Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович - Страница 61

Да разве мало дел у председателя? Все заботы поселка — его заботы. Осенью сгорел дом у.Нади-сироты. Так и не выяснили отчего. Может, проводка загорелась, или искра из трубы попала в сено, что было навалено у са­рая. Дом вспыхнул как свечка и сгорел. Успели корову вывести да кое-какие вещички сироты в окошко выбро­сить. Глупая девчонка три года страховку не платила. Пришлось председателю не один месяц заниматься этим делом. И вот стоит на Кооперативной улице новый дом, покрытый серым шифером. И дым идет из трубы. Госу­дарство помогло, да и добрые люди собрали девчонке на мебель и прочую домашнюю утварь. А кто ездил не один раз в район? Кто обивал пороги у начальства? Все он, председатель!

— Кирилл Евграфович, — сказал Артем. — Выходит, все-таки пробили мы с вами дорогу-то, а? Эти несчастные три версты с гаком...

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — несколь­ко охладил его пыл Носков. — Еще до весны далеко, потом Мыльников и Осинский — оба люди капризные. Ну, как снова заартачатся друг перед дружкой?

— Мыльников не подведет, — уверенно сказал Ар­тем. — Я ведь тоже его немного знаю.

— Как говорится, дай бог...

Артем уже пошел, когда Носков окликнул:

— Приходи вечером в клуб. Награду будут вручать.

— Вам орден за трудную службу? — пошутил Артем.

— Гаврилыч тут у нас отличился...

— Как же, слышал... — улыбнулся Артем. — А по­мните, как вы его в поселковом крыли? Тунеядец и все такое.

— Что заслужил, то и получает... Пил, бездельни­чал — вот и ругали. А доброе дело сделал для людей — получай заслуженную награду! Так оно и должно быть... Оступился человек, ни в коем разе нельзя бить его по го­лове. Наказать нужно, но так, чтобы он сам понимал, что за дело. А выправился, стал человеком — и отноше­ние к нему должно быть человеческое. И дурак, кто ты­чет в глаза прошлым, попрекает. Именными серебряны­ми часами будет нашего Васю награждать сам начальник отделения дороги. На личной дрезине из Бологого при­будет. Сколько уж я тут живу, а и в глаза-то еще не видел начальника отделения... Какой почет нашему « Ваське-то а? Только вот чего я опасаюсь — пропьет он эти часы...

— Вряд ли, — сказал Артем. — Он, кажется, бро­сил пить.

— Это ведь дело такое: сегодня бросил, а завтра опять начал.

— Гаврилыч не такой человек.

— А ведь и верно, — сказал Носков. — Что я его знаю, всегда пил... Ни разу не бросал. Не зарекался, как другие. Убежденный был пьяница.

— И все-таки мне непонятно, почему он вдруг вот так взял и бросил? Неужели действительно на него по­действовал этот случай?

Кирилл Евграфович взглянул на Артема и усмех­нулся:

— Может, и ты к этому делу причастный...

— Я ему с осени больше ни одной бутылки не вы­ставил, — сказал Артем.

— Не в этом дело... Тут он мне толковал про порт­рет, который ты нарисовал... Ты знаешь, сильно это на него подействовало. Ну, как бы тебе объяснить?.. Чело­века всю жизнь по голове били чем попало, понимаешь? И за дело и не за дело. Честно признаться, и я к этому руку приложил... Он уж и человеком перестал себя счи­тать. Говорят, скажи человеку сто раз свинья, он и за­хрюкает... Так вот и он. А тут вдруг художник краска­ми портрет рисует. Да еще, чем черт не шутит, в музее выставят? Ну и спросят в музее люди: что это за лич­ность, мол, такая? И скажут: да так, какой-то пьяница... Нехорошо, это он-то мне говорит, получается... На порт­рете, дескать, я вышел представительный, будто генерал. Ну и в жизни должен соответствовать этому. Чуешь, как заговорил? Мужик ведь он умный, сам знаешь. Толкует, что разглядел ты в нем человека. Увидел в нем то, что он и сам уже давно позабыл. Вот это, я думаю, главное, что перевернуло ему все нутро... Разбередил ты его душу своим портретом... Показал бы?

— Да хоть сейчас, — сказал Артем.

— Придешь в клуб-то?

— А как же!

6

Когда Артем пришел в клуб — он немного опоздал, — начальник отделения дороги вручал щуплому и внешне невозмутимому Гаврилычу серебряные часы и грамоту министерства.

— ...Мне особенно приятно поздравить Василия Гав­риловича Иванова еще и потому, что он мой земляк... Я ведь родом из Бологого. И еще от отца своего — пу­тевого обходчика с восемнадцатого километра — слышал историю о том, как тоже наш земляк — Андрей Ивано­вич Абрамов — не пропустил через Смехово поезд с царскими сатрапами, удиравшими из. революционного Петрограда...

Артем подумал, что ослышался. В зале зашевелились, загудели.

— Помер Андрей Иванович, — сказал кто-то негром­ко. — В прошлом году похоронили.

Лицо начальника стало торжественно-суровым. Вы­прямившись и опустив руки по швам, он сказал:

— Почтим, товарищи, память нашего старейшего же­лезнодорожника и борца за революцию Андрея Ивановича Абрамова минутой молчания...

И люди в зале, скрипя стульями, недружно подня­лись со своих мест. А со сцены в зал все так же торже­ственно-сурово смотрел начальник отделения. Возле не­го, прижимая к груди большую, в красной обложке ми­нистерскую грамоту и коробочку с часами, стоял Гаври­лыч, от волнения моргая голубыми глазами.

Артем встал сзади, рядом с высоким худым стариком в полушубке и огромных подбитых валенках. Когда все опустились на свои места, старик истово перекрестился и пробормотал:

— Царствие ему небесное... Ишь, ведь большие лю­ди помнють Андрея Ивановича!

— Мне тут сообщили, что трем жителям вашего по­селка во время Великой Отечественной войны присвоено звание Героя Советского Союза... Как видите, в вашем поселке мужественных и храбрых людей немало... Еще раз, уже не от коллегии нашего министерства, а от себя лично благодарю вас, дорогой Василий Гаврилович, за проявленные мужество, находчивость и храбрость при предотвращении крушения поездов.

Начальник пожал плотнику руку, потом вдруг обнял и облобызал. В зале грохнули аплодисменты. Растеряв­шийся Гаврилыч почесал нос свободной рукой и сказал:

— И делов-то всего: семафор открыть-закрыть... За часики и грамоту благодарствую. — И, выпрямившись, прижал руки к туловищу и по-военному отрапортовал: — Служу Советскому Союзу!

Смешно выглядел Гаврилыч в помятом бумажном костюме, в том самом, в котором он однажды пришел по­зировать, в стоптанных валенках и с седым хохолком на голове. И чего это он вдруг вспомнил военное время и от­ветил начальнику отделения по-военному? Никто в зале не засмеялся. Ни один человек.

Когда Гаврилыч спустился со сцены, ему кто-то осво­бодил место во втором ряду. Носков объявил, что тор­жественное собрание закрывается и сейчас будет кино­фильм «Ошибка резидента».

Гаврилыч на кинофильм не остался. Вместе с ним вышли из клуба еще несколько человек. Артем догнал их у автобусной остановки. Попыхивая папиросами и ежась от пронизывающего ветра, с шорохом гонявшего по до­роге поземку, мужики разговорились:

— Важная ты теперя птица, Гаврилыч... Небось в га­зете про тебя напечатают?

— Шутка ли, сам начальник прикатил на дрезине!

— Покажи хоть часы-то? С надписью?

Зачиркали спички: мужики стали разбирать надпись.

— Гляди-ка, именные! С такими часами Юрка тебя уж не посмеет в вытрезвитель доставлять. А коли до­думается, ты начальнику на стол — бряк — глядите, люди добрые, часы-то сам министр пожаловал!

— Зачем же меня в вытрезвитель, ежели я и в рот теперя не беру? — сказал Гаврилыч.

— И награду твою не спрыснем?

— Противно мне твои глупые речи слушать, Тимо­фей, — сказал Гаврилыч. — Неужто, окромя закуски да выпивки, тебе не о чем и толковать-то? Сказано, не пью я больше — и точка.

— Такой случай раз в жизни бывает... И не отметить?

— Отвяжись ты, Тимоха! — с досадой сказал кто-то. — Василь Гаврилыч, ты и дальше будешь куковать сторожем?

— А ты что же думал, голова два уха, коли у меня серебряные часы, так теперя мне кабинету отдельную дадут и бумаги буду подмахивать?..

Мужики засмеялись. Артем — он стоял немного поо­даль — тоже улыбнулся и зашагал к своему дому. Порыв ветра с треском захлопнул за ним калитку, засвистел на разные голоса, продираясь сквозь частокол забора. Поднимаясь на крыльцо, Артем оглянулся: у автобусной остановки все еще мерцали огоньки папирос.