Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич - Страница 25

– Я-то в общежитии живу, а там одни девчонки. Но ты можешь на кране переночевать. В кабине. Высоты-то не боишься?

– Да вроде нет…

Надо ли описывать, каких душевных и физических сил стоило мне восхождение на башенный кран. Но вот я оказался наверху. Хозяйка апартаментов заперла дверь снаружи и сказала:

– Утром я тебя отопру. У нас тут с этим строго.

Как только ее фигурка растворилась внизу во мраке, мне отчаянно захотелось справить нужду. Вот, собственно, и все. Когда утром в замке заскрежетал ключ, я чуть было не вывалился наружу. С трудом преодолев спуск, измученный бессонной ночью, я бросился прочь от крана, даже не поблагодарив Нину. Едва мои ноги коснулись благословенной сибирской земли, я, петляя как заяц, понесся вон со стройки. В тот же вечер я уехал домой. Нину я больше не видел. А высоты с тех пор боюсь отчаянно.

Тем временем мы с Марией оказались у небольшого зданьица. На дверях значилось:

Кафе «Оладьи»

«Вот он, час моего позора», – подумал я, перекатывая в кармане мелочь.

– Может, найдем что-нибудь другое? – в моем голосе сквозила надежда.

– Ты не любишь оладьи? – изумилась мадам Еписеева.

– Да, в общем, нет.

– Ну там, наверное, найдется что-нибудь еще.

Я нехотя поплелся вслед за Машей.

Мы встали в очередь, неумолимо двигавшуюся к прилавку. До развязки оставалось два человека. Если бы со мной была Катька, то с ней таких проблем не возникло бы. А тут – почти незнакомая женщина. Стыдно как-то.

Подошла наша очередь. Я не выдержал и пропищал:

– Маша, у меня денег-то немного, – и нагло добавил: – С собой.

Мария слегка повела плечами, а потом невозмутимо сказала буфетчице:

– Нам, пожалуйста, порцию оладьев, два кофе и… – она обернулась ко мне. – Ты что будешь?

– Ничего.

– Бутерброд с ветчиной, – отрезала она.

Я сидел за столиком, слабо шевелил челюстями, перетирая жилистую ветчину и время от времени покрываясь липким потом. Маша элегантно наворачивала оладьи на вилку. О деньгах мы не говорили.

Вернее, мы вообще не говорили. А еще вернее – не говорил я. Мадам Еписеева же излагала какую-то путаную историю из гостиничной жизни. Но я почти ничего не слышал.

Поев, мы покинули гостеприимное кафе и двинулись дальше. А вот и отель, где трудится мать хулигана. Мы замерли на ковровой дорожке, которая вела к зеркальным дверям.

– Ну все, – печально сказала Маша, – дальше тебе нельзя.

У входа маячила черная фигура охранника. Его физиономия особого дружелюбия не излучала. Маша развернула меня к себе, как маленького.

– Что ты надулся? Из-за денег, да? Это ведь такая чепуха. Главное, что ты меня вытащил сегодня… В музей.

Она хотела меня поцеловать, но застеснялась охранника, который не спускал с нас глаз.

– Когда встретимся? – робко спросила Маша.

– Как-нибудь… Я тебе позвоню.

– Я тебя люблю.

Ее рука коснулась моей, и я ощутил слабое пожатие. Ну чем не роман из старинной жизни!

Мария шагнула к дверям. Что-то нужно было делать. Нельзя проститься вот так, по-пионерски. Мужик я или нет, в конце концов?!

– Маша!

Она обернулась. Я увидел, что у нее немного смазалась помада, и показал на свои губы. Она поняла, достала из сумки зеркальце и опять двинулась по ковру.

– Я тоже люблю тебя, – неожиданно пробормотал я вслед удаляющейся кожаной спине.

Глава 19

Враги, враги

К своему подъезду я подходил с опаской. В свете последних событий это было вполне оправданно. А вдруг около дверей меня поджидает разъяренный Виталька Рыбкин? Или, что еще хуже, его благоверная?

Я поднялся по лестнице и пугливо высунул из-за угла голову. Нет, у моей двери никто не сидит. Зато за ней разрывается телефон. Очень похоже на междугородный звонок. Кто бы это мог быть?

Поскрежетав ключом в замочной скважине, я ворвался в квартиру.

– Это кто? – не слишком вежливо поинтересовалось существо неясной половой принадлежности.

– Я, – ошарашенно пробормотал я. – А вам кого?

– Человека… – расплывчато ответила трубка.

– Здесь таких нет, – непроизвольно вылетело у меня.

Связь оборвалась. Видимо, ошиблись номером. Я для порядка подождал у телефона еще несколько минут. Тишина. Не снимая пальто, я прокрался в темноте на кухню. Надо было срочно разогреть что-нибудь из оставленных Катькой припасов. Машину ветчину в «Оладьях» я, конечно, съел. Но если бы не моя стеснительность, то не отказался бы и от оладий.

Я открыл холодильник и присел на табурет у открытой дверцы. В глубине белых недр сиротливо притулился небольшой пакет с провизией. В эту минуту снова заверещал телефон.

– Черт! – в сердцах выругался я и побрел на звук, по пути пытаясь выкрутиться из рукавов пальто.

Телефон неистово трезвонил, а моя правая рука, как назло, запуталась в надорванной подкладке. Наконец я ухватил трубку. Это была мадам Колосова.

– Где это ты загулял? – без предисловия спросила она. – Целый день тебе звоню. Думала, ты уже умер. Ты что, выздоровел?

Признаваться или не признаваться? Кто их знает, этих женщин. Сегодня я ей все выкладываю как на духу, а завтра она мне глаза выцарапает.

– А что случилось-то? – пропыхтел я, пытаясь отдышаться после схватки с пальто.

– Да ничего. Просто немного странно. То он лежит как колода, на ладан, можно сказать, дышит. А то разгуливает по морозу.

– Я в музее был, – уклончиво ответил я. – Зоологическом.

Катька помолчала.

– С каких это пор ты по музеям разгуливаешь?

– Это связано с моей работой.

– Что, зоология нынче как-то связана с литературой? – подозрительно осведомилась Кэт.

– Представь себе, издавна. Еще Гомер… – но мне не дали закончить эту лживую тираду.

– Ты еще скажи, что изучал там бабочек, упомянутых в произведениях Набокова!

Я удивился Катькиной начитанности, однако ухватился за предложенную соломинку:

– Вот именно, бабочек.

– Ладно, Васильев, у тебя, я вижу, шпиономания. – Мадам Колосова устало вздохнула. – Хотя, пожалуй, насчет бабочек, вернее, бабенок ты говоришь правду. Ни за что не поверю, что такой лентяй, как ты, мог по собственной воле оторвать свой зад от дивана и совершить поход в какой-то там музей. Так с кем ты был?

Вот это интуиция!

– Да так, с одной… Словом, она мать одного моего ученика.

Кэт расхохоталась.

– Браво! Ну ты даешь, Васильев! Дон Жуан, да и только! И давно ты с ней?

– Недавно, – ответил я честно. – С того самого дня, когда ты познакомила меня с Мариной…

– Так ты что, всерьез решил жениться?

– Неужто я хуже других? Это только ты у нас – деловая женщина. В двадцать первый век в одиночестве. Не подступись…

Катька, похоже, обиделась. Судя по звукам, она ожесточенно защелкала телевизионным пультом. Сквозь неясное английское бормотание я услышал:

– Ну и иди ты, жених…

– Кэт, да ты что? Я же шучу! – но в трубке уже никого не было.

Все получилось, как я и предполагал. Ну надо же, мадам Колосова, которую я знаю столько лет, еще умеет обижаться. Непонятно только, за что? Ведь она сама говорила и про двадцать первый век, и про одиночество.

Я набрал Катькин номер. Занято. Наверное, отключила телефон. Знает ведь, что я всегда перезваниваю в таких случаях.

А может, она меня любит? Нет, это уже из области фантастики. Если бы любила, то вела бы себя по-другому. Просто Катьке нужно что-то вроде форпоста в нашем мужском мире. И этот форпост для нее – как раз я.

Вернувшись на кухню, я с тоской убедился, что забыл закрыть холодильник. На полу растекалась лужица.

«Не буду убирать. Назло. Само высохнет», – подумал я. Только вот кому назло?

В глубине холодильника все еще маячил Катькин сверток. Я сердито захлопнул дверцу, чтобы не видеть его. Тем более есть мне уже совсем не хотелось. Какая уж теперь еда… Старая железная дверца прищемила мне палец. Я чертыхнулся: