Ненависть (СИ) - "Александра-К" - Страница 27

? Еще придумай, что ты сам под него лег! Господин ненавидит подобные вещи!

И осекся: Эйзе, отчаянно закусив губу, вдруг молча заплакал. Лицо мальчишки кривилось, сквозь уродливые черты твари проступило истинное, страдающее лицо. Раб глубоко вздохнул, уже мягче сказал:

? Не надо плакать. Он не бросит тебя, ты же сам слышал. Если он сделал тебе больно, он теперь об этом очень жалеет.

Эйзе отрицательно мотнул головой. Старик усмехнулся:

? Да не лги мне – я видел твои синяки, он, когда в ярости, бьет безжалостно. Потом, опомнившись, всегда жалеет.

Эйзе поднял на него заплаканные глаза:

? Я противен ему. Он не любит юношей. Он ласкает, но не любит.

Старик вдруг понял причину слез и отшатнулся: «Светлые боги, мальчик!»

Эйзе так же безмолвно продолжал плакать. Альберик грустно покачал головой, как утешить того, кто не должен любить и любит. Врага, того, кто осквернил его тело, кого приказано убить… Злой голос воина послышался от дверей:

? Что ты сделал ему,Альберик, почему он плачет?

И значительно мягче:

? Малыш, в чем дело? Устал? Рана болит?

Эйзе отрицательно покачал головой, Ремигий ласково сказал:

? Устал. Ладно, пойдем-ка спать. Завтра поговорим.

Эйзе всхлипнул, кивнул головой. Альберик с жалостью посмотрел на обоих – два глупых ребенка, два врага, человек и тварь. За что их боги наказали? И что теперь делать? Ремигий поднял мышонка на руки, тот привычно обнял его за шею. Воин улыбнулся и понес его в свою спальню. Огромное ложе с брошенными на него меховыми одеялами, кувшинчик с молоком, бокал вина – Альберик успел немного подготовиться. Эйзе тихо спросил:

? Как рана?

Воин улыбнулся :

? Ничего, почти не болит.

Мышонок робко предложил:

? Разреши, я залижу ее, как в прошлый раз?

Воин отрицательно покачал головой.

? Нет, не хочу.

И мышонок вдруг отчаянно, безмолвно заплакал – последняя гордость покидала его, сил совсем не осталось, хотелось плакать, хотелось умереть. Ремигий тяжело вздохнул:

? Да делай со мной, что хочешь, только не плачь…

Мальчишка размотал повязку на плече – рана была очень глубокая, края разошлись и немного покраснели. Чуть в сторону – мог бы пересечь кровеносную жилу, а от такого в походе спасения нет. Эйзе только вздохнул тяжело, наклонился над господином. Шершавый язычок начал вылизывать края раны, боль постепенно покидала воина, и он почти сразу глубоко уснул. Как всегда, когда Эйзе ночью оказывался рядом. Даже не осознавая степени доверия своего тела Твари – рядом с ним он спал так, словно над ним поняли щиты все боги Империи и некого было бояться. Мальчишка вздохнул, встал на ложе на колени и уложил господина так, чтобы было удобнее вылизывать плечо. Рана была намного хуже той, что была нанесена стрелой тварей, надо было ее очистить от сгустков крови и свести края, чтобы не осталось уродливого шрама, такого, что избороздили тело воина. Эйзе терпеливо вылизывал кровь. Тихий вздох донесся со стороны двери – Альберик стоял у входа, безумными глазами глядя на мышонка. Со стороны это, действительно, выглядело жутко, – Тварь склонился на незащищенным горлом господина, чтобы перегрызть его. Мальчишка очень тихо сказал:

? Не надо шуметь, он спит.

Старик быстро подошел ближе – да, Наместник лежал на коленях у склонившегося над ним мышонка и спокойно спал. Эйзе терпеливо наблюдал за старым рабом из-под рассыпавшихся волос, ожидая, пока он уйдет. Старик молча смотрел на него: перемазанные в крови губы, растрепанные белые волосы, ? отвратительное зрелище. Только Цезарион спит на его коленях, а не мечется в кошмарах, как это повторялось уже много лет. Убитые люди, убитые твари, пытки в Императорской тюрьме... Что могло сниться Наместнику Империи в проклятой богами северной стране? Старик мягко сказал:

? Я принес одежду Господину на завтра и еду вам…

Эйзе отрицательно покачал головой. Он по-прежнему смотрел исподлобья на старика, светлая челка лезла на глаза. Раб вгляделся в лицо твари – уродливая скуластая маска на лице исчезла, яркие синие глаза, изящный носик, капризно изогнутые брови. Да он красивее любой девушки! Старик не мог объяснить это, но так же, как Ремигий увидел в Твари слабого мышонка, нуждающегося в защите и любви , Альберик увидел замученную, растерянную девчонку. Тонкая игра, неосознанная защита Твари от людей –старый раб увидел то, что хотел видеть. Эйзе тяжело вздохнул, воин раздраженно что-то пробурчал во сне. Старик быстро вышел.

Было что-то настолько глубоко личное в этом вылизывании раны, что посторонним нельзя было смотреть на это. Просто потому, что такой мучительной нежности в каждом движении, такого покоя и доверия нельзя было видеть чужим глазам. Тварь продолжал слизывать капельки крови, снова выступившие в ране, сплевывал кровь и снова продолжал очищать рану. Он был виноват в произошедшем и понимал, что, если бы Наместник не прижал бы его к себе и не прикрыл собой, то его просто-напросто зарубили бы, тот же Ярре прикончил бы за попытку убить Наместника. Зачем? Чтобы сохранить в живых свою новую игрушку? Такая боль за жизнь игрушки? Непонятно.

Ремигий во сне почувствовал что-то неладное, задышал чаще, глаза под закрытыми веками беспокойно задвигались, он силился проснуться и защитить свое чудо невозможное от всех напастей. Вот только напастью был он сам…

Эйзе успокаивающе зашептал, осторожно поцеловал в сомкнутые веки:

? Здесь я, все хорошо, я не плачу…

Глубокий удовлетворенный вздох в ответ, воин снова провалился в сон. Кровь, наконец, остановилась, рана была очищена, мышонок довольно вздохнул, прикрыл рану повязкой, переложил господина на спину, сам лег рядом, прижимаясь к здоровому боку, привычно согреваясь о тело воина. Меховые одеяла не спасут от утреннего холода, опять будут сброшены во время беспокойного сна. Только горячее тепло живого тела согревало ледышку Эйзе.

Старик зашел в комнату господина поздно ночью – он беспокоился, не навредит ли Тварь Наместнику. И усмехнулся – мышонок спал, крепко прижавшись к господину, воин осторожно прижимал его к себе. Да, Цезарион привез не девушку, но он… Судя по обращению и крепкому объятию во сне – влюблен? Старик покачал головой – странная привязанность. Опасная привязанность – если узнает Император, то навряд ли простит такое…

Воин проснулся очень рано, тихо приподнялся, мышонок сонно пискнул, Ремигий осторожно переложил его на свое нагретое место, укрыл меховым одеялом, сверху своим плащом. Мыш что-то пропищал и снова провалился в сон. Теперь будет спать долго – никто не будет устраивать утренние побудки, с криком влетать в палатку. Бедный Альберик, теперь все шалости мышонка достанутся ему. А он может придумать столько всего! Воин усмехнулся, тихо вышел из спальни.

Альберик нашелся на кухне, что-то торопливо нарезал к завтраку господина. Давно заведенный обычай – утром воин получает завтрак из рук своего раба. Сколько раз Ремигий не говорил, что негоже его кормить, словно малого ребенка, старик пожимал плечами и продолжал делать то же самое. Для старого раба Наместник продолжал быть малым неразумным ребенком. Да вот сейчас добавился еще один и очень непростой. Да уж.

Старик удивленно взглянул на улыбающегося Ремигия, так давно на суровом лице воина не было такого немного беззащитного и нежного выражения.

? Альберик, малыша не буди, пусть отоспится и отдохнет. Покорми его обязательно. Он постоянно есть хочет. И еще, постарайся без необходимости к нему не прикасаться, он тварь все-таки, не любит прикосновений.

Про мышиные шалости он говорить не стал, может, обойдется… Да уж… Надежды…

Весь день Наместника всегда был расписан, и он отчаянно долго тянулся, потому что Наместник думал только о том, как скорее вернуться домой. Никогда не хотел и не считал дом в крепости своим, но сейчас очень хотелось придти и увидеть свою радость ненаглядную. И, скорее всего, выслушать упреки Альберика – мышонку очень не повезло, старый раб и с Ремигием справлялся, а уж мышиные шалости будут отслежены и ликвидированы. Хотя…