Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 44


44
Изменить размер шрифта:

– Хорошо еще, что мой агент догадался о случившемся, – журил Турецкого Али, собирая трубочки кальяна в единую гармоничную конструкцию. – Так бы и сгинул наш Сашечка, как у вас говорят, не за понюшку табака. Во-от! Сейчас я научу тебя курить кальян.

Турецкий едва начал приходить в себя после перенесенных испытаний. Остатки памяти сохранили, что его куда-то везли на открытой машине с завязанными глазами, потом он валялся на песке, а потом голос Али, и все…

– Ты хоть понял, Сашечка, у кого в зубах оказался?

– Еще бы! Террористическая организация «Исламское возрождение».

– Верно. А по какому поводу?

– Это еще труднее не понять. По нашей с тобой диссертации.

– Ничего подобного. Давай прикладывайся, – Али подал Турецкому трубочку. – Набирай побольше воздуху и заглатывай дым. Тут главное дело – правильно заправить. Это отдельная наука.

Турецкий приложился к ароматическому отверстию. Вода в стеклянном сосуде заурчала, подстраиваясь под ритм дыхания курильщика, розовый фимиам закружился по чайхане, куда привел Али Турецкого. Черные блестящие пятна поплыли у Александра перед глазами.

– Ну, ну! Совсем ты, Саша, обессилел. Это же не наркотик и даже не обычный табак, это великое искусство набора масел, ароматических веществ. Ты слишком глубоко вдохнул, «до дна», как у нас говорят. Нельзя.

Али закрыл глаза от наслаждения, которое ему доставляло курение кальяна.

– Тут же все очищается, никакого никотина. А насчет твоего ареста скажу – самое обидное, что тебя могли бы и не взять, если б ты не обхитрил сам себя. Мой агент – та женщина в белом, от которой ты все-таки убежал, – не допустил бы этих бандитов на порог. Но ты так нервничал из-за ее присутствия, что я распорядился снять охрану. И вот к чему это привело. Кроме того, самое смешное, что ты боевикам был не нужен. Они ошиблись.

– Как – ошиблись?

– Очень просто. Приняли тебя за агента английской разведки. У них между собой давние счеты.

– А как же наша диссертация?

– Ничем, к счастью, не могу помочь. Проверил по всем каналам. Никакого отношения к Новогорску ни один ишак не имеет. Понимаешь, Саша, нашим людям легче диверсию в Индии совершить. России они боятся. Это я отважно поехал в Москву, да и то только потому, что молодой был, – заулыбался Али.

– Выходит, ты меня снова спас, но это почище будет, чем от советской милиции.

– Ой, согласись, тогда, когда тебе грозило исключение из института, тоже казалось, что жизнь кончилась. И спасение казалось не менее важным.

– Значит, зря я посетил ваш гостеприимный край. Разве что с тобой встретился.

– Зря, зря. Единственное, чем могу помочь, в качестве моральной компенсации: я внимательно изучил новогорскую авиакатастрофу и, если ты проверяешь иностранные следы, хочу обратить твое внимание. В прошлом году точно так же погиб ваш самолет в Намибии и тоже вылетел из Новогорска. Это мне подсказали знающие люди, которые всю информацию по вашей военной технике отслеживают. Желаю удачи!

Они расстались у дверей чайханы. Турецкий спешил на ближайший рейс до Лондона. Легенду о мистере Роузе разрушать все-таки не следовало. Али провожать английского ученого не вызвался.

– Прощай! – Турецкий подал Али руку. – И жизнью, и образованием обязан, а виделись всего два раза в жизни. Возьми кальян. Хоть и ворованная штука, но не просто так мне досталась, заслуженно. Кроме того, я впервые воровским ремеслом промышлял, так что вещь – раритетная.

Глава 31. ГОРОХОВАЯ ПОХЛЕБКА

Чирков лежал, глядя в потолок, и не видел его. Пожалуй, это были самые черные деньки в его жизни. Никакого просвета впереди и черт знает что позади.

– Я дурак, я неправильно жил, наверное, – медленно и с расстановкой сказал вслух Чирков. – Кто это сказал? – тотчас переспросил он себя, – это я сказал? Я? Вот уж скрутило. Вот тебе и на, вот так вставил! Нет, нужно что-то с собой делать. Так ведь я скоро и плакать начну на допросах. Видел я одного здорового детину – убийцу, который разревелся, когда у него на зоне обед отняли. Ну уж нет. С собой, что ли, кончать, пока эти не прикончили? Хотя почему бы и не они? Все-таки проблем меньше. И потом, интересно, как это они сделают? Поставят ли к стенке, выстрелят ли неожиданно в затылок? А может быть, и вовсе не убьют. Пошлют куда-нибудь на рудники уран добывать, чтобы я от этого урана загнулся. Помню, мне кто-то говорил про такое.

«Ну, вот я и разревелся», – подумал он, пытаясь справиться с сильными толчками в груди, задавить в себе всхлипывания.

– Жрать подано. – В маленьком просвете тюремного окошка появилась дымящаяся миска.

Чиркова передернуло, но не оттого, что ему противно было думать о еде, а наоборот.

– Эй, официант! – Чирков несколько раз двинул ногой по двери.

– Чего тебе? – ответили ему.

– Как ты думаешь, я жить хочу?

– А почему ты спрашиваешь?

– Да я, понимаешь, думал, что жить не хочу, и вдруг захотел жрать.

– Ну и что?

– Так ведь если я хочу жрать, это значит, что я, стало быть, и жить хочу?

– Да ну?

– Вот тебе и ну.

– Ну и жри, пока дают.

– Хм. Вот молодец. Значит, жить тоже можно, пока дают?

– Точно.

С каким же наслаждением Чирков лопал эту похлебку! Давно он не получал такого удовольствия от еды. Сказать по правде, он получал от нее удовольствие лишь несколько раз в жизни. Один раз, когда он впервые поел не детдомовскую пайку, другой – когда пришел из армии, а третий…

Заехал он как-то по делам на Украину. Надо было проведать одно дельце. Там он на Украине начревоугодничался так, что восполнил все свои детские недоедания. Кстати, он там чуть не женился. Жгучая была такая хохлушка. Познакомился с ней в поезде. Она ехала туда же, в город Бар. Она ехала домой, а он «в командировку». Все было решено еще в поезде на неудобной полке. Чирков, конечно, решил жениться понарошку, но Оксана – так ее звали – совершенно серьезно. Они оказались одни в купе и познакомились так, что изучили все родинки и шрамы друг друга, не проехав еще и половины пути.

– Только знаешь шо, – говорила Оксана, когда они выходили из поезда на платформу, – давай скажем, шо тебя зовут Колей. Я им говорила, шо у меня Коля е, я его нарошком выдумала, шоб они, батьки, меня не пытали. Не думали, шо я там развратничаю.

– Так ведь если мы поженимся, они все равно узнают, что я не Коля?

– Ну, цэ ничого. Колы потим, цэ ничого.

– Что ж, Коля так Коля.

– Ой, как представлю их рожи, як скажу, шо ты мой чоловик наступный…

– Почему же рожи-то? Разве можно так про родителей?

– А чому ни? Ты их не знаешь.

– Понятно.

«I бiля поганоi хати пьють три рази». Это выражение запомнилось Чиркову на всю жизнь. Он его слышал минимум по три раза у Ксениных родственников. А таких хат было тридцать раз по три. Пили или самогон, или горилку, а вот закусывали – уж тут был такой разносол, уж такой… И порося, и кролики, и индюки, и баранина, малосольные огурчики и капуста прямо из бочки, из того, что подают к чаю (правда, до чая никогда не доходило), – блины, вареники (на Украине их готовят с вишней, с мясом, с картошкой на сале, с творогом, а еще есть ленивые вареники), всевозможные варенья, сыры и прочие молочные вкусности. Через два дня Чирков был бледен и несчастен. Во-первых, он сильно ослаб и стал похож не на гангстера, а на обычного алкоголика. Во-вторых, он совсем забыл о цели своего приезда. Поди теперь попробуй, докажи этому маковому фабриканту, что он тот самый авторитет из Москвы.

Вот так. Ну а сейчас он ел гороховую похлебку в Бутырской тюрьме. С ним что-то происходило. Происходила какая-то переоценка. Ужасная штука засела у него в душе – это даже не совесть, не раскаяние, а пострашней. Он мучился чем-то неведомым.

У одного пацаненка в детдоме выпирала грудная клетка, очень сильно, справа. Сколько же было поводов издеваться над ним. Все злые мальчики пытались воспользоваться любой возможностью. Чирков сперва заступался за него, даже дрался несколько раз, а потом что-то с ним случилось. Вернее сказать – что-то на него нашло, и он «оторвался» на несчастном мальчишке так, как никто другой прежде. Глумился над ним не как ребенок, а как взрослый. Заставлял кричать его, что у его папы нормальная грудная клетка, что у его мамы нормальная грудная клетка, что это только у него, у урода, застрял учебник по анатомии внутри и гниет там, потому что он урод, сраный урод. Под конец он просто избил его. Избил очень сильно. Урода, наказанного за свое уродство, положили в изолятор на полтора месяца. Чирков тогда впервые имел дело с милицией. Но говорить с участковым было не страшно – страшнее было другое. Страшно было то, что он стал чувствовать. Ему было отнюдь не жаль мальчика-урода. Он не раскаивался. Он, как бы это сказать, – это был страх за самого себя, что-то вроде боязни потерять себя. То есть он чувствовал, что перестает принадлежать самому себе. Что-то начинало управлять им, что-то нежелательное. И он ничего не мог с собой сделать.