Дети пустоты. Пройти по краю - Романова Любовь Валерьевна - Страница 34

Богдан постарался скрыть обиду, но девчонка сразу все поняла.

– Сочувствую. Когда папа заболел, мама тоже меня к тете отправила. Представляешь, я даже попрощаться с ним не смогла.

– Ты из-за этого сюда попала?

– Нет. Папа умер три года назад. Мама снова замуж вышла. А с путешествием случайно получилось. Повезло, можно сказать. Даже не верится, что сразу увижу столько стран: Австрия, Чехия, Испания, Италия, Франция… Тебе куда больше всего хочется?

– Не знаю. В Париж, наверное. На Эйфелеву башню и в Диснейленд.

– А мне в Венецию! Сто лет мечтала на нее посмотреть.

– Ты такая старая? – хихикнул Богдан.

– Да иди ты!

– Кстати, мы кое-что забыли.

– Что?

– Познакомиться. Я – Богдан. Россия. Город Санкт-Петербург.

– А я – Ида! Германия. Мюнхен.

Они шли по звонкой мостовой Тимуса. Город успел проснуться и наполнился звуками подземного утра. Совсем тихими. Словно игра послушного ребенка, которого угораздило встать с постели раньше строгих родителей.

Огоньки на домах потускнели, зато налились холодным светом цилиндры, стоявшие вдоль мостовой каждые тридцать-сорок шагов. Это были старшие братья маленьких фонариков. Внутри гигантов высотой с двухэтажный дом плавали, точно в молоке, всё те же голубоватые нити.

Цилиндры превратили таинственную ночь в пасмурный рассвет. Увы, утро не шло Тимусу. Оно обнажало его недостатки, делало блеклым и неуютным.

– Заходите в Аметистовую пещеру и садитесь на дальнюю скамью, – проинструктировала Тизерия идущую рядом Женьку с Бруно. К утру старшая женщина Исси успела освоить русский настолько, чтобы избавиться от изнурительных пауз после каждого слова. – Сидите тихо. Пока Наместник с вами не заговорит, притворяетесь стеной.

– А Наместник точно уже проснулся? Сейчас только восемь. Он у вас жаворонок? – с сомнением спросил Бруно.

Остаток ночи итальянец провел в доме на мужской половине города. По законам Исси, мужчина не имел права встретить рассвет под одной крышей с женщиной. Это приравнивалось к грабежу или покушению на убийство и наказывалось заключением в ледяном гроте.

Теплолюбивого итальянца не обрадовала возможность провести пару лет в месте, где изо рта в любое время года валит пар, а плевок замерзает в полете, поэтому Бруно послушно поплелся в дом старшего мужчины Исси, молчаливого Септермия. Тот принял его без лишних расспросов и указал на груду белых шкурок. Точно такие же охапки меха вардаков служили постелями всем обитателям мужского жилища – Септермию и трем его сыновьям. Младший был ровесником Митики, старшему недавно исполнилось двадцать пять.

По большому счету, Бруно не пожалел о переезде. Утром он с удовольствием расписывал Женьке, насколько богаче живут мужчины Тимуса. Полы в комнатах были застелены все тем же белым мехом, на стенах висело оружие – длинные мечи непривычной формы и заточенные по краю металлические диски. По дому бродили четыре вардака – огромных белоснежных пса, напоминавших увеличенных в полтора раза лаек. Каждый принадлежал одному из хозяев.

Но Женьку мало волновали вопросы полового неравенства любителей татуировок. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о предстоящей встрече с Наместником Исси. До конца отведенного Тимке двухнедельного срока стало одним днем меньше. Ей кровь из носа нужно было добыть эти чертовы «Уста Истины».

Выслушав ее рассказ о больном друге и поисках древнего детектора лжи, Тизерия сказала, что в Тимусе есть похожий артефакт. Он висит на стене Аметистовой пещеры над ложем Эрколя Могучего. Это посмертная маска Наместника, окончившего свой земной путь на погребальной горе Этна, чтобы переселиться в римские недра. Женька не очень поняла, как можно «окончить земной путь» и оставаться живым, но решила поверить на слово.

– Наместник никогда не спит, – наставительно сообщила Ангел. Матери не удалось оставить ее дома. – Он пирует.

– Круглые сутки? – не поверил Бруно.

– Наместник Исси не знает, что такое усталость. Ему не надо восстанавливать силы.

Зато Женьке было надо. Из-за недосыпа ее знобило, и одолевала отчаянная зевота. Страшно хотелось потянуться, но Женька старалась не делать резких движений, чтобы не разбудить спящего за пазухой щенка. Она упорно продолжала считать детеныша вардака обыкновенным щенком. Это позволяло ей не думать, что делать с малышом дальше.

Город кончился, и спутники оказались в полной темноте на каменной тропе шириной не больше метра. Через пять минут она привела их к стене пещеры Тимуса и одновременно к полукруглому входу в другую пещеру, значительно меньше своей гигантской родственницы.

– Сразу на скамью! Усвоили? – голос Тизерии стал напряженным. – Разговаривать ни с кем не надо.

Из Аметистовой пещеры лился мягкий свет.

Стоило войти, как ее красивое название получило объяснение. Низкие своды поблескивали в полутьме фиолетовыми щетками аметиста. Кристаллы разной длины и толщины покрывали каждый камень, заполняли каждую расщелину.

Тесный коридор закончился шагов через двадцать, и гости Тимуса оказались в просторном зале с цепочкой фиолетовых фонариков под высоким потолком. Их свет отражался в прозрачных «карандашах» аметиста и рассыпался миллионом крохотных зайчиков по каменным стенам и длинному накрытому столу. За ним сидело человек двадцать мужчин.

Их обнаженные по пояс тела были покрыты тугой вязью нагаров. Одежда сильной половины Тимуса состояла из кожаных штанов и коротких сапог на низкой подошве.

Пахло креветками.

Женька сглотнула голодную слюну. От креветок она бы не отказалась. Да что там! Она бы и от «Глаз Смородины» сейчас не отказалась. Слопала бы, как миленькая, и добавки попросила. Но позавтракать ей никто не предложил.

Если честно, в их с Бруно сторону никто даже головы не повернул. Мужчины народа Исси продолжали неспешно поглощать неопознанные Женькой яства – судя по запаху, морепродукты, запивая их похожей на вино темной жидкостью из узких костяных кубков.

Тизерия подтолкнула гостей и дочь к вытесанной из камня скамье, а сама скользнула в глубину зала. Им не оставалось ничего другого, как сесть и ждать.

– Мама миа! – прошептал Бруно.

Женька посмотрела туда, куда таращился итальянец. Какая там «мама миа»! Скорее, «мать моя женщина»! Или даже «черт меня дери»! То, что она приняла за часть стены, оказалось человеком. У противоположного конца стола, на широкой кровати, застеленной белыми шкурами, полулежала туша размером с грузовик.

Туша имела цвет морской капусты в масле. Все части толстяка, от огромных круглых коленей до жирового валика под подбородком, были серо-зелеными. Пышную грудь в колечках светлых волос, подпирал необъятный живот. Костюм обладателя нескромных форм ограничивался накинутой на бедра плешивой шкурой какого-то крупного зверя.

Льва, догадалась Женька. Но это же свихнуться можно! Жертва ожирения была ни кем иным, как Эрколем. Сыном Юпитера, атлетом с божественным происхождением.

– Зачем ты их сюда притащила, женщина? – внезапно прогремел Эрколь по-русски. Мутные, словно от большой любви к крепким напитками, глаза уставились на Женьку. – Это она?

Почтительно согнувшись, Тизерия что-то зашептала Наместнику в большое зеленое ухо. Тот пошевелил подушками щек и пустил по лбу толстую складку.

– Маска? Ей нужна моя маска? – рявкнул он. Голос у Эрколя тоже был жирный, точно смазанный толстым слоем сливочного масла. – А золотое руно и сандалии Меркурия этой нахалке не подарить? Ну-ка иди сюда! – Наместник поманил Женьку пальцем.

Пришлось встать и приблизится. Бруно робко последовал за ней. Женька остановилась в паре метров от горы зеленой плоти и как можно увереннее сказала:

– Здравствуйте! Я столько о вас читала!

– Обо мне? – Толстяк сел по-турецки и сразу стал похож на огромный, заросший плесенью, трюфель.

– Конечно! Там, наверху, вас очень уважают. Например, если о ком-то хотят сказать, что он невероятно сильный, то обязательно добавляют: «Сильный, как Геракл». Вас знает каждый ребенок…