Девятый император - Астахов Андрей Львович - Страница 68

– К несчастью, я пока не могу тебя видеть, – внезапно сказал голос. – Для меня очень важно, какая ты. Расскажи мне о себе.

– Какая? – Руменика меньше всего ожидала такого поворота разговора. – А тебе-то что, какая я?

– Мне нужно знать. Ты красивая?

– Очень, – совершенно искренне ответила Руменика. – Мужики как глянут на меня, так писаются от восторга.

– Что ты сказала?

– Да так, ничего… Говорю, что я красивая.

– Наверное, у тебя золотистые волосы и синие глаза, белая кожа и царственная походка?

– Ошибаешься. Вот кожа у меня золотистая, чуть смуглая, но глаза и волосы темные. А насчет походки не знаю, другим видней.

– Это несколько неожиданно, но темноволосые мне тоже нравятся, – произнес голос.

– А вот мне не нравятся парни, которые обсуждают девушек, будто говорят о лошади или о новом камзоле. Тебе-то что до моей внешности?

– Если ты красивая, то я, пожалуй, соглашусь стать твоим братом и откликаться на имя Дана.

– Странное условие. А если я некрасивая?

– Единственная сила, которая заставляет меня повиноваться – это красота, – дипломатично ответил голос.

– А сам-то ты каков? Еще неизвестно, захочу ли я с тобой иметь дело. Я ведь тоже с абы каким мужиком не пойду. Может, ты безобразный урод, вонючка. Или ты у нас малый несказанной красоты? Что скажешь?

– Придет время, – ответил голос, – и ты убедишься в том, что я необычайно красив. А пока поверь мне на слово. А я поверю тебе.

– Я вижу, что ты до охренения скромен, – сказала Руменика. – Надеюсь, дело не закончится нашей свадьбой. Или кончится?

– Я бы с удовольствием, – сказал голос. – Но это, скорее всего, будет невозможно. Ты поймешь, почему.

– Конечно, ты ведь мой брат. – Руменика вздохнула. – Ты заинтриговал меня, Дана. Скажи мне, почему я не могу тебя видеть прямо сейчас?

– Я же сказал – Превращение еще не окончено. Ты увидишь мальчика, который спит. Это все, что пока доступно твоему телесному взору.

– И когда же закончится Превращение?

– С первым лучом солнца…

Темнота расступилась, и Руменика вновь увидела горницу в доме Липки, лежащего в постели Заряту, Хейдина рядом с собой, а за его спиной – встревоженную хозяйку дома. У нее было ощущение того, что ее внезапно разбудили. Однако разговор за той стороной реальности она запомнила почти слово в слово.

– Он жив? – Это было первое, что спросила Липка.

– Жив, – Руменика рассудила, что русинка спрашивает ее не о Дане, а о своем брате. – И как я поняла его слова, завтра утром он собирается проснуться.

– Завтра? – Хейдин глянул в окошко. – Уже темнеет. Хвала Оарту, ждать осталось совсем недолго. Что он еще сказал тебе?

– Что Превращение, о котором говорил Акун, почти завершено.

– Слава Богу! – всхлипнула Липка, погладила нежно лоб спящего. – Я-то уже боялась, что никогда больше не загляну в его глаза. Зарятка мой, хороший мой!

– Он говорил странные вещи, – шепнула Руменика Хейдину. – Очень странные. Честно говоря, я мало что поняла из его болтовни.

– Будем ждать пробуждения. Надеюсь, он все нам потом толком объяснит.

Руменика кивнула. А Хейдина захватила новая мысль; завтра принц Дана, тот, кого называют девятым императором девятой династии, очнется от своего таинственного сна. Что означает Превращение, о котором говорил покойный Акун? Как оно изменит мальчика? И что принесет пробуждение Даны им всем? С этим пробуждением для Хейдина неминуемо начнется новое испытание – в этом ортландец нисколько не сомневался. Призрак ди Риварда сказал ему, что он станет первым, кто будет защищать новый мир. Меч Ро-Руэда попал к нему в руки не для того, чтобы мирно ржаветь в простой деревенской избе, среди снегов и болот. И еще призрак сказал, что время покоя для него еще не наступило. Так чего же ждать от пробуждения мальчика – добра или худа?

Когда-то, много лет назад, он решил, что любовь в жизни не главное – и потерял Мело. Теперь он не повторит ошибку юности. Что бы с ним ни случилось завтра, в первую очередь он будет думать о Липке. И только во вторую – о спасении мира.

Впервые в жизни Ратиславу захотелось напиться. Душа его была переполнена злобой, ревностью, обидой, и казалось, что только две-три чаши крепкого меда смогут смыть всю эту черноту с души и заставить посмотреть на жизнь не так мрачно. Но меда не было. Ратислав знал, у кого в Чудовом Бору можно разжиться квартой-другой меда или хмельной браги, но для этого были нужны деньги, либо что-нибудь ценное, на обмен.

Оружие, подумал Ратислав. Конечно, саблю, шлем или лук он за выпивку не отдаст. Но на ножнах сабли есть фигурные медные накладки. За них, пожалуй, нальют полный кухоль.

Вернувшись домой, Ратислав запалил лучину и начал ножом отковыривать накладки с ножен. Одну он оторвал без труда, вторая сидела крепко, и Ратислав, пытаясь снять ее, порвал сафьян.

– Тьфу ты, бесовская немочь! – выругался он.

Ему вдруг стало стыдно за самого себя. Вспомнились слова, как-то сказанные отцом: пить с горя – последнее дело. Сам Юрята почти не пил, помнил о судьбе своего отца. Дядя Славко сказал как-то, что дед Ратислава выпивал крепко, от того и помер. Оторванные от ножен медные пластинки были украшены затейливой чеканкой – то была изящная работа половецкого или, что вернее, булгарского мастера. Отдать их за выпивку было непростительной глупостью. Но Ратислав принял решение. Сегодня он напьется – впервые в жизни.

Избушка – развалюха старухи Агапихи находилась в двух дворах от дома Ратислава. Юноша прошел дворами, чтобы не привлекать ненужного внимания. Сумерки уже сгустились, небо к ночи расчистилось и теперь быстро становилось из розового темно-лиловым. Ратислав долго стучал в ставень, прежде чем старуха открыла.

– Меду дай! – буркнул Ратислав, сунув старухе одну пластинку.

– Что за деньга-то у тебя? – Подслеповатая старуха пыталась разглядеть в свете лучины кусочек металла. – Не пойму что-то. За таку деньгу ничо не дам!

– Дай хоть полкухоля!

– Ты мне чего хорошее принеси. А за это не дам! – Ставень закрылся, и Ратислав напрасно колотил в него кулаком.

В Чудовом Бору чуть ли не в каждом дворе варили мед и брагу, но перед Ратиславом встала почти неразрешимая задача. Завтра все село будет знать, что он искал выпивку. Пойдут пересуды – а чего это юнак решил кровь медом разбавить? Глядишь, и Липку приплетут, которой и так после позавчерашнего нападения несладко. Так что ходить по дворам и требовать продать меду – мысль не самая лучшая. Разве вот только дядька Шолох выручит. Этот и без денег может налить, все ж когда-то был отцовым шабером,[52] всего три года как срубил на селе новый дом. Черт его дернул идти к старухе! Надо было сразу к Шолоху идти.

Повеселев, Ратислав надвинул шапку поглубже на лицо, чтобы узнать было труднее, и опять же дворами направился к избе Шолоха. Но едва он зашел за дровяной сарай Агапихи, как навстречу ему выскочил какой-то человек и полушепотом, но отчетливо произнес;

– Стой, паря!

Ратислав замер, больше от неожиданности, чем от испуга. Несмотря на темноту, он сразу определил, что остановивший его человек не местный. Рослый, крепкий, с седой бородой и вооруженный: на незнакомце была длинная кольчуга, а на поясе меч в ножнах.

– Стой! – повторил незнакомец уже громче. – Тутошний?

– Ага, – Ратислав с интересом посмотрел на чужака. – Чудовоборский.

– Дом твой далеко?

– Недалече. Минуты две ходьбы.

– Дома есть кто?

– Никого. Сирота я. А что?

– Ничего, – незнакомец, казалось, успокоился. – Чужие в селе есть, монголы?

– Монголы? Не. А ты, дяденька, кто будешь?

– Воин. Раненый у нас. К тебе в дом потащим. Показывай дорогу!

– Так вы из Торжка? – обрадовался Ратислав. – Чего же сразу не сказал? Идем, я дорогу покажу.

Воин шел за ним задними дворами до самого дома, потом, осмотревшись, велел ждать и исчез в темноте. Ратислав ждал долго. Потом в темноте послышался стук копыт и звяканье сбруи, а еще тихие приглушенные голоса. Ратислав всмотрелся в темноту, но не увидел ничего, кроме каких-то движущихся теней, – на дворе уже была ночь. Лишь когда гости подъехали к самому дому, Ратислав смог разглядеть, что их четверо, все верхами. Один из четырех комонников[53] был тот самый седобородый воин, что остановил его у сарая Агапихи.