Возвращение в Сокольники - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 1

Фридрих Евсеевич Незнанский

Возвращение в Сокольники

Пролог

ПРИГЛАШЕНИЕ В СОКОЛЬНИКИ

– Нет, нет, Санечка, не то… не то…

– Слушай, ты что, с ума сошла, что ли? Ты кому советы даешь?

– Ой, дурачок! Ну почему же, если хорошо, не сделать еще лучше?

– Будешь вякать, сейчас встану и уйду!

– Не буду, не буду! Только не уходи… А можно я тебя о чем-то спрошу?

– Ага, есть такая серия умных вопросов-ответов. Хочешь угадаю?

– А ну попробуй!

– Ты меня любишь? А я чего делаю? Ты на мне женишься? Созвонимся. Это?

– Фу! Грубиян и нахал! Злой и бесчувственный зверюга! Как я тебя ненавижу! Хочешь я все-все про тебя расскажу?

– Категорически нет. И вообще, с чего это ты вдруг такая разговорчивая? Я разве давал разрешение?

– Ах, простите меня, мой энергичный кавалер! Уши у него, видите ли, вянут!

– Девица, не хами!

– С твоей помощью я уже давно не девица!

– Я это знаю. Нечем хвастаться! И кстати, ты слышала анекдот про французского дворника-философа?

– Если анекдот безобразный, то я его могла услыхать только от тебя.

– О господи, за что ты наградил меня этим несчастьем? Я же сказал: философ! Неизвестно еще, у кого уши…

– Ну ладно, не злись. Так чего он там?

– А ничего. Улицу метет и метлой своей шаркает. Шарк… шарк… Потом шарк-шарк-шарк… И опять шарк… шарк…

– Ну и что смешного?

– А то, что из окна высовывается шикарная такая дама, вот вроде тебя, и орет на всю улицу: «Мсье, черт побери! Вы уже полтора часа сбиваете с ритма весь квартал!»

– Ха-ха-ха! А что, я действительно тебе так нравлюсь?

– В смысле?

– Ну сам же только что сказал: шикарная, как я. Или опять все врешь?

– Увы, боюсь, что не вру.

– Кошмар! И это – я! Я, понимаешь, люблю этого негодяя! Кто бы сказал…

– Так. Все. Никакого толку от тебя сегодня нет. Ритма ты не выдерживаешь. Без конца болтаешь на всякие отвлеченные темы. А я как дурак…

– Почему «как»?

– Все, тишина в студии, как говорил один мой приятель-киношник. Охота болтать? Болтай. А я встал и пошел.

– И уходи! Нечего тут, понимаешь… разлегся! Вон белый день еще на дворе! Все приличные мужики на работе работают!

– Значит, я – неприличный. Тебе же хуже.

– Ну и уходи!

– Как скажешь, дорогая…

Турецкий медленно и без всякой охоты поднялся. Постоял на коленях, размышляя, что, может быть, вот так, резко, уходить все же не стоит. Тем более что шикарная дама, едва он навис над ней, чтобы перешагнуть на пол, немедленно приняла одну из наиболее соблазнительных своих поз. Вот же какая зараза! Нy как удержаться?

Но тут же сверкнула мысль: надо ехать домой.

Смешно, а что такое дом? И вообще, есть ли у него дом? Ну то место, где тебя ждут? Или та берлога, куда ты забираешься, когда тебе больно? Да было вроде. Пока Ирке не обрыдли окончательно его похождения и она не переехала несколько дней назад в квартиру своей подруги, которая охотно сдала ей ее в связи с отъездом в Штаты. Пока на год, а там видно будет. А Ирка захватила дочь и тут же слиняла, аргументировав тем, что и ей спокойней, и Нинке ближе к школе, и вообще. В это «вообще» каким-то образом вместилась вся их совместная жизнь. «Давай отдохнем друг от друга», – сказала Ирина Генриховна. Ну да, вот так просто, никаких сцен, это уже давно пройденный этап. А теперь не надо ничего придумывать, врать про задержки на службе, про какие-то там командировки в область и так далее. И все бы неплохо, но… тоскливо временами отчего-то.

Он перелез-таки через восхитительное тело Марии. Мары – она обожала, когда ее так называли. Посмотрел на то, что оставлял недоделанным, и подумал, что, наверное, это и правильно – всегда лучше оставлять после себя нечто, что надо будет обязательно доделать потом. Долюбить, черт возьми. Дотрахать, в конце концов. Чтоб пустыми вопросами не мучилась. Нет, но как смотрит! Не верит, поди, что он сейчас оденется и уйдет. Сколько, оказывается, у одинокого мужчины обязанностей, о которых он и не подозревает, проживая в семье! Руководствуясь желаниями жены. Это же чудо, когда за тебя решают проблемы. А потом чудо кончается, уступая место другому какому-нибудь чуду. Или – полной свободе. Ну да, можно подумать, что тебе сильно мешала семья! Сука ты, Турецкий.

Явился, взял свое, натянул носки… а где они, кстати? Турецкий свесился с тахты и стал осматриваться в поисках собственных носков. Кажется, зашвырнул их под тахту. Он нагнулся ниже, задрал плед, свисавший до полу, и в этот момент заверещал его «мобила», брошенный на тумбочке, с другой стороны.

– Это тебя? – глупо спросила Мара.

– Ну не тебя же! – Действительно, а кому еще стали бы звонить в пять вечера по телефону, номер которого был известен весьма узкому кругу лиц. Турецкий им пользовался, как он говорил, уходя «в эмиграцию». Когда хотел максимально стать невидимым и неслышимым.

Подниматься и обходить здоровенную тахту кругом было лень, и Турецкий потянулся к трубке, с непонятным мстительным чувством придавив девушку Мару так, что она кокетливо взвизгнула. Вот так, лежа поперек ее тела, Турецкий достал трубку, включил и поднес к уху.

– Я слушаю, – сказал он, не видя надобности представляться.

– Приветик, «важняк», – услышал он мягкий и доброжелательный голос. – Ну, кончил, что ли? Можем минутку побазарить?

Турецкий невольно кинул взгляд на занавешенное окно. Слегка расслабился, и Мара заерзала под ним: ну да, сейчас-то он тяжелый. Александр взглянул на нее и прижал указательный палец к губам.

– А почему бы и не побазарить? Как, говоришь, твое погоняло?

Голос хохотнул:

– Ты шутник, «важняк». Это хорошо. Говорили, что ты понимающий мужик. Тогда такой вариант. Сокольники знаешь?

– Конкретнее.

– А как войдешь в парк от метро, шагай влево. Там, возле первого просека, есть поворот за спину этого хренового комплекса. Ну, «Сокольники», каждый козел знает. А за ним, в тени сирени, «важняк», есть небольшой ресторанчик. «Фиалка» называется. Дураков кормят говном, а белых людей – чем пожелают. Ты чего б хотел на ужин?

– Устрицы, блин.

– Заметано, – спокойно ответил абонент. – А какие предпочитаешь? Французские или из Италии?

– Из Монако.

– Мудило ты, «важняк», в Монако же нет своих устриц, их туда специально привозят!

– Это – как сказать!

– Да? Ну пусть. Хрен тебя знает, может, ты и прав. Ладно, я скажу, чтоб специально для тебя блядскую этикетку поставили: «Сделано в Монако». Значит, зайдешь, тебя узнают и встретят. В восемь будь. Успеешь?

– А почему я должен не успеть?

– Ну… мало ли. Палку кинуть, подмыться, одеться, а? Шмара-то у тебя в самом соку.

– Ну, короче, я тебя выслушал, хоть ты и не назвался. Поэтому могу предположить, что ты – обычная «шестерка», у которой и имени-то нет своего, один гонор. Но, повторяю: твои проблемы. А теперь ты мне скажи, если я кому-то понадобился, почему он сам не хочет взять трубку и сказать об этом? Если считает ниже своего достоинства, так ты прикинь, он ведь и мне ни фига не нужен. И с какой стати я должен бросать свои дела, какими бы они у меня ни были, и бежать сломя голову на край света, в дерьмовую «Фиалку», где к тому же еще и говном кормят?

– Не, ты не усек, «важняк». С тобой человек говорить хочет. Он велел мне назначить тебе стрелку. Чего я не так сделал?

– Да по-твоему выходит все так, а по-моему, все через задницу. Серьезные люди так не договариваются.

– Ладно тебе! Не кипишись, «важняк»! Это ты-то серьезный?

– А я вот сейчас пошлю тебя, а ты передашь своему хозяину, чтоб он в следующий раз таких козлов на переговоры не присылал. Будет тебе стрелка, блин, в одно место!

Турецкий оглянулся на Мару, и та фыркнула. Ну и разговорчики!

– Остынь, «важняк», – заметно сбавил тон абонент. – Все, закончили базар. Велено сказать: ждут к восьми. А вот за козла ответишь. В другой раз.