Ненависть (СИ) - "Александра-К" - Страница 35

? А потом вернутся ?

Мышонок пожал плечами – он не знал.

Наместник напряженно думал. Пять лет они вели войну с надменными нелюдями, загоняя их все выше и выше в горы. И тем нечего стало есть. И они попытались снова вырваться на равнину, за последние годы нападения на воинов Империи становились все чаще. А если попытаться хотя бы раз отвязаться от их ненависти зерном и хлебом? Мышонок напряженно ждал, он, похоже, понимал, о чем думает Наместник. Но ведь добра не понимают! Да боги с ними, и пусть не понимают. Мыш будет рад. Пара мешков зерна и подрыв образа Империи – не такая уж и большая цена за поцелуй Эйзе. И, опять же, Император будет доволен – попытка переговоров. Да будет так…

Ремигий резко окликнул:

? Ярре, хватит стоять под дверью, войди.

Сотник тут же появился. Наместник мрачно сказал:

? Облава отменяется, пару мешков зерна загрузите на телегу и подгоните ближе к лесу. Если появятся твари – не обстреливать их и дать возможность унести зерно. И зерно не травить – знаю я вас!

Ярре молча поклонился, даже не проявив удивления – мало ли что взбредет в голову Наместнику.

Эйзе вскинул растерянные глаза на воина, тихо прошептал:

? Спасибо.

Воин надменно поднял брови:

? Это мое решение…

Мышонок как-то неуверенно посмотрел на Ремигия, встал с колен, подошел к двери, запер задвижку, вернулся к ложу, присел на него. Воин ошеломленно смотрел на Мыша.

Мальчишка закусил губу, потянул шнурок ворота рубашки, развязывая его, тонкая ткань поползла с худых плеч. Губы горько кривились от унижения. Наместник грубо спросил:

? Так собой и будешь платить за все?

Эйзе отчаянно закусил губу, но продолжал раздеваться – рубашка была велика и просто сползла на бедра, он торопливо возился с завязками штанишек. Ремигий мгновенно поднялся на ноги. Белые худенькие плечи Эйзе выглядели жалко, но этого, как всегда, было достаточно, чтобы возникло мучительное желание. Только Наместник не хотел ТАК. Чтобы тело мышонка было платой за его поступки. Омерзительно это было и грязно. Дышать было тяжело от сдерживаемой ярости. Эйзе торопился, не понимая, что же происходит с Наместником, на лице мальчишки возникла жалкая гримаса – он совсем не хотел этой близости, но дать что-то другое за еду его сородичам просто не мог. Ремигий молча смотрел на мышонка, на безжалостные черные глаза набежала дымка, предметы начали расплываться.

«Он же не любит, совсем не любит… Бросает себя мне, как кость голодному псу…»

Наместник глухо, с яростью сказал:

? Можешь не стараться – я не хочу тебя. И твоя плата мне не нужна!

Дверь вылетела в сторону от бешеного удара, потом резко захлопнулась. Наместник бросился вон из комнаты, не видя, куда бежит. Мышонок застыл в оцепенении, потом повалился на ложе, затрясся в рыданиях. «Он брезглив к этому… Брезглив… Брезглив…»

Ремигий вылетел на плац в крепости, увидел, что Ярре распоряжался погрузкой мешков с зерном, и их было далеко не два – полную телегу нагрузили. Воины ворчали, но таскали, а кто будет – на Севере рабов не было: твари для этого не годились, а гнать караван через всю Империю – дорого выходило. Поэтому привычно обходились силами той же сотни. Хорошо, что хоть пахали землепашцы, а вот на Юге первое время не столько воевали, сколько запахивали дикие земли. Ремигий усмехнулся грустно – его сотни нет, теперь помнит только Ярре и старики из его сотни. Уж какая борозда выходила у неумех, а что мог сделать патриций, сроду до этого сохи и в глаза не видавший? Даже в Африке было веселее – львы, охота на элефантов, дикие племена, война…

Ярре уже закончил погрузку, криками коня с повозкой погнали к воротам, дальше – бегом, под прикрытием повозки, к черте леса и так же бегом – обратно. Слава богам, твари не стреляли. Ремигий поднялся на башню – интересно, твари ушли или Мыш прав? Долгое время ничего не происходило, лошадь мирно пыталась пастись, уздечка, правда, мешала, но какие-то травинки она все-таки срывала. Потом Ярре тихо сказал: « Вот они…» Из тени деревьев появилась неясная фигурка, шмыгнула к мешкам, посмотрела, что там. Воины крепости все это время держали ее на прицеле, но приказа стрелять не было. Наместник молча смотрел, что будет дальше. Довольно долгий перерыв – видимо, совещались…Потом бесплотные фигуры тварей появились вновь, один запрыгнул на телегу, второй потянул лошадь в лес. Боялись они смертно – все время оглядывались на ощетинившуюся стрелами лучников стену крепости, но Наместник приказа стрелять не отдавал. Наконец, твари вместе с добычей скрылись в лесу.

Ремигий с видимым разочарованием проводил их взглядом. Страшно захотелось есть… И вдруг он вцепился в дерево перил забрала крепости до белых костяшек пальцев. А ведь ты тварь, Цезарион! Тебе хочется есть! А мальчишке каково – он же все время голодный, а ты еды ему не оставил, с собачьим визгом вылетел раны зализывать. Наместник вдруг с ужасом понял – Мыш зависит от него всей жизнью. У него просто больше ничего нет. Одиночка – явно даже захудалый род не отдал бы ребенка на такое поругание и позор, хоть и высокого рода – возглавил отряд смертников. Пережил такой позор и жив до сих пор только потому, что Наместник пожалел. Ни одной вещи своей нет. Гордость сломлена насилием, и он вынужден заглядывать в глаза своему насильнику, чтобы выжить. А ты бесишься, что не любит! И моришь его голодом. Тварь ты, Цезарион!

С трудом Наместник попросил:

? Какой- нибудь еды принесите в мою комнату. Ярре, проследи за всем – я пойду посплю все-таки…

Сотник понимающе кивнул.

Воин вошел в комнату, знакомая картина – Мышонок лежит ничком на ложе, прижимает к лицу его плащ. Сколько же можно его мучить своей похотью, ну не хочет он тебя, платить ему за свою жизнь нечем – вот и пытается заплатить своим телом. Ну не нужен ты ему. Оставь, пусть просто живет возле тебя…

Ремигий осторожно присел на край ложа, ласково позвал:

? Мыш, маленький, есть будешь?

Худенькое плечико только дернулось. Тихий стук в дверь – руки одного из приблуд осторожно просунули блюдо с едой, и тут же парень исчез. Воин взял блюдо, донес его до кровати и поставил возле Эйзе. Виновато сказал:

? Малыш, я лишнего наговорил, не обижайся, поешь лучше – молочка тебе достали…

Тихий всхлип в ответ. Воин осторожно потянул за плечо:

? Мыш, ну не сердись, а?

Обиженный писк… Ремигий уже и не знал, что делать… Мышонок поднял опухшее от слез лицо:

? Уходи, не хочу быть с тобой рядом…

Воин засмеялся через силу:

? Мыш, ну куда же я уйду. Ну прости, правда, прости…

Опять всхлип… Воин приподнял его за плечи, прижал к себе, тихо шепнул на ушко:

? Эйзе, ну я глупец, ну прости…

Мышонок молча вырывался из его объятий, горько плача. Воин был готов забить те слова, что он бросил Мышу, убегая, себе обратно в глотку и подавиться ими, но сделать-то ничего нельзя – только мириться. Он же голодный, а есть теперь не будет. И снова:

? Мыш, ну не плачь, прости…

И вдруг мышонок резко обвил руками шею воина и повалил его весом своего тела на себя. Ремигий только успел выставить руки вперед, чтобы не раздавить хрупкого мальчишку. Эйзе схватил руками голову воина, пригнул с себе и прижался ледяными солеными губами к губам ошалевшего от неожиданности Ремигия. Тот только прошептал вопросительно, мучительно млея от восторга и ожидания: «Мыш?» Эйзе только головой мотнул, не отрываясь от губ воина.

Целовался он очень неумело, не давая партнеру даже раскрыть губы, просто прижимался изо всех сил, но Ремигий был рад и этому. Эйзе по-прежнему крепко держал Ремигия за шею, поэтому мальчишку пришлось ласкать, опираясь на локоть, чтобы не прижать и не сделать больно, одной рукой. Очень осторожно – чтобы не напугать, воин отлично помнил, что было, когда Эйзе прижали к земле приблуды, защищая от стрел.

Эйзе по-прежнему висел на шее Наместника, а тот мучительно нащупывал путь ласк мышонка. Воину было жутко страшно – если снова кровавые пятна, плач мальчишки, боль и унижение в его глазах? Одно дело – Рыжик, достаточно умелый и умеющий себя избавить от чрезмерной боли, другое дело – невинный Мыш… Горюшко синеглазое, радость мышиная… Очень мягко ладонь Ремигия легла на плечо мышонка, успокаивающе поглаживая его, Мыш что-то неразборчиво пискнул, чуть прикусил губу воина. Он по-прежнему отчаянно цеплялся за своего партнера, пытаясь пройти через страх вместе с ним. Да только бесстрашный воин боялся не меньше.