, уклоняются от подачи реальной финансовой отчетности. Прокурор был прав, и мэр явно покровительствовал Алене, предоставляя «режим наибольшего благоприятствования» и прикрывая возможные претензии.

Колтунов усмехнулся. Недовольство ее деятельностью было несравнимо с критикой в адрес мэра и мэрии. Ушлая москвичка развернулась в городе, как заправская хозяйка. Лучшие земли ощетинились стройками. Погибающие советские производства: бумажное, пластиковое, шинное, спичечное – были в одночасье приватизированы и ставились на новые рельсы. Закрывались розничные рынки, а на их месте моментально вырастали легкие и быстровозводимые конструкции торговых центров. Терпеть это своеволие было тяжело.

И все-таки прокурора заносило.

«Паршивец…» – беззлобно подумал Колтунов.

– Нет-нет! – сделал он решительный жест. – Рашид Абдуллаевич, я вас прошу! Вы же знаете, закон есть закон! Ну, не предусмотрено на этой стадии пояснений и выступлений. Только чтение! Продолжайте, пожалуйста, прокурор.

Лицо Джунгарова приняло еще более оскорбленный вид, но Колтунов, спасая себя от угнетающих мыслей об истинной цене своего «Паджеро», уже погрузился в чтение судебных бюллетеней.

Привычка читать бюллетени выработалась у него за многие годы. Колтунов не любил выглядеть бледно на процессах, в которых председательствовал, а также вообще в спорах на правовые судебные темы. В судах все знали, что он помнит постановления пленумов Верховного Суда и решения Президиума наизусть, да и вообще отлично знает практику по уголовным делам за последние десять лет.