Сага о Рорке - Астахов Андрей Львович - Страница 57

Костер. Впереди костер, еще не догоревший: огромные лесины дают столько жара, что чувствуется в двадцати шагах. У Рорка появилась идея. Только бы удалось обмануть Орля!

Серебряный рыцарь, отъехав на десяток саженей, развернул своего крапчатого и погнал на Рорка. Юноша не увидел – почувствовал, с какой ненавистью сверлят его глаза ансгримца. Если бы взглядом можно было убить, Рорк уже был бы мертв. Конь перешел на галоп, Орль выставил руку с кончаром, тускло блестевшим в свете костров.

Рорк побежал к огню. Еще миг, и пылающая головня была у него в руках.

Орль не ожидал, что горящий кусок дерева с такой точностью угодит ему прямо в лицо. Раскаленные уголья мириадама набились за латный ворот, выжгли глаза, опалили кожу.

Нечеловеческий вопль ансгримца заглушил даже шум боя и ржание его испуганного огнем коня. А Рорк уже был рядом, и ослепленный Серебряный рыцарь рухнул в снег под сокрушительными ударами арабского клинка. Синеватые язычки пламени побежали по шелковому, шитому бархатом и золотом с рысьим подбоем плащу, запахло паленым волосом, но Орль уже не шевелился, и тлеющий плащ погасила вытекающая из ран кровь ансгримца.

Рорк, тяжело дыша, побрел прочь, едва переставляя ноги. Бой затихал, и Рорк вдруг обнаружил, что вокруг него только мертвецы, да еще лошади, потерявшие всадников, бродят неподалеку. Схватка с Орлем заставила его удалиться от церкви, где еще шла резня, не меньше, чем на полет стрелы, но сил идти на помощь Браги и уцелевшим собратьям у Рорка больше не было.

Поскользнувшись, он упал в пропахший гарью, конским потом и кровью снег. Страх смерти поднял его, заставил идти дальше. В светлеющем небе смутно виднелась церковь, окруженная огнями факелов, – там еще шел бой, там дрались остатки норманнской дружины. Перешагивая через трупы, Рорк все же побрел к церкви. Он шел, не обращая внимания на стоны вокруг себя, на просьбы о помощи, произносимые на разных языках. Безумие продолжалось, исход сражения все еще был неясен.

Рорк смог пройти полсотни шагов, и тяжело опустился в снег. Сердце рвалось и клокотало в груди, кровь стучала в виски, судорожное дыхание разрывало легкие. Избитое тело при каждом движении пронизывала боль, а стянутые морозом раны в плече, на голове и на бедре вновь начали кровоточить. Сознание мутилось, Рорку стало отказывать зрение, а ноздри его уже не улавливали никаких запахов, кроме смрада кострищ и тяжелого духа смерти. Он устал, он смертельно устал. Сил у него не оставалось. Он сделал все, что мог. Четыре ансгримца повержены им за последний час, а он все еще жив.

Мысль о рыцарях Хэль странным образом вдохнула в Рорка новые силы. Битва еще не кончена. Трое из семи еще живы. Они сейчас там, около церкви, убивают словен, норманнов, готов. Они будут мстить за поверженных собратьев.

Еще через миг Рорк осознал, что эта мысль не была случайной. Чутье, выработанное годами жизни в лесу, снова его не подвело. Сквозь запах гари и крови снова до него донесся чужой, грозный дух, заставил взяться за рукоять меча.

– Боги мои, Один и Перун! – прошептал Рорк. – Когда же кончится эта ночь?

Из дымного сумрака прямо перед Рорком появился, будто сотканный из тьмы призрак, Черный рыцарь Эйнград – последний из семи воителей Ансгрима.

IV

Браги Ульвассон надменно выпятил вперед рыжую бороду. Это был знак презрения к врагу, который все еще не мог преодолеть последний рубеж – порог церкви. Десяток норманнов и словен, израненные и полуживые от усталости и потери крови, упорно не желали ни умирать, ни пропустить врага. Мечи были выщерблены, секиры затупились, щиты и шлемы иссечены и расколоты, а горстка северян все еще стояла насмерть, защищая не христианского Бога в его доме, не своего вождя, не раненых, лежавших вдоль стен внутри церкви, и даже не маленькую девочку, за которую уже отдали жизни сотни норманнов, антов и готов. Теперь они лишь пытались отобрать у Смерти еще несколько мгновений бытия.

Браги, сломав свой меч, теперь дрался топором на длинной рукояти, показывая чудеса владения оружием. Иногда он оглядывался, проверяя, не нарушили ли его приказ готы, две линии которых перекрыли неф церкви, преграждая врагу дорогу к крипте. Они были последней преградой на пути Зверя. Рядом дрались, падали, умирали его братья, его земляки, а Браги думал о готской страже и о том, что так и не открыл своим воинам тайну, которая принесет им победу несмотря ни на что.

Удар копьем в грудь пробил кольчугу, повалил старого ярла на скользкий от крови каменный пол. Прорвалась плотина, и черный бешеный поток хлынул в церковь. С гиканьем, с торжествующим воем, с улюлюканьем ворвалась дьявольская сила в дом Бога, убивая и круша все на своем пути.

Браги видел, как вступила в бой готская охрана во главе с тем, кого он опрометчиво считал трусливым и жалким, ничтожным человеком – братом Бродериком, который в час погибели сменил молитвенник на меч. И понял язычник Браги, что бесконечно хитроумие бессмертных богов, и вельми изощренны их испытания смертным. И раненый ярл должен был признать, что ошибся в том, кого держал за недостойного называться мужчиной.

А Бродерик точно восстал ото сна. Смиренный священник, долгие годы усердно учившийся побеждать грехи в стенах монастыря, вновь стал воином, каким был лет двадцать назад. Двуручным мечом крушил он наседавших на него наемников, и стоном, и скрежетом полнилась церковь, и весь ужас человекоубийства предстал перед глазами над гробом святого. И этот гроб, и дом Божий, и маленькую девочку, и правду, и добро теперь защищала в последней своей битве горстка сынов этой земли, ведомая монахом с мечом в руках. И открылась норманну Браги Ульвассону великая истина, почему некогда его родич Улаф Хаммергримссон принял христианство и крестил весь дом свой.

Тот Бог, которого Браги до сих пор представлял себе слабым и ничтожным богом рабов и женщин, тот Бог, который призывал своих детей не сражаться и добывать славу, а каяться, молиться и блюсти рабские заповеди, недостойные воина, вдруг преобразился в грозного Бога, в карающего Бога, Бога-воителя, беспощадного и всесильного. Ныне руками его слуг приносилась в доме молитвы кровавая жертва. Силы готов утроились, удесятерились, оружие их не брало, и Браги в отчаянии бился на окровавленном полу и силился прийти на помощь готским витязям, а паче всего Бродерику, который сражался, как берсерк, прикрытый лишь забрызганной кровью и мозгом врагов сутаной, разрубая мечом нити вражеских жизней. Слезы бессилия и ярости выступили на глазах Браги. А бой продолжался, и враги все прибывали в церковь.

Один за другим падали сраженные готы на кучу трупов, нагроможденную на полу церкви. Последний из них успел закрыть Бродерика от нацеленного в священника протазана, и острие пронизало его сердце. Бродерик убил наемника с протазаном, развалил череп другого, третьему свирепым ударом отсек руку с мечом, но четвертый успел всадить наконечник копья Бродерику в бок. Ответным ударом Бродерик все-таки успел достать врага, поднять меч еще раз и грозно прокричать боевой клич – и это были последние мгновения его жизни. – Отче наш, сущий… – только и сказал Бродерик и упал у дверей крипты, которые защищал до последнего вздоха.

Браги сжал кулаки, завыл, начал в бессильной ярости биться головой о пол. Кровь пошла у него горлом.

– Один, дай мне умереть достойно! – прохрипел он.

Однако никто не добивал его. Время шло, и удивление Браги росло. Подняв голову и оглядевшись, он увидел, что наемники, убедившись, что ничего в церкви ценного нет, стоят в растерянности посреди нефа. Их было всего четверо, и Браги понял – вот все, что осталось от рати Зверя. Всего четверо, еле стоящих на ногах, израненных и обессиленных.

Цоканье копыт заставило его поднять взгляд. Два всадника въехали в храм через развороченный вход – оба на прекрасных и богато убранных конях, оба в дорогом вооружении. Первый был в черно-багровых латах, второй – в пурпурных. Первый имел черного волка на червленом щите, второй – дракона с двумя сердцами на пурпурном.