Магия цвета ртути - Николс Стэн - Страница 15

Юноша почувствовал, что похвала заставила его покраснеть. Кроме того, он понял слова воина как признание магического характера его проблемы.

— Не знаю. Может быть, эти чары, если мы говорим о чарах, слишком сильны. Или они относятся к какой-то сокровенной области ремесла. Знаешь, ведь существует множество магических дисциплин.

— Ты хочешь сказать, будто это может быть нечто настолько редкое, что является тайной даже для большинства чародеев?

— Не исключено. А возможно, это вопрос баланса.

— Баланса?

— Это один из кардинальных законов магии. Ремесло руководствуется своими законами, точно так же, как и мир, который мы называем обычным. Например, если уронить камень, он упадет на землю, повинуясь природным законам. Фантом камня может зависнуть в воздухе или во что-то превратиться, но это тоже будет диктоваться законами магии.

— А при чем тут баланс?

— Мой покойный наставник сказал бы, что настоящий камень падает благодаря балансу между нашим ожиданием и опытом. Мы ожидаем, что камень упадет — камни всегда падают. Значит, упадет и этот камень. В магии баланс осуществляется между реальностью и нереальностью; чтобы чары действовали, необходима симметрия. Точно таким же образом военный и магический баланс между Ринтарахом и Гэт Тампуром не дает одной империи уничтожить другую.

— Почему-то мне кажется, что я почти все понял, — кивнул Рит. — Кроме одной мелочи: какое отношение это имеет ко мне?

— Не исключено, что ты слишком плотно зажат между реальностью и нереальностью. Оказался в тисках.

— Как Беальфа? Куч улыбнулся.

— Примерно. Может быть, нарушение баланса блокирует избавление.

— Звучит не слишком-то утешительно, — заметил его собеседник и, усмехнувшись, добавил: — Чудно я беседовал со многими чародеями, но более или менее вразумительные объяснения услышал лишь от подмастерья четвертого уровня...

— Почти пятого.

— ... от подмастерья, почти достигшего пятого уровня.

— Я не рассказал ничего такого, чего бы ты не смог выяснить сам. Если ты ищешь ответ в магии, Рит, прямой резон задуматься о том, как она работает.

— Я вижу в ней злобную силу.

— Но она оставляет основу нашей культуры.

— Твоей, а не моей культуры квалочианцев. Для тебя магия полезна и благородна, а для меня коварна и пагубна. Она способствует поддержанию несправедливости.

Кучу это заявление показалось близким к святотатству.

— Мой наставник всегда говорил, что магия имеет не большее отношение к нравственности, чем погода. Люди, которые владеют ею, используют ее в соответствии со своими целями, точно так же, как ты пользуешься дневным светом или темнотой ночи. Ты должен иметь это в виду.

— Готов признать, что в этом есть некая мудрость, — смягчившись, признал Рит. — Но не будь магии, не было бы и искушения.

— Я намерен использовать свои старания только во благо.

— Ничуть не сомневаюсь. И рассуждая на эту тему, ты выказываешь больше страсти и проницательности, чем в чем-то другом. В такие моменты ты перестаешь быть похожим на мальчишку и говоришь как мужчина.

На щеках Куча выступил румянец.

— Вижу, что магия — твое призвание, — продолжал Кэлдасон. — Но кто знает, какие соблазны может принести тебе будущее?

Юноша попытался вернуться к вопросу, который считал более важным:

— Скажи, что у тебя не так? Сам я, признаюсь, не настолько сведущ, чтобы помочь, но, знай я о тебе больше, мне было бы легче найти тех, кто тебе нужен.

— То, от чего я страдаю обычно... причиняет другим беспокойство.

— Я этого не боюсь. Поделись со мной, с любой проблемой легче справляться вместе.

— Для меня привычнее разбираться со своими проблемами самому. В привязанностях я не нуждаюсь, они только отягощают. И вообще, мне давно пора в путь.

Куч был разочарован, но прекрасно понимал, что спорить бесполезно.

— Но ты же обещал, что не уйдешь, пока мы не похороним наставника!

— Раз обещал, значит, так тому и быть. Но нам следует поторопиться: я хочу покинуть здешние места до исхода сегодняшнего дня.

Они двинулись дальше, изредка обмениваясь короткими фразами.

Минут через двадцать путники добрались до леса, обогнули его и двинулись по дороге, шедшей вдоль края деревенского поля, на котором работало несколько крестьян. Внешне никто из них на появление Куча и Кэлдасона не отреагировал, но оба чувствовали, что за ними наблюдают. За полем оказалась уютно расположившаяся на ладони неглубокой долины деревушка. Даже издалека можно было легко разглядеть проходившую через поселение ярко-синюю силовую линию.

Но их целью являлась отнюдь не деревня. Когда дорога раздвоилась, они выбрали тропу, что вела вдоль побережья, и через некоторое время поднялись к обрывистому краю утеса. Далеко внизу простирался безбрежный мерцающий океан.

На вершине утеса, там, где сквозь камни пробивалась трава, был сложен погребальный костер, поверх которого со скрещенными на груди руками, облаченный в ритуальные одеяния мага, в окружении атрибутов колдовского ремесла — книг, рукописей, свитков, мешочков с травами и жезлов — покоился достопочтенный маг Домекс. Погребальный костер, тело и пожитки, которым предстояло оправиться с их владельцем в загробный мир, были накрыты прозрачной радужной полусферой. Намереваясь убрать защитный купол, Куч извлек из мешочка на поясе плоский, испещренный руническими письменами камень, затем приложил этот камень к радужному пузырю и тихо пробормотал заклинание. Купол исчез.

Юноша с тоской огляделся по сторонам: вокруг не было ни души.

— Признаюсь, — сказал он, — я надеялся, что хоть кто-то из местных жителей придет проводить в последний путь человека, так много сделавшего для них при жизни.

— Думаю, — сказал Кэлдасон, — обстоятельства его смерти не слишком-то располагают обывателей к открытому выражению сочувствия. Не суди их слишком строго.

Куч кивнул и, снова запустив руку в поясную сумку, извлек оттуда свернутый лист пергамента.

— Здесь начертано несколько слов, которые следует прочесть, — пробормотал он, дрожащими руками разворачивая свиток.

— Давай.

Негромко, нараспев, паренек принялся читать на древнем наречии поминальную песнь. На одной фразе он запнулся, и глаза юноши наполнились слезами. Рит положил руку на его вздрагивавшее плечо, и это, похоже, придало Кучу сил — больше он не сбивался.

Слов Кэлдасон не понимал, но ощущал ритм и то чувство горечи, которое пронизывало голос парнишки. Слушая траурные стихи, он смотрел в сторону горизонта на пробегавшие по небу облака и паривших в небе морских птиц.

Наконец погребальная песнь подошла к концу. Куч свернул пергамент и бросил его в костер.

Выждав приличествующую ситуации паузу, квалочианец спросил:

— Как будем разводить огонь?

— Я должен воспламенить костер с помощью магии, — смущенно пробормотал юноша. — Вообще-то у меня на сей счет есть кое-какие опасения.

— Все у тебя получится.

— Спасибо.

Он с шумом прочистил горло и выпрямился. Кэлдасон, чтобы не мешать, отступил в сторону.

Куч завел своего рода горловую песнь, сопровождая ее все усложнявшимися жестами рук. При этом он, наморщив лоб, не сводил взгляда с погребального костра. Поначалу его слова звучали неуверенно, а жесты выглядели сумбурно, но потом голос окреп, и руки задвигались точнее.

Сверкнула ослепительная белая вспышка, и в воздух взметнулись яростные, питаемые магией языки пламени. Погребальный костер заполыхал.

— Молодец! — похвалил Рит. Некоторое время они стояли рядом, наблюдая за тем, как огонь делает свое дело. Потом Кэлдасон легонько потянул Куча за руку. Юноша повернулся и взглянул туда, куда указывал его спутник. На вершине соседнего холма маячила одинокая фигура. Даже с такого расстояния можно было разобрать, что это немолодой статный мужчина в дорогом белоснежном одеянии. Поза его казалась торжественной и печальной.

— Знаешь, кто это? — спросил квалочианец. Куч, прищурившись, вгляделся в незнакомца и покачал головой.