Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 55

– Ай-ай-ай! Нехорошо пренебрегать веселой компанией. Девушки могут обидеться, – за спиной хитро прищуривался господин министр.

– А где же… приборы, моторы, вооружение?

– Какие приборы? А не было никаких приборов… – В этот момент Турецкому показалось, что в заплывших глазках министра выразилось гораздо больше понимания и хитрости, чем можно было подумать раньше.

Министр встал в торжественную позу и произнес слова, которые, видно, заранее готовились целым министерством.

– Наша страна решила вернуть России ее самолет. Думаю, ваш Президент по достоинству оценит этот жест доброй воли.

«Ах, сволочь, – подумал Турецкий, – растащили все на сувениры или продали тому же американцу, который так скоренько смотался из страны. А теперь – жест доброй воли. Показал бы я тебе сейчас один жест, боюсь, не поймешь!»

…В намибийской «Бутырке» к Турецкому отнеслись сверхлюбезно – все-таки он теперь был человеком всесильного военного министра. Для начала Александр решил поговорить с первым пилотом, но в ответ на его просьбу власти как-то замялись и буквально навязали ему на свидание штурмана. Турецкого подвели к железной клетке и попросили не приближаться к прутьям на близкое расстояние.

В клетке сидело всклокоченное, давно нечесанное, немытое существо, покрытое безобразными язвами. Зрелище было не для слабонервных. Казалось, существо витает в каком-то своем придуманном мире, однако, увидев Турецкого, мужчина встрепенулся и нечленораздельно замычал. Наклонившийся к плечу Александра начальник тюрьмы, гордящийся своими знаниями английского, прокричал, будто русский сыщик был глухим:

– Ай эм сори! Хи из крейзи! Крейзи!

На звук заключенный подбежал к прутьям и издал угрожающий рык. Начальник тюрьмы, несмотря на порядочное расстояние, отшатнулся, хватая за руку Турецкого, что, вероятно, означало проявление заботы о безопасности иностранного гостя. Но Александра уже стала раздражать навязчивая опека намибийца.

– Позвольте я поговорю с соотечественником, – Турецкий действовал решительно, чувствуя за собой ауру высокого покровительства.

Он подошел к решетке вплотную:

– Я из России.

Мужчина молчал.

– Я из России. Понимаете? Видите меня?

Мужчина плакал. Из его прозрачных, растворившихся глаз вытекали мутные капельки.

– Я-я… по-о-онима-а-аю, – трубочкой сложенных губ с трудом вытягивал он слова из воздуха. – До-о-о-мо-ой! Ма-а-ама…

– Скоро! Скоро домой! – Турецкому самому впору было заплакать. – Что с вами случилось? Что? От вашего рассказа будет зависеть и ваше возвращение.

Но, по– видимому, причинно-следственные связи уже не давались штурману. Он сжался в комок, словно заново переживая страшные минуты авиакатастрофы, и протяжно завыл. Турецкий попытался успокоить несчастного, но слова плохо доходили до него. Александр был взбешен, что больные заключенные содержатся в таких условиях, и приготовил гневную тираду для посла. Свидание произвело на него тягостное впечатление -это был отвратительный пример того, как государство отворачивается от своих граждан, попавших в беду. Уже в двери Турецкий услышал призывное, жалобное мычание, оглянулся – штурман протягивал красные пораненные руки сквозь щели клетки, и в глазах его обозначилась тоска.

– Мы-ы-ы… лете-е-етели-и. Вдруг че-ер-ная-я ту-уча. Закрыла все не-ебо! – Человек силился еще что-то рассказать, но не смог.

Глава 37. ПОДАРОК

Турецкий был, как ни странно, в приподнятом настроении. Путешествие в Намибию, в отличие от пакистанского, поставило еще несколько вопросов, и это было прекрасно. Чем больше вопросов, тем скорее найдется ответ. Теперь в Новогорске необходимо прежде всего найти этого Бурчуладзе. Он надеялся, что Валентин Дмитриевич кое-что выяснит к его приезду. Интересно, нашел ли Сабашов цирковую подругу штурмана Савельева?

– Что-нибудь желаете? – отвлекла его от мыслей стюардесса, разносившая подносы с сувенирами.

– А сувенирной водки у вас не будет? – спросил у нее Турецкий.

– Пожалуйста, – предложила она изящные керамические фигурки женщин, внутрь которых была налита водка.

Александр любил, когда вещь совмещала в себе и красоту, и функциональность.

Пройдя таможню, Турецкий вышел в зал прибытия Шереметьева. Он сразу купил несколько свежих газет – в самолете оказались вчерашние – и банку пива. Поискав глазами и не найдя, где можно было бы сесть, Александр прислонился к большому рекламному щиту. Он пробежал глазами несколько газетных статей: переворотов за время его отсутствия не произошло, Президент тот же. Можно продолжать спокойно жить и работать.

Он шагнул вперед и налетел на женщину, стюардессу, которая вдруг с деревянным стуком плашмя упала на пол.

– О, черт! – Турецкий механически протянул женщине руку, и вдруг его как будто током пробило: на полу лежала знакомая «циркачка» с фотографий, которые Савельева нашла в голубятне мужа. Только это была не настоящая женщина, а фотография в полный рост, наклеенная на вырезанный по фигуре фанерный щит.

Турецкий так громко и конфузливо засмеялся, что обратил на себя внимание рядом стоящих.

Такие рекламные фанерные фигуры во многих аэропортах России: красавица стюардесса приглашает в полет. Где-то здесь и красавец летчик должен быть. Ага, есть!

Вот где он видел эту женщину. Один из таких щитов и в новогорском аэропорту. Только там его задвинули в угол, и потому Турецкий не обратил на него внимания раньше.

Он продолжал смеяться, так что носильщик, кативший мимо пустую тележку, остановился.

– Нравится баба? – кивнул ему Турецкий на муляж и снова засмеялся. – Я ее полмесяца уже ищу. Цирк!

Теперь с Сабашовым они обнялись почти по-дружески.

– Душ, кофе и в прокуратуру? – вопросительно глянул на Турецкого Сабашов.

– Давайте-ка сразу по кофе где-нибудь здесь в буфете, – предложил Турецкий.

Они сели за столик в буфете аэропорта.

– Как обстоят дела с поиском цирковой женщины Савельева?

– Ох уж эти цирковые артистки! – молодецки воскликнул Сабашов и принялся обстоятельно рассказывать о проделанной в этом направлении работе.

Турецкий слушал его с серьезным выражением лица, даже переспрашивал какие-то детали. И когда Сабашов с горечью резюмировал, что все отработанные версии по этому вопросу не вывели его даже на какую-нибудь зацепку, Турецкий выдержал внушительную паузу и спокойно сказал:

– А я вот нашел эту женщину!

Александр с улыбкой наблюдал за реакцией Сабашова. Тот вначале смотрел с недоверием, пытаясь понять, не шутят ли с ним.

– Где? – спросил он, наконец. На него жалко было смотреть.

– В Москве. Но вы не расстраивайтесь, в Новогорске есть точно такая же. Хотите взглянуть?

Турецкий водил Сабашова между рекламными щитами в новогорском аэропорту и, подмигивая коллеге, заговорщически приговаривал: «Сейчас, сейчас вы ее увидите!»

Реакция Сабашова была прямо противоположной реакции Турецкого. Ему совсем не было смешно. Он побледнел, на лбу выступили капельки пота, а взгляд растерянно переходил с муляжной женщины на Турецкого и обратно.

Турецкий и Сабашов рассматривали фотографии «циркачки» в кабинете прокуратуры. «Женщина» была снята издалека, и на некоторых снимках в кадр попал лишь ее фрагмент.

– Не расстраивайтесь, Валентин Дмитриевич. Такое бывает, когда замыливается взгляд. Это все от нашей следовательской скрупулезности и тяге к точности. А иногда к материалу нужно подойти с легкостью.

Сабашов расстроенно кивал ему в ответ.

– Как мы не обратили внимания, что на всех фотографиях «женщина» в одной позе и с одним выражением лица? – иронично посмеивался Турецкий.

– Мы же решили, что она цирковая артистка. А у них все улыбки заученные, – оправдывался Сабашов. – Да и позы всегда одни и те же.

– Да, Валентин Дмитриевич, заработались мы с вами – уже женщину от муляжа отличить не можем. Разве что на ощупь!