Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич - Страница 17

Глава 12

Врача вызывали?

В четыре утра меня разбудил телефонный звонок. Голова раскалывалась. Похоже, я все-таки заболел. Зубы, правда, угомонились. Уже хорошо! Я снял трубку мерзко дребезжащего аппарата.

– Старик, не подскажешь, сколько башен у Кремля? Забыл, понимаешь, как вторая от Спасской, если по часовой стрелке, называется, – миролюбивый и бодрый голос Леньки Тимирязьева, казалось, издевался. – А то мы тут кроссворд разгадываем…

После ресторанной службы Ленька, случалось, приводил к себе девиц. Так сказать, поклонниц, которым особенно понравились его саксофонные завывания. Ладно, в этом ничего особенного нет. Но теперь я неожиданно выяснил, что мой друг, оказывается, еще и псих. Кому придет в голову приводить домой женщину и всю ночь разгадывать с ней кроссворд? Правда, Ленька жил с матерью, но это обстоятельство ничуть не оправдывало его.

Для верности я еще раз глянул на часы – так и есть, пять минут пятого.

– Ты что, охренел? У тебя как с головой-то? Человек, понимаешь, только заснул. Только утихомирил зубы… И тут ты звонишь!..

– Старичок, – виновато забормотал Тимирязьев, – я думал, ты не спишь…

– Теперь уж точно не буду, – зло заметил я.

– Тут такое дело. Думаешь, мне охота на ночь глядя кроссворды разгадывать? Ошибаешься… Прямо не знаю, что и делать… Увязалась тут со мной одна. Красивая, шельма! Ну, думаю, все – чики-брики. Купил ликера, на ананас разорился, мать к подруге отправил ночевать… Все в ажуре. И вот, пожалуйста, кроссворды! Уже третий час разгадываем, и хоть бы хны! Сам не пойму, в чем дело, – пожаловался Ленька.

– Ну а я-то чем тебе могу помочь?

– Да в общем-то, ничем. Я просто думал, ты учитель, у вас там экскурсии всякие… Ты ж наверняка знаешь, как вторая башня от Спасской…

Я взревел:

– Да ты спятил! Какие могут быть башни в четыре часа ночи!

– Старик, ты пойми, – начал оправдываться любитель кроссвордов, – чем быстрей мы эту дрянь разгадаем, тем быстрей… Ну, ты понимаешь.

– Я понимаю только то, что в это время у человека может быть лишь одно желание – СПАТЬ!!!

Трубка полетела на свое законное место, но заснуть я уже не мог. В носу свербило, видимо, поднялась температура. Чертов Тимирязьев! И кто только придумывает эти кроссворды!

«Сон, однако, бежал меня», – как писали русские классики. Или: «Ночь пахнула в мужественное лицо Реджинальда таинственной сыростью и прохладой», – как пишут теперь. А если выражаться без затей, пошел третий час моей бессонницы. С улицы донеслись первые звуки. Кто-то с наивной безнадежностью пытался завести «Запорожец». Мотор стрекотал и гремел, как пустая консервная банка. Драндулет не заводился. Во мне кипела ярость. В конце концов все это мне осточертело. В голове зародился план мести. К слову, это была одна из любимейших шуток нашего физрука Мухрыгина.

На часах – десять минут седьмого. Это значит, что сон Тимирязьева в самом разгаре, если он, конечно, спит. Да нет, наверняка спит. Насколько я могу догадываться, девушки, которые после ликера требуют кроссворда, разгадав его, обычно уезжают домой. С первым поездом метро. Мол, пошалили и будет. А вот любвеобильный юноша Тимирязьев сейчас у меня попляшет. Месть будет ужасной!

Устроившись поудобнее около телефона, я набрал номер и прислонился больной головой к динамику. Я насчитал десять или пятнадцать длинных гудков. Я так и слышал, как надрывается телефон в жилище саксофониста. Наконец в трубке что-то щелкнуло и раздалось сонное:

– С-слушаю, – и зевок от души.

Я выдержал эффектную паузу и сказал:

– Это в дверь…

Связь, как и положено в таких случаях, оборвалась. Я понял, что сонный Тимирязьев внял моим словам и послушно побрел открывать дверь. Вполне удовлетворенный, я откинулся на диване и заснул.

Утро началось, только когда я снова проснулся. Под окнами уже вовсю кипела жизнь. Публика брела на работу. Что сейчас творится в метро! Мне, судя по всему, сегодня с ними не по пути. Так, нужно бы позвонить в поликлинику и вызвать участкового эскулапа.

– На вашем участке, – прострекотала регистраторша, – работает доктор Щербино. Зайдет к вам в первой половине дня. Что-то вас, симулянтов, нынче маловато стало…

Я оторопел, но все же спросил:

– А извините, Щербино – это он или она?

– Вера Павловна, разумеется, она, – смилостивилась регистраторша и добавила: – Что за мужик пошел, пока не выяснит кто да что – ни за что дверь не откроет!

Часы в ожидании доктора Щербино прошли в каком-то полузабытьи. Пару раз звонила Катька и спрашивала, не обиделся ли я и что мне принести. Я капризно отвечал, что не обиделся и ничего мне не нужно.

Разок позвонила Маша и спросила, помог ли мне чеснок и когда мы пойдем в музей. Я зачем-то соврал, что чеснок помог.

– Ну вот видишь, – гордо сказала мадам Еписеева. – Я всем, всегда и от всего советую чеснок. В крайнем случае можно лук…

О повышенной температуре я решил не распространяться, а то посоветует еще какое-нибудь народное средство, вроде мочевых примочек на уши или полоскания горла канализационной водой. Пришлось пообещать Марии, что музей мы посетим в ближайшие дни.

Перед самым приходом врача позвонили из школы. Завуч Римма Игнатьевна отчитала меня за то, что я прогуливаю собственные уроки. Услышав о моем нездоровье, она смягчилась и – в ее представлении, по-матерински, а по-моему, грубовато – пожелала мне скорейшего возвращения в родимые пенаты.

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь. Походкой разбитого параличом ландскнехта, которому приходится тащить на себе чугунные латы и раненого товарища, я двинулся на звук.

– Кто? – спросил я визгливым старческим голосом.

Дверного глазка у меня не было.

– Врач, – прозвучало по ту сторону.

Но и по голосу было непонятно, мужчина это или женщина. Ситуация напоминала известную сказку «Волк и семеро козлят». В роли волка выступал посетитель, а в роли семерых козлят – ваш покорный слуга.

– Как ваша фамилия? – поинтересовались напуганные милицейскими сводками в газетах козлята.

– Щербино, – невозмутимо ответил волк.

Я пощелкал полусломанным замком и впустил эскулапа в дом. Но волк оказался самой настоящей козой, правда несколько увеличенных размеров.

Все в этой женщине было под стать высокому званию врача: и желтые глаза-блюдца, и ноги башенного крана, опирающиеся на блестящие лодочки копыт, и даже белый халат, свернутый в походную скатку.

Щербино изумленно уставилась (так и хочется сказать «уставилось») на меня.

– На что жалуетесь? – спросила она басовито. – На это? – и указала на мои роскошные синяки.

– Да нет, – смутился я, – это как раз пустяки. Вот температура…

– Понятно, – сказала докторесса. – Где у вас можно помыть руки?

Проследовав в ванную, она серьезно, будто ей предстояла сложная хирургическая операция, принялась скоблить обмылком свои ручищи. Завершив эту процедуру, Щербино, как оживший памятник, прошествовала в мою захламленную комнату. Там она уселась за журнальный столик и принялась строчить на голубоватом листке бюллетеня. Столик нервно трясся. Ножки его подгибались под напором докторского почерка.

Закончив писать, Вера Павловна поднялась. Ее добротно сделанные суставы захрустели, как первомайский салют в весеннем небе.

– Откройте рот, – приказала она.

– А-а-а, – послушно сделал я.

– ОРЗ, как я и предполагала…

Около моего носа огромной птицей пронеслась рука врача с желтым кольцом на пальце, больше похожим на одну из гаек, которыми скрепляют домны. Батюшки, да каков же тогда муж этого монстра?! Внезапно я показался себе маленьким и щуплым, хотя вышеназванными качествами никогда не отличался.

Указав на синий листок, немногословная Щербино молча затопала к двери.

– А что мне пить? – просипел я.

– А вот пить вам нужно меньше, – изрекла Вера Павловна, выразительно глянув на мои подглазья.

– Я имею в виду лекарства…