Девятый император - Астахов Андрей Львович - Страница 49

Смолянин Ларион сидел лицом к двери, поэтому первый увидел Субара и его спутников. Из всех четверых он был самый трезвый. Толкнув в бок клюющего носом Шуйцу, Ларион встал, приветствуя командира.

– Перепились, ишачьи дети! – Субар схватил за шиворот корчмаря, вырвал у него кухоль с медом. – Воды неси холодной, рассолу побольше!

– Ждали тебя с трепетом в душе, со смирением, – заговорил Жила, обращаясь не к Субару, а к столбу рядом с ним, – надоел нам плен нечестивый, вавилонский. Душа наша болит, во грехе коснея…

– Помолчи, человече, – Лихоня усадил Жилу на лавку. – Хороши воины, с такими в самый раз на монголов идти.

– Что узнал, Субар? – спросил Ларион, которому очень не понравилось выражение глаз половца.

– Что узнал? – Субар показал в хищной улыбке мелкие зубы. – Узнал, что вы распоясались, напились, как свиньи. А еще узнал, что монголы вот-вот будут здесь. Они уже под Тверью, Дмитров взяли, к Кашину идут. Что, хорошие вести я вам привез?

– Так надо в Торжок спешить, предупредить воеводу Радима! – воскликнул мигом протрезвевший Ларион.

– Не надо, – сказал Лихоня.

– Что ты сказал? – не понял смолянин.

– Мы не поедем в Торжок, – сказал Субар.

– Истинно, истинно говорю вам, – бубнил в столешницу Жила, – что всякий верующий в меня… верующий в меня… Что там дальше, не помню. Бо пьян мерзопакостно, аки поганый язычник.

– Почему это мы не поедем в Торжок? – допытывался Ларион.

– Потому что я так решил! – отрезал Субар. – Мы поедем на север. Торжок все равно не выстоит. Хочешь жить, Ларион, едем с нами.

– Не, – Ларион покачал головой. – Я позора не хочу. Ты что, Субар? Баганы[31] в тебя вселились?

– Нет. Я в своем уме и даже не пьян. А ты, видать, не понял, что монголы идут.

– Мы же воины! – воскликнул Ларион. – Нас воевода послал, а мы… Одумайся, Субар, не делай глупостей!

– Да что с ним говорить-то! – До сих пор дремавший Шуйца внезапно поднял голову, уставился на Субара, сжал кулаки. – Все это семя половецкое ложью да коварством дышит. Сейчас я с ним потолкую по-свойски!

Что случилось потом, не понял никто. И предотвратить не успел. В тусклом вонючем полумраке корчмы заметались тени, раздались ругательства и вопли. Шуйца с поднятыми кулаками бросился на Субара, но стоявший подле своего соплеменника молодой Узун подставил новгородцу подножку. Шуйца упал на стол, перевернув его. Правда, через секунду он уже был на ногах и кинулся на Узуна. Половец попытался ударить Шуйцу ножом, однако новгородец, обладавший медвежьей силой, заломил Узуну руку, и нож упал на пол. Ларион бросился к ножу, чтобы отбросить его от дерущихся, но не успел. Шуйца схватил нож первым и вогнал его Узуну в правое плечо по рукоять.

– Аааааааа! – завопил дурным голосом Субар и рубанул новгородца саблей наискосок, от ключицы до пупка. Шуйца еще несколько мгновений стоял, выпучив глаза и хватая ртом воздух, потом рухнул на лавку, забрызгав своей кровью Жилу.

В корчме стало тихо. Ларион переводил безумный взгляд с дергающегося тела Шуйцы на Жилу, шумно блевавшего прямо на стол. Субар, выйдя из столбняка, бросился к Узуну. Молодой половец сполз по столбу на пол; Субар подхватил его, попытался остановить кровь.

– Рудой[32] истечет, – с жестокой откровенностью сказал Лихоня помертвевшему Лариону. – А все он, мед проклятый. Все смертоубийство у нас на Руси – на пьяную-то голову…

– Молчи! – Субар дрожащими руками перевязывал рану Узуна, который от боли и страха почти лишился сознания, только стонал. – Рана неопасная, ничего не задето.

– Теперь хочешь не хочешь, придется ехать в Торжок, – сказал Ларион.

– Здесь найдем знахаря, – подал голос торчин Анбал, до сих пор молчавший. – Я с Субаром.

– Тьфу ты! – Ларион беспомощно смотрел то на половцев, то на Анбала, то на Лихоню. – В тати идти? На разбой? Так, что ли?

– А у нас теперь выбора нет, – сказал Лихоня. – Не хочешь с нами, так ступай себе с Богом. Никто тебя не держит.

– И пойду! – Ларион обвел всех тяжелым взглядом и, пошатываясь, вышел из корчмы. Анбал хотел было пойти за ним, но Лихоня остановил торчина.

– Пусть проваливает, – сказал он. – От такого все равно толку не будет.

– Он на нас донесет, – сказал Субар, вытирая рубахой убитого Шуйцы окровавленные руки.

– Пускай доносит. Тебе не все ли равно? Назад пути нет. Наша дорожка теперь от Торжка идет.

– Узуну нужен лекарь, – Субар показал на раненого.

– Хозяин! Меду покрепче! – крикнул Лихоня. – Сейчас рану медом зальем. Кровь, я вижу, ты остановил. А лекаря найдем; наверное, он тут есть.

– Ночь уже, – сказал Анбал, глянув в окошко корчмы. – Тело надо убрать.

– Вот и займись, – велел Лихоня. – Выволоки его за ограду и брось в сугроб. Утром найдут, пока разберутся, что да как, мы уже далеко будем.

– Вспомнил! – Субар радостно потер руки. – Смерд этот говорил, что в Чудовом Бору есть баба-знахарка. Едем! Тут недалеко совсем.

– Вот это дело, – Лихоня медленно, со смаком допил мед. – А то вы все кричите и руками машете. И лошадь у меня теперь с седлом будет, от этого бедолаги наследство. Поднимай этого смерда, или бросим его?

– Нужен он нам, дорогу покажет. – Субар помог раненому встать на ноги, осторожно повел к двери.

– Вставай, раб Божий! – Лихоня пнул скулящего Жилу. – Повезло тебе, пока не прирежем. Столько народу монголы побили, а такой, как ты, жив. Несправедливо!

Липка, стараясь не встречаться взглядом с предводителем разбойников, сухопарым раскосым половцем, склонилась над раненым, осмотрела рану, попыталась ощупать отек вокруг. Раненый застонал, но в сознание не пришел. Медленно, чтобы хоть как-то выиграть время, девушка начала мокрой тряпицей обтирать уже засохшую кровь на плече и груди Узуна.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Субар. – Что скажешь, девка?

– Рана глубокая, – ответила Липка, с трудом выговаривая слова. – Плохая рана.

– Я знаю, что плохая! – Половец схватил девушку за подбородок, глянул ей в глаза. – Жить будет, спрашиваю?

– Если заражение не начнется, – произнесла Липка.

– Так сделай, чтобы оно не началось! – Субар выпустил девушку. – Доставай свои снадобья, делай что-нибудь!

Липка не слушала разбойника. Она думала о Хейдине. Когда трое вооруженных людей ворвались в дом, она сначала даже не испугалась, а обрадовалась, что ни Хейдина, ни Заряты нет дома. Теперь же все ее мысли были об ортландце. Только он спасет ее. Только он защитит ее и Заряту от этих людей.

– Шевелись, девка! – прикрикнул Лихоня, который уже облачился в кольчугу Хейдина и сидел за столом, с аппетитом уплетая горячие пирожки. – Ходишь, как неживая.

Липко действительно все делала машинально, как во сне. Поставила в печь горшок с водой, достала из сундука новую холстину, разрезала ее на бинты. Из туесков набрала сухих трав, кореньев и прочих снадобий, чтобы приготовить отвар. Она даже не заметила, что ее нарядное платье уже забрызгано кровью Узуна. Она думала о Хейдине. Только бы Хейдин пришел поскорее. Никто не спасет, кроме него…

– Хорошее хозяйство, – сообщил вошедший в дом Анбал. – Заглянул я и в овин, и в погреб. В овине десяток овечек и коз, во дворе кур с дюжину, в амбаре сена для коней вдоволь. В погребе и солонина есть, и грибы сушеные, и зелень, и мука, и сало. Еды на десять человек хватит.

– Так и займись обедом, пока хозяйка наша раненого пользует, – распорядился Лихоня. – Пироги хороши, но и похлебка с мясом не помешала бы.

– Тогда пойду, кур поймаю, а хозяйка их ощиплет, – предложил Анбал и вышел вон.

– Субар! – Узун очнулся, застонал. Половец немедленно склонился над раненым, взял его за руку:

– Видишь, меня слышишь?

– Болит, – сказал Узун еле слышно. – Где я?

– У знахарки. Сейчас тебя полечим.

– Болит шибко!

– Ничего, пройдет, – Субар повернулся к Липке, растиравшей в ступке травы. – Шевелись быстрее, девка, не то кнут возьму!