Побег из Араманта - Николсон Уильям - Страница 33

– И не подумаю, – откликнулась женщина. Экзаменатор отрывисто кивнул городовым.

– Снять ее!

Аира Хаз поднялась во весь рост и возвысила свой пророческий голос:

– О, пропащий народ! Воззрите, нет воли в Араманте!

– Как это – нет воли? – поперхнулся страж порядка.

– Я – Аира Хаз, прямая наследница Аиры Мантха, и послана к народу с пророчеством!

Доктор Грис подал городовым знак подождать.

– Мадам, – произнес он во всеуслышание, – не порите чушь. Вам повезло родиться в истинно свободном обществе, единственном в своем роде. Только в Араманте женщины уравнены в правах с мужчинами, и каждый имеет возможность подняться на высшую ступень. Здесь нет ни бедности, ни преступлений, ни войн. И наш народ не нуждается в прорицателях.

– Тогда чего вы боитесь? – воскликнула госпожа Хаз. «Хитрая бестия, – мелькнуло в голове Старшего экзаменатора. – Тут надо поосторожнее».

– Вы заблуждаетесь, мадам. Какие страхи? Мы просто считаем, что вы могли бы не поднимать столько шума.

Толпа засмеялась. Доктор Грис перевел дух. Пожалуй, не стоит применять силу, иначе простаки возьмутся жалеть эту несчастную. Пусть посидит на жестких досках: надоест – сама слезет.

А пока не мешало бы разогнать зевак, чтоб не забывали, кто здесь главный.

– Что у вас, работы нет? – гаркнул он. – Марш за дело! Даме охота чесать языком, а вы и развесили уши!

Запертый, точно в тюрьме, на городских Курсах Обучения, Анно Хаз не сразу прослышал о мятеже своей супруги. Но когда настало время обеда, девицы из столовой, разливая по тарелкам кандидатов горячий суп, принялись судачить о какой-то сумасшедшей, что вырядилась клоуном, уселась на Поющей башне и обзывает всех пропащими. Трудно было не признать манеру милой Аиры. Перепуганный, хотя и гордый Анно решил выпытать подробности. Власти, конечно, увели дикарку прочь?

– Что вы, – откликнулась девица, которая накладывала рисовый пудинг. – Посмеялись, как и все остальные.

Эти слова не только успокоили отца близнецов, но и утвердили в его решении. До Великого экзамена оставалось два дня. Мало-помалу кандидаты соглашались присоединиться к небольшому восстанию господина Хаза. Один лишь уборщик по имени Скуч не позволял себя уговорить. Зато со временем настроение на Курсах переменилось как по волшебству. Те, кто поначалу тупо листал непонятные книги и со страхом в глазах внимал каждому изречению лектора, теперь горячо взялись за работу.

Господин Пиллиш довольно потирал руки. Он воображал, будто кандидаты помогают друг другу преодолеть неверное отношение к экзаменам и это непременно скажется на их оценках. От ректора не укрылось, что источником всеобщего воодушевления стал тихий, мягкоречивый Анно. Сгорая от любопытства, Пиллиш вызвал его в кабинет на личную беседу.

– Я впечатлен, Хаз. В чем ваш секрет?

– Все очень просто, – пожал плечами тот. – Мы тут нашли время, чтобы поразмыслить над истинным смыслом экзаменов, и поняли: главное – показать лучшие свои стороны. Их-то мы и проявим, дабы, независимо от итогов, гордиться тем, что сделали.

– Браво! – всплеснул руками ректор. – Вот что называется круто изменить взгляды. Честно говоря, Хаз, в вашем досье записано: «безнадежно унылое, отрицательное отношение к любого рода проверкам». Но это бесподобно! Показать лучшие стороны – именно так! Даже я не выразился бы лучше.

Анно скромно умолчал о том, как именно собирается проявить это самое «лучшее». Озарение пришло в тот миг, когда Мико Мимилит с жаром рассказывал о разных видах ткани. Если бы только бедняге позволили отвечать о тканях, он позабыл бы свои вечные страхи… Вслед за первой мыслью пришла другая. Зачем тому, чья страсть – сукно и шелк, отвечать по иным предметам? С какой стати мучить людей вопросами, на которые им все равно не ответить? Каждый должен сдавать лишь то, что его по-настоящему интересует!

Анно поделился задумкой с товарищами.

– Это, конечно, хорошо, – сказали они. – Да ведь так не бывает.

Великий экзамен содержал сотни билетов, и среди них едва найдется один, касающийся тканей или облаков.

– Наплюйте на билет, – посоветовал господин Хаз. – Пишите о том, что знаете лучше всего.

– Да мы же провалимся.

– Мы и так провалимся.

Товарищи закивали. Истинная правда! Потому они здесь и оказались, что ни разу не сдали экзамена. В самом деле, какая разница?

– Да, какая разница? – незаметно подначивал Анно. – Рыбы не умеют летать, но этого с них и не требуют! Давайте покажем наши лучшие стороны.

– Тогда на нас рассердятся…

– И пусть! Или вы хотите опять просидеть несколько часов, дрожа от испуга?

Напоминание подействовало, точно удар молнии. И верно, кандидаты страшились даже не оценок. Долгое унижение во всех ненавистных подробностях отпечаталось в сердцах, точно пылающее клеймо. Ноги неохотно бредут к пронумерованной парте. Громкий стук: это выдвигается разом тысяча стульев. Шуршат-шелестят сотни экзаменационных листов. Пахнет свежей печатной краской. Перед глазами пляшут черные буквы, никак не хотят складываться в разумные слова, одна тарабарщина. Скрип-скрип-скрип – скрипят перья: те, что поумнее, уже обдумали вопросы и начинают отвечать. Топ-топ-топ – мягко топают проверяльщики, расхаживая между рядами. Во рту пересыхает от страха. Надо что-то писать, ну хоть что-нибудь… А в голове пустота. И внутри тупо сверлит уверенность: старайся не старайся, выйдет глупо, неправильно, плохо. Наконец чья-то рука медленно тянет веревку колокольчика. Сердце заходится, на лбу выступает холодный пот…

Что угодно, только не это.

И кандидаты, один за одним, примкнули к тайному мятежу. Теперь на занятиях они строчили целые трактаты на избранные темы. Устройство канализации, выращивание капусты, игры со скакалкой… Чего там только не было! Мико Мимилит разрабатывал подробную таблицу видов переплетения нитей. Анно Хаз решил затронуть некоторые проблемы перевода старинных мантхских свитков. И лишь несчастный Скуч по-прежнему тупо глазел на стену, сгорбившись за партой.

– Но ты должен знать хоть что-нибудь, – не сдавался Хаз.

– Не-а, – мотал головой тот. – Я только делаю, что прикажут.

– А после работы?

– Посидеть люблю.

Анно вздохнул.

– И все-таки напиши что-нибудь. Расскажи про свой обычный день.

– А чего рассказывать-то?

– Ну, встал ты с кровати… И так далее.

– Завтракаю. На работу. Домой. Обедаю. Спать.

– Вот-вот. А теперь то же самое поподробнее.

– Скукотища.

– Все интереснее, чем пялиться на стену.

И Скуч принялся описывать свой день. Через час или два напряженного труда уборщик едва добрался до первого перерыва на чай, когда внезапно сделал ошеломляющее открытие. Он еле дождался настоящего перерыва, чтобы сообщить товарищу о своем озарении.

– Представляешь, а я знаю, о чем писать на экзамене! – похвастал неудачливый кандидат.

– Потрясающе! – обрадовался Хаз. – Ну и о чем же?

– Чаепития!

Скуч просиял от гордости.

– Оказывается, я люблю их больше всего на свете!

Около получаса он излагал терпеливому слушателю, с какою страстью мечтает об этом коротеньком отдыхе с той самой минуты, когда приходит на работу. Как нетерпение возрастает с каждой минутой. Какую неземную радость он испытывает, откладывая в сторону метелку и доставая термос с горячим чаем. Как втягивает носом аромат, отвинчивая пробку, и наливает божественный напиток в кружку. А потом не спеша разворачивает хрустящую жиронепроницаемую бумагу и любуется тремя овсяными печеньицами, которые поутру захватил с собой. А после начинает по очереди макать их в чай и откусывать. О, это макание! В нем-то и заключается самый смак, Минута вознаграждения за праведные труды, когда благодарное сердце трепещет, предвкушая встречу с неизвестностью! 3десь нужно подлинное умение и такт. Попробуйте-ка рассчитать время, чтобы донести сладкое, пропитанное чаем печенье до рта целиком, положить на язык, чтобы оно там нежно крошилось и таяло! Стоит слегка передержать, или чересчур быстро вытащить, или даже не под тем углом, и целый кусок рухнет на дно кружки. Эта непредсказуемость и наполняла чаепития поэтической прелестью.