Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 36

Меня повели. Пройдя метров двести по лесной тропинке, я понял, что идти мы еще будем долго. Я-то был не прочь прогуляться. Было время подумать. Стоило ли мне вообще туда идти. Может, лучше теперь грохнуть этих и дернуть? Но что-то мне говорило: иди! Иди! Все будет хорошо, замечательно даже.

Настроение было праздничное. Удивительное дело это настроение: когда все хорошо – грустят люди, когда все плохо – радуются. Ну, в общем, шел я, вдыхал воздух и наслаждался природой. Истосковался я по ней с этой вокзальной жизнью.

Наконец мы уткнулись в частокол. Перед нами открылись ворота, сплетенные из толстых веток. Ворота открыли какие-то смуглые оборванцы – цыгане, наверное. Мы прошли ворота – перед нами открылось удивительное зрелище. Огромное поселение разлеглось прямо под широкими, плотными шапками высоких сосен. По всему было видно, что хозяевам не хотелось бросаться в глаза вертолетчикам. Проходя мимо хвойных строений, я наблюдал странных людей. Лица их были бледны, а главное – на их ногах были… кандалы! Самые настоящие кандалы. Потом мы прошли, пригибаясь, под навесом с матерчатыми листочками… Забыл, как он называется, этот навес. Ну, знаете, конечно, – как у военных, для конспирации. И пришли ко входу в какую-то землянку.

– Проходи и сиди тихо, – сказал один из провожатых.

Я оказался в глубокой, но сухой яме. Света почти не было, но он мне был не нужен, чтобы достать из кармана выкидуху. Удивительно, что эти идиоты до сих пор не обыскали меня. Может быть, я сделал излишнюю предосторожность, но все же перепрятал нож из кармана в ботинок. Как вы думаете, где я оказался? Что это было за место? Какой такой завод? Какие материалы? Ясно было только одно: я был чем-то вроде раба, именно раба, даже не заключенного. Меня разбирало любопытство. Такого я себе даже представить не мог. Я – раб на плантации. Но кто они, мои хозяева? Ведь не могут же так просто обычные гады без крыши устроить в Подмосковье маленькую гитлеровскую Германию? Нет, они должны быть не простыми ребятами. И та фанера, о которой шла речь подле грузовичка, тоже не могла быть обычной. Я имею в виду – не могла быть обычных размеров. Наверняка это были настоящие деньжищи. Я чувствовал, что это было целое состояние. Потом я, конечно, узнал, что это был за лагерь такой. Туда свозили всякий сброд – или бездомный, или перед кем-то в чем-то провинившийся, как самую дешевую силу. Другими словами – бесплатно, в рабство одноразового пользования. Это значит, что, когда они отрабатывали свое, им не давали вольную, не назначали пенсий, а попросту кончали.

Производили там, понятное дело, не мороженое. Стряпали там наркотики, и причем низкого качества. Главное – продать. А там пусть колются и подыхают. Владелец этой и еще множества таких же контор по всему Союзу… Нет, этого говорить я не буду – назову лишь начальника того подпольного завода… или нет, пока и его называть не стану, тем более что вам уже нет до него никакого дела, потому что он вот уже десять лет как живет за границей. Я знаю, что у него сейчас не один свой островок в океане.

Вот, значит, куда я попал. Тогда удача была со мной – я этого не мог не чувствовать, а потому не переживал особенно, что со мной может что-нибудь случиться.

Вдруг дверца наверху распахнулась, и я узнал того старика, что привез меня на продажу – или в подарок.

– Скажите, а вы меня продаете или дарите?

– Выходи, выходи, дорогой, – торопил старик.

– Если «дорогой», так, скорее всего, продаете.

– Считай, что я тебя не дарю, не продаю, я тебя отрываю от сердца.

Двое мордоворотов были по-прежнему рядом. Шутки старика они отмечали уродливой гримасой понимания.

– А вы, наверное, большой человек, если за вами ходят такие жеребята.

– Угадал, сынок, угадал – большой человек.

– Ну, тогда поди сюда, большой человек, – сказал я, быстро притянув старика за волосы и приставив к его горлу выкидуху.

Жлобы чуть не лопнули от неожиданности.

– Спокойно, спокойно, ребятишки. Ну-ка, взяли дедушку за задние лапки. Один за правую, другой за левую. Помогайте, не ленитесь. Если мы его понесем, то быстрее будет.

– Старик, прости, – завопил один, – бля буду, не заметят.

– Делай, что он говорит, – прохрипел из-под ножа крутой старичок.

Те взяли его за ноги, и мы потащили старика из-под навеса.

– Сынок, послушай меня, – опять захрипел старик, – ты отсюда не выберешься. Там ведь повсюду мальчишки с автоматами. Завидят нас – так всех положат.

– Нет, старик, – отвечал я, – не положат. Разве им тебя не жалко будет?

– Не будет, сынок. Они отсюда никого не выпустят. Слишком много потерять могут, если ты сбежишь отсюда.

– Ну ладно, поглядим.

– Нет, погоди. Давай договоримся. У меня в машине очень много денег. Столько, что тебе и не снилось. Могу поделиться.

– Про деньги знаю, старик. Деньги все заберу.

– Ах, сука! Что ж ты такой колючий. Не договоришься. Дай я пойду на своих – они тогда не просекут.

Это предложение показалось мне стоящим.

– Только попроси своих братков, чтобы они выкинули свои пукалки. Один из-за пазухи, другой из-за пояса.

– Делайте, что он говорит, – сердито повторил старик.

– Так, а теперь пусть они пройдут вперед и следуют к воротам, – поднимая пистолеты, сказал я. – А мы последуем с тобой, большой человек, за ними. Повспоминаем заодно, где наши денежки.

Оказалось, что старик не врал. В кузове лежал закрытый чемодан с кругленькой суммой – сто двадцать тысяч рублей. Конечно, это были не совсем уж бешеные деньги, но все же – десять новых автомобилей «Волга».

Большого человека и его соколиков я связал и посадил в кузове. Чемодан взял в кабину, вытащив прежде из кабины стукнутого слегка водителя. Он меня вовсе не видел. Я оставил его там же валяться. Сел за руль и поехал. Подъехал к трассе, пересек ее, отъехал на километр в глубь леса. Взял лежащий под сиденьем шланг, вставил в выхлопную трубу один конец, а другой засунул в узкую щель кузова. Оставил машину пыхтеть, а сам пошел к трассе.

Очень скоро по Москве в прекрасном настроении шел очень молодой и состоятельный человек…

– Опять вы, Чирков, все к благородному разбойнику свели.

– А я и есть благородный разбойник, – очень серьезно сказал Чирков.

Денек этот у Чиркова был, что и говорить, деятельный. После допроса ему предстояло встретиться со своим адвокатом Сосновским. Сосновский на следственных действиях, проводимых с его подзащитным, участвовал нерегулярно, хотя ему положено было, – Чирков писал заявления, что присутствие адвоката не обязательно. Считал, что его дело до суда все равно не дойдет. Болотов сам несколько раз предлагал найти Чиркову другого адвоката, но Чирков отмахивался – ничего, старик вам доверяет.

– Эх, Виктор Степанович, дорогой вы мой, – весело щебетал Сосновский, когда они оказались вдвоем с Чирковым, – никакой адвокат, будь он сто пядей во лбу, не сможет спасти вас от высшей меры. Я согласен с вами, что необходимо бежать.

– Не от вас ли я слышал, что сбежать из Бутырки невозможно?

– А я на что? Скажите, а я вам на что? Я все устроил. Я договорился. Вернее, настоял, чтобы вас допросили непременно в прокуратуре.

– Зачем? Меня и здесь неплохо допрашивают, – ухмыльнулся Чирков.

– Потому что из Бутырки никто еще не бежал, – с расстановкой проговорил Сосновский.

– По-ни-маю, – кивнул узник. – Мне необходима помощь со стороны.

– Все готово. Всё и все.

– Как это – всё? Кто это – все?

– Неужели вы думаете, что у вас на воле совсем нет друзей?

– О ком это ты? – встрепенулся Чирков.

– Об этом узнаете позже. Сейчас это вас не должно беспокоить. Слушайте внимательно. Завтра вас повезут часов в двенадцать в прокуратуру, где на допросе будет присутствовать прокурор… На полпути дорогу перекроет автобус. Все, кто будет сидеть за рулем и рядом, будут уничтожены – я говорю о вашем сопровождении. Вы должны избавиться от них и открыть дверь изнутри. Я принес вам кое-что, что может вам помочь…