Возвращение в Сокольники - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 30

– Ну вот видите, значит, и у меня ничего бы не получилось, – сказал Турецкий. – Тем более что и разгадывать их я не большой любитель.

– Нет-нет, Александр Борисович! Поверьте старику, у вас бы вышло. Я это точно вам говорю.

– Да вы просто хотите мне польстить!

– Конечно, хочу, Александр Борисович! – снова засмеялся Георгий Суренович. – И чтоб вы не хмурились. Вот доживете до моих лет…

– Доживу ли? Это – серьезный вопрос. – Турецкий задумался.

– О чем вы говорите? – улыбнулся старик. – Не смешите меня, Александр Борисович. Вы еще в полном порядке! А что, возникли проблемы? Смотрите!… У меня, пардон, есть один знакомый андролог…

– Нет, дело не в этом, – засмеялся Турецкий.

– Ну слава богу. Тогда в чем дело? Да вы не тушуйтесь, я же свой!

– Отяжелел я будто. Не понимаете? Не знаю, как это объяснить получше. Вот, например, смотрю на вас и завидую вашему спокойствию: сидите, решаете свои кроссворды…

– А вы?

– А я тороплюсь! У меня совсем не остается времени…

– Ну у вас же работа такая, – объяснил Георгий Суренович.

– Не то… – поморщился Турецкий. Он совсем не собирался посвящать постороннего человека в собственные проблемы, просто само как-то вырвалось, и Турецкий уже жалел о начатом разговоре.

– Я, кажется, понимаю вас, Александр Борисович. – Старик подчеркнул свою «догадку» поднятым указательным пальцем. – Это у вас, знаете ли, возрастное. Да-да, есть такой момент в жизни, как раз примерно в ваши годы, когда человек вдруг осмысливает, что он прошел, и начинает думать, сколько осталось. Это обязательно проходит каждый из нас. Такое, извините, предчувствие грядущего климакса. – Он засмеялся. – Но это не опасно. Это естественно. А то, что вы об этом задумались, говорит, что вы еще молоды, еще чего-то ждете, не примирились, как я, например, со своими кроссвордами. Посмотрите на настоящих стариков. Где они? Чем они занимаются? Вяжут – подумайте только! – гуляют с внуками, копаются в садиках, решают кроссворды. Они уже все! Они все о себе знают. Многие даже не догадываются об этом, но организм, природа их смирилась и успокоилась. А вы – нет, боретесь. Значит, вам еще не скоро.

– А вдруг это совсем не то? – скептически усмехнулся Турецкий. – Не может же быть так, чтоб все кругом смирились, а один я, такой бунтарь и сумасшедший, остался? Есть и помоложе меня, мои знакомые, которые, как вы уже сказали, и вяжут, и копаются в огородиках, парятся в банях, решают кроссворды или еще что-то в том же духе. Их-то как понять? Они же нормальные люди! А мне все это скучно! Вот в чем дело!

– Они-то? – хитро прищурившись, покачал головой старик. – Про них не знаю.

– Александр Борисович! – закричал из угла Максим. – Вы не можете подойти ко мне?

– А что у тебя случилось? – обернулся Турецкий.

– Да тут вот есть…

Турецкий выразительно развел руками, а Георгий Суренович понимающе кивнул: ничего не поделаешь, прервал их содержательный диалог практикант…

Не имел ни желания, ни интереса Турецкий возвращаться к своим давно забытым делам, прочно занимавшим место в архиве. На одно из таких, вероятно по чистой случайности, и наткнулся Максим.

– Зачем ты залез сюда? – строго спросил Александр Борисович. – Разве не видишь, здесь стоит гриф «секретно»?

– А вы сами посмотрите на срок давности! – возразил практикант. – Не сегодня завтра кончится. И потом, я подумал, что вам самому это может быть интересно. Вы на эту папку обратите внимание.

Турецкий взял в руки увесистый том, раскрыл на сделанной закладке. И… удивился, увидев свое имя и фамилию. Хмыкнул, устроился за соседним столом и стал листать страницы…

Это были секретные материалы Управления делами Генеральной прокуратуры, которые, скорее всего, попали сюда по чьему-то недосмотру, по ошибке, за которую прежде просто сняли бы голову с виновного. Да, конечно, после всех пертурбаций, после бесконечных смещений и перемещений в кадрах, после свистопляски с вечными «исполняющими обязанности генерального», чем резко отличались девяностые годы, особенно их середина, ничего особо секретного даже для постороннего в этих материалах не было. Но все же…

Итак, халатность неизвестного Турецкому сотрудника Управления делами позволила Александру Борисовичу по прошествии определенного времени обнаружить удивительную и не очень приятную для себя информацию. Собственно, следовало бы вообще разобраться, каким это образом отчет Службы собственной безопасности оказался среди материалов Управления делами? А надо? В смысле разбираться?…

Оказывается, еще в девяносто шестом году, сам того не желая, Александр Борисович невольно подставил двоих своих коллег. Это было одно из модных тогда «взяточных» дел, участники которого оперировали практически запредельными суммами. Дело оказалось настолько разветвленным, будто метастазы запущенной раковой опухоли, что из него по определению суда было выделено несколько самостоятельных дел, расследованием которых и занимались cледователи Генпрокуратуры Юшманов и Однокозов. С первым из них Турецкий был знаком, образно говоря, шапочно, а со вторым, как казалось, был даже в приятельских отношениях.

Потом он улетел в командировку в Штаты. Вернувшись ненадолго, был откомандирован в Германию, в Гармиш-Партенкирхен, к Питеру Реддвею, у которого считался заместителем в секретной школе по борьбе с терроризмом «Файф левел». Словом, когда вернулся домой, не без удивления узнал, что оба его бывшие коллеги оказались изгнанными из Генеральной прокуратуры. А один из них даже осужден, правда на небольшой срок. Но ведь статья – она и есть статья, сколько б ты по ней ни имел.

Однако в ту пору, как вспоминал сейчас Турецкий, ему было не до чужих несчастий, и он пропустил услышанную весть как-то мимо ушей. А сейчас поневоле ткнулся носом в свое прошлое. И оно очень не понравилось Александру Борисовичу.

Профессионально проглядывая материалы расследования Службы собственной безопасности, он прочитал и собственные показания, касавшиеся профессиональных качеств коллег. И они были, мягко говоря… неутешительными для последних. Что ж, иной раз твоя якобы принципиальность может легко смахивать и на донос. Это если рассматривать сказанное под определенным углом зрения. А что поделаешь? Наша принципиальность и объективность впитаны, что называется, с молоком матери. Это, как говорится, особый менталитет, которого вовсе не стеснялись, а, напротив, всячески культивировали более семи десятков лет. И Павлик Морозов был подлинным героем, большой любви к которому Турецкий, в общем, никогда не испытывал, однако же… оправданий для мальчика всегда находилось больше.

Нет, не чувствовал себя сейчас страдальцем-пионером Александр Борисович, но вот если бы можно было повернуть время вспять… Нехорошо.

А где они сейчас, эти мужики? «Вот ты говоришь – приятель, – хмыкнул Турецкий. – А сам даже не поинтересовался, что стало с человеком, которому ты, по собственной честности, элементарно подставил подножку. И зачем? Что ты поимел с этого? Была хоть польза делу?…» Не мог ответить даже на такие примитивные вопросы Турецкий. И это злило…

Он снял трубку местного телефона и набрал номер приемной Меркулова.

– Приемная замес…

– Знаю, – перебил он вежливую молодую практикантку-секретаршу Свету. – Скажи мне, девочка… это Турецкий, у Кости… извини, Константина Дмитрича есть сейчас кто-нибудь в кабинете?

– Именно сейчас? – переспросила неуверенно Света.

– Я неясно выразился? – почти рявкнул Турецкий. – Да или нет?

– Нет… – испуганно ответила Света.

– Все, спасибо, я понял, – стихая, мягко уже сказал Александр Борисович, – прости, девочка. – И, отключившись, тут же набрал Костин внутренний. – Извини, я не очень отрываю от дел государственных?

– А, это ты, Саша? Не очень. Какие проблемы? Ты где?

– Где и положено – в архиве. Потому и вопрос, могу?

– Валяй, минутка имеется, сейчас жду из Совета Федерации, чего-то у них там опять… Ну ладно, слушаю.