Русский экзорцист - Николаев Андрей - Страница 13

— Глаза у него нехорошие, — пробормотала Мария как бы про себя.

— Ты про кого? — спросил Олег.

— Про попа этого. Черные глаза, как бельма слепые.

— Глаза с бельмом белые, — поправил ее Сергей.

— Твою мать, — ругнулся Гусь, — нашли застольную тему.

Олег залпом махнул полстакана водки, закурил.

— Мне плевать, какой из себя поп, — сказал он, выбрасывая слова вместе с дымом, — кривой, слепой, горбатый. Лишь бы дело знал. А Толян хотел, чтоб все, как положено…

— Что ты заладил: положено, положено, — визгливо закричала Мария. — Твоего брата в гроб положили — вот это положено, по-твоему?

Олег дернул щекой, глубоко затянулся и, выпуская дым из ноздрей, сипло сказал:

— Я что ли виноват, что Толян совсем отмороженный после наркоты стал. С ОМОНОМ стрелку забить, это как, нормально? А ведь ты его к дури приучила, зараза. Он и помер на тебе от амфетаминов.

Мария вяло отмахнулась.

— Не мальчик был, и никто его насильно не ширял.

— Да ладно вам, — встрял Гусь с набитым ртом. — Давайте лучше помянем Анатолия Владимировича. Земля ему пухом.

Выпили водки, помолчали. Время тянулось медленно. Олег представил, что гроб с телом брата еще сутки будет стоять в квартире, и ему стало не по себе. Запах мертвого тела ощущался даже здесь, в холле, хотя бальзамировщик обещал, что двое суток можно не беспокоиться. Олег любил брата, но, несмотря на это, от мертвеца хотелось избавиться побыстрее. А квартиру придется продать, подумал Олег. Не смогу я больше жить здесь. Сюда принесли после перестрелки раненого Анатолия. Здесь он умер на руках младшего брата от остановки сердца. Здесь его отпевают. Олег покосился на Марию, вспомнив, как вбежал в спальню на ее дикий крик и увидел конвульсивно вздрагивающее тело брата среди смятых простыней. И Марию, голую, с трясущимися губами, вжавшуюся в спинку кровати. Он опять налил водки и посмотрел на дверь в спальню. Долго поп возится.

Отец Василий вышел, когда водка уже сморила всех. Гусь и близнецы спали прямо за столом. Олег и смуглый дремали в креслах. Священник прошел мимо стола, стараясь никого не задеть.

— Ну что, исполнил последнюю волю мужа моего, безвременно почившего? — приоткрыв глаза, лениво спросила Мария.

Отец Василий остановился и, внимательно посмотрев на нее, вполголоса ответил.

— Да, дочь моя, все исполнил что надо. А вот ты погубишь себя, помяни мое слово.

— О себе беспокойся, — Мария прикурила длинную сигарету, сквозь дым оглядела священника и усмехнулась. — А крест-то где потерял, отец святой? Настоятель без вазелина отымеет, так и знай!

Священник пошарил рукой по груди, оглянулся на спальню, искоса взглянул на женщину и поспешно вышел в прихожую.

— А помянуть раба божьего, в помин души грешной выпить? — повысив голос, продолжала издеваться вдова.

Отец Василий возник в дверях и неуловимо быстрым движением оказался возле нее. Мария поперхнулась дымом.

— И вправду, что ж это я обычай нарушаю, — приблизив к ней лицо, прошептал священник, обдавая ее тяжелым дыханием.

Обернувшись к столу, он быстро налил стакан водки и выпил его в три глотка. Затем, наклонившись к женщине, схватил ее за волосы на затылке и, откинув ей голову назад, припал губами к ложбинке между полуоткрытых грудей. Длинным влажным языком он провел от этой впадинки до подбородка женщины и дальше через щеку к мочке уха.

— Вот так, — прошептал он, касаясь ее уха горячими губами. — И никакой закуски не надо.

Мария пришла в себя от сильной боли в руке — сигарета, догорев до фильтра, обожгла ей пальцы. Выругавшись, она выронила окурок и бросилась к Олегу.

— Олег, Олег, да проснись же, — она схватила его за воротник рубашки и неистово затрясла из стороны в сторону.

— Что? — спросонья Олег схватился за подмышку, не нащупав пистолет, вспомнил, где он. — Что такое, чего ты орешь, как потерпевшая?

— Олег, — губы у Марии тряслись, пальцы ходили ходуном, — Олег, это не священник! Это не поп, Олег.

Олег морщась оторвал от себя ее руки, взял со стола бутылку «Боржоми» и стал пить из горлышка.

— Ну, вот и дождались, — прокомментировал Сергей, потягиваясь и закуривая. — Наконец-то у Машки крыша поехала. А я ведь предупреждал!

— Заткнись, урод, — заорала Мария, — Олег, это не поп! Он крест потерял, меня облизывал, а глаз черный, пустой!

— Все симптомы налицо.

— Погоди, Сергей. Говори толком, где он, поп этот?

— Ушел ушел уже. А я будто спала. Ничего не помню…

Олег передернул плечами, поставил пустую бутылку из-под воды на стол и шагнул к спальне.

— Ушел, так ушел, — сказал он, берясь за ручку двери. — Толика ведь не унес!

Распахнув дверь, он отпрянул назад — таким смрадом повеяло из темной комнаты. Помянув недобрым словом халтурщика из морга, Олег зажег в спальне свет и шагнул к лежащему в гробу брату. Лицо Анатолия почти не изменилось, лишь стало более темным, чем при отпевании. Заметив выпавшую из мертвых пальцев и скатившуюся на скатерть погасшую свечу, Олег, стараясь дышать через рот, взял огарок и попытался втолкнуть его в руку покойника. Внезапно свеча скользнула между пальцев, и Олег, случайно упершись в холодную мертвую кожу, с ужасом почувствовал, как она расползается под его рукой. Пальцы его попали во что-то густое, липкое. Олег поднес их к лицу и, зажав рот ладонью, бросился в ванную.

Сергей заглянул в спальню, отшатнулся и, прикрывая лицо носовым платком, подошел к гробу. Некоторое время он внимательно разглядывал труп, поправил одежду покойника, затем осмотрел комнату. Заметив в углу крест отца Василия, он подобрал его, зажал в кулаке, и вышел, притворив дверь.

Олега рвало долго, мучительными приступами. Наконец стало полегче. Он пустил холодную воду, умыл лицо, прополоскал рот. Заглянувший в ванную Сергей подал полотенце.

— Вот, смотри, — он показал крест, найденный в спальне. — Цепь цела, значит, священник сам снял его. Снял и бросил.

— Позови ребят.

Когда те подошли, Олег оглядел всех, вытер мокрое лицо.

— Ну вот что, парни. Найдите мне этого попа, я из него святого мученика сделаю…

— Погоди, Олег, — Сергей взял его за руку, — не горячись. Мы не знаем в чем дело, может это морозильщик, бальзамировщик или как его там, схалтурил. Может, поп чего учудил. Ты, Гусь с парнями двигай в похоронное бюро, берите за хобот того

мужика, что приходил, и тащите сюда. А я пойду в церковь.

Кто-то уверенно и требовательно нажал кнопку дверного звонка, Ольга прошла полутемным коридором, открыла дверь и замерла. На пороге в светлом летнем костюме стоял Вадим. Он был таким же бледным, как всегда, только резкие черты смягчились, будто лицо оплыло, как свеча.

— Привет, — сказал он.

— Здравствуй.

— Вот, думаю, дай зайду. Погляжу, как живешь. Ты же теперь знаменитость.

Ольга почувствовала, как забилось сердце. Оказывается, она помнила его голос, помнила его запах, вкус его губ. Она будто снова ощутила, как его руки, словно исследуя, пробегают по ее телу. Как касаются груди его тонкие нервные пальцы, поглаживают живот. Как они опускаются ниже и легкими прикосновениями вызывают желание слиться с этим телом, принять его в себя и раствориться без остатка, выплывая из беспамятства лишь для того, чтобы лихорадочно подчиняться его желаниям.

— Чем занимаешься?

Ольга кашлянула, боясь, что голос выдаст ее состояние.

— У окошка тоскую, — наконец сказала она, — все глаза проглядела, тебя ожидаючи.

— О-о, — протянул Вадим, — язвить научилась. Молодец. Что, так и будем в дверях стоять?

Ольга посторонилась. Проходя в квартиру, он тихонько дунул ей в лицо, и она вспомнила, что так он будил ее ночью и опять увлекал в бездонный омут своих любовных фантазий. Весь следующий день она то заливалась краской, вспоминая ночной полубред-полуявь, то замирала в ожидании телефонного звонка. Кисти валились из рук. За время их связи она не написала ни одной картины. Она пыталась нарисовать его портрет, чтобы ощущать его присутствие, но лицо на холсте получалось холодное, жесткое, с пустыми черными глазами в темных провалах глазниц. Ольга рвала наброски и опять с обмиранием ждала, когда телефон оживет его голосом.