Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович - Страница 45

По тропинке вдоль огорода можно выйти на опушку леса и, прислонившись к толстому сосновому стволу, смот­реть, как работают в лесу пестрые дятлы, слушать голоса птиц, оставшихся на зимовку. А потом, позже, на бугре, где старый клуб, покажется знакомая фигура в коричне­вом плаще, перетянутом узким поясом. Таня улыбнется, помашет рукой и почти бегом спустится вниз, по нака­танной велосипедистами тропинке...

3

Они идут по извилистой дорожке в Голыши. Под но­гами поскрипывают опавшие листья. Листья такие еще живые и красивые, что жалко наступать. И Таня пере­прыгивает. Лес стал светлее, прозрачнее. С тропинки сквозь бор можно увидеть, как проносится по высокой железнодорожной насыпи товарняк. И тогда с откосов поднимаются в воздух листья и начинают кружиться над вагонами. Они опускаются на крыши пульманов, платфор­мы и вновь взлетают, устремляются вслед за последним вагоном, но где им, мертвым листьям, догнать грохочущий поезд? Им ничего не остается, как снова печально опу­ститься на крутые песчаные откосы, на просмоленные шпалы, прильнуть к блестящим рельсам. Опуститься и тихо ждать следующего поезда, который снова взбаламу­тит их, смешает с дымом и паром, щедро взметнет в воз­дух и умчится, может быть, туда, где листья вечнозеленые и никогда не умирают...

Артем и Таня одни в лесу, не считая синиц и дятлов, которые их совсем не боятся. У березы с раздвоенным стволом Артем останавливается и, повернув к себе девуш­ку, целует. Она почему-то всегда приподнимается па цыпочки, щеки розовеют, а густые длинные ресницы вздрагивают. Из ее рук мягко падает в листву портфель, битком набитый тетрадками.

— Что бы подумали мои ученики, если бы увидели меня здесь, в лесу, целующейся с тобой?.. — говорит Таня.

— Они бы сразу подтянулись и исправили все двойки.

— А по-моему, наоборот: моим ученикам это не по­нравилось бы.

— Зато мне очень нравится... — Артем снова привле­кает ее к себе.

Вот так идут они, взявшись за руки, и останавливают­ся чуть ли не у каждого дерева.

— Я обратила внимание, если долго смотреть на ка­кой-нибудь лист, он ни за что не слетит с дерева... Остальные срываются, падают, а тот, на который смот­ришь, держится... Почему так?

— Это он нарочно, чтобы тебя позлить...

— Тебе не хочется уехать в Ленинград? — без всякого перехода спрашивает она.

— Нет.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Странный ты человек, — говорит она. — Все рвутся в город, а ты торчишь в деревне...

— В поселке, — улыбаясь, поправляет Артем.

— Наши учителя говорят, как ударят морозы да все вокруг занесет снегом, сядешь ты на свою машину, и про­щай Смехово!

— Морозы, снег, вьюга, пурга... Как давно всего этого я не видел.

— Теперь мне понятно, из-за чего ты здесь остался: из-за пурги?..

— Мне здесь очень хорошо... — говорит он и, видя, что она пристально смотрит в глаза, будто сомневаясь, добав­ляет: — Это потому, что ты здесь.

— А если бы меня не было, ты бы остался?

— Не знаю, — отвечает он.

— Иногда в школе мне вдруг кажется, что ты уехал. Я не могу дождаться конца уроков, хватаю портфель и бегу домой... Один раз даже забыла ребятишкам напи­сать на доске домашнее задание... Прибегу, а твоя маши­на стоит на месте. У меня как гора с плеч... А вдруг когда-нибудь ее там не будет? Знаешь что, Артем, когда я утром иду в школу, я не думаю, уехал ты или не уехал. А потом, к концу занятий, начинаю волноваться,

нервни­чать... Ты меня не провожай в школу, а лучше встречай, ладно?

— Ну и фантазерка ты!

— Встречай меня, Артем.

— Скоро мы будем вместе ходить в школу и возвра­щаться...

Теперь она останавливается, роняет портфель и обеи­ми руками обхватывает Артема за шею.

— Любишь?

— Люблю... А ты?

— Люблю...

 — Очень?

— Очень-очень!

Пройдя еще несколько шагов, она вдруг спохваты­вается:

— Почему ты сказал, что скоро мы вместе будем хо­дить и возвращаться? Ты что же это, на ступеньках будешь сидеть и дожидаться меня? В таком случае я по­прошу у бабушки тулуп...

— Мы теперь с тобой коллеги, — улыбается Артем.

— Коллеги? — Глаза ее становятся большими-боль­шими.

— Можешь поздравить, с той недели я зачислен в ва­шу школу учителем рисования. Двенадцать часов в не­делю...

— В нашу школу? — все еще не верит она.

— Постой, а ты меня не разлюбишь? — спрашивает он. — Был художником, а вот стал учителем...

— Артем, как я рада!

— Я тоже...

— Подожди... — озабоченно хмурит она лоб. — Это не­хорошо, что мы будем в одной школе... Я буду тебя стесняться. Может быть, мне лучше перевестись в другую?

— Вот тебе и раз! — изумляется Артем. — Я из-за тебя и согласился... Мы же только на переменках будем встречаться да в учительской.

— Ты не знаешь наших учителей... Особенно Аля Родина, как начнет ехидничать...

Нет-нет, я лучше перейду в другую школу!

— Ты права, если Аля Родина начнет ехидничать, наше дело плохо, — в тон ей говорит Артем. — Что же нам делать?

— Не знаю.

— Есть один выход! — хлопает себя по лбу Артем. — Давай поженимся.

— Я боюсь.

— Чего?

— Боюсь за тебя замуж выходить.

Он всегда удивлялся, когда сосны и ели расступались и показывались первые дома поселка. Дорога до школы была такой короткой. Таня, размахивая портфелем — сама-то еще совсем школьница! — взбегала на крыльцо, оборачивалась и дарила еще одну чудесную улыбку. В светлых тонких чулках ноги ее стали еще красивее. Артем дожидался, когда зазвенит звонок, и лишь тогда уходил. Мальчишки и девчонки здоровались с ним, как со старым знакомым. Наверное, они совсем не удивятся, когда он придет к ним в класс, раскроет журнал и ска­жет: «Здравствуйте, ребята!» Нет, лучше: «Здравствуйте, дети!» Так педагогичнее...

Назад, в Смехово, дорога была длиннее. Становилось тепло. Осенью солнце не поднимается высоко, но еще греет. Над землей стелется пар. Это изморозь испаряется. Иногда наверху что-то зашуршит, и на тропинку совсем рядом глухо упадет красная еловая шишка, и еще потом долго-долго с шорохом сыплются сухие. иголки и мелкие сучки. Это веселая рыжая белка бросила в Артема до по­ловины вылущенную шишку. Сейчас белкам раздолье — кругом полно всякого корма, а вот зимой придется

распе­чатывать кладовые, разбросанные по всему лесу.

Артем шагает по гулкому, пустынному бору и напева­ет под нос какую-то глупую песенку.

4

В пятницу после обеда Артем и Мыльников наконец выбрались на Барсучье озеро. По шоссе доехали почти до Валдая, потом повернули налево, миновали деревню, ки­лометров двенадцать ехали по асфальту, затем снова вы­скочили на проселок. Трудяга «газик» рычал, плевался дымом, преодолевая глубокие колдобины. Несколько раз застревали на раскисшей пожне. Вылезали из машины, бросали под колеса палки и сучья. Один садился за руль, второй толкал «газик» сзади. И когда Артем совсем было потерял надежду увидеть глухое Барсучье озеро, сквозь редкий лес блеснула вода.

И вот все забыто: длинная кошмарная дорога, сомне­ния, усталость. Артем и Алексей Иванович сидят друг против друга в большой надувной лодке, ощетинившей­ся удочками и спиннингами. Под рукой в полной боевой готовности подсачники. То и дело со свистом взвиваются в облачное небо, а затем шлепаются в воду хитроумные мыльниковские блесны. Рыбаки сосредоточенно вер­тят катушки, с замиранием сердца ожидая могучего рывка.

На высоком, заросшем кустарником берегу розовеет палатка. Даже место для костра выбрано: забиты два кола с перекладиной. Рядом кривые сучья, хворост. На перекладине будет висеть котелок, а под ним весело трещать костер. И в закопченном рыбацком котелке за­бурлит двойная окуневая уха...

Барсучье озеро было небольшое, но красивое. Сосно­вый бор окружал его со всех сторон. Ни одного острова. Берега крутые, с торчащими из обрыва засохшими корнями деревьев. Корни нависали над водой, на них шевели­лись на ветру черные пряди мха. Откуда-то,