Убийство в состоянии аффекта - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 14

– Уже делаем, что можем.

– Вот еще что, – сказал Меркулов, – я не приказываю тебе это дело замять, но... Наверху народ сидит обидчивый. Всем кажется, что под них копают. Ты понимаешь?

– Понимаю, – согласился «важняк».

– Времени у нас в обрез.

– Понимаю, – подтвердил Турецкий.

– Если уже на этой неделе у меня не будет результата, нам не дадут работать.

– Постараюсь.

– Знаю, что постараешься, но старайся по-быстрому. А вообще, между нами говоря, я тебе сочувствую. Дохлый номер. Такие дела или сразу раскрываются, или вовсе не раскрываются, это уже мой личный опыт. Что тебе чутье подсказывает, это самоубийство?

Турецкий ничего не ответил.

– Ясно, – вздохнул Меркулов. – Когда нет никаких версий – это хуже всего. Ну, не буду задерживать. Успехов!

Задерживаться в своем кабинете Турецкий не стал. Покончив с бумажной работой, он вызвал машину и отправился обратно на квартиру Лебедевой, на Рублевку. По дороге он думал, что неплохо бы узнать результаты патологоанатомической экспертизы. Найден ли в крови алкоголь, наркотики, седативные препараты, антидепрессанты? Но раньше вечера получить результаты патологоанатомической экспертизы представлялось маловероятным, а терять столько времени на ожидание было не в характере «важняка».

Когда он прибыл, оказалось, что обыск в квартире подошел к концу, и все ожидают его возвращения, чтобы отчитаться. Только в гостиной, откуда выбросилась Лебедева, еще работали эксперты – собирали с пола, ковров, мебели микрочастицы грязи, ворса, ниток.

Совет держали в каминной. Турецкий с удобством расположился на двухместном диване. Никто не решился втереться в непосредственную близость к шефу – диванчик располагал к слишком интимному соприкосновению. Посему «важняк» восседал в гордом одиночестве. Остальные бойцы устроились вокруг него кто где.

– Ну-с, дети мои? – потерев ладони, начал Турецкий. – Я слушаю.

– Покойная Полина Павловна Лебедева, двадцати пяти лет, не работающая, проживала одна, прописана тоже одна, квартира принадлежала ей, куплена пять лет назад в агентстве недвижимости «Жуковка»... Смерть наступила, по предварительным данным, в час тридцать два ночи. Предварительная причина – самоубийство, выбросилась из окна одиннадцатого этажа своей квартиры. Характер внешних повреждений на трупе это подтверждает. Записки нет. В квартире порядок, следов борьбы нет, все ценные вещи, насколько можно судить, на месте.

– Родственники, друзья в Москве? Установили?

– Судя по всему, родственники у нее живут в Сибири. В паспорте ее место рождения – Омская область. Найдены ее письма матери в Омск и сестре во Владивосток. Вот адреса.

– Хорошо. Сообщите родителям о ее смерти. Пошлите телеграмму на омский РОВД. А что в Москве?

– Ее записная книжка, одна из нескольких, но эта лежала в сумочке – вероятно, последняя.

Турецкий взял в руки календарь-ежедневник, быстро пролистал. Имена, фамилии, номера телефонов в Москве. Иногда просто имена. Иногда просто номера телефонов. Фамилии выведены аккуратным почерком черным гелевым стержнем, номера телефонов – красным, для удобства. Никаких спешно нацарапанных каракулей, вкривь через лист второпях записанных номеров. Аккуратистка...

Турецкий почувствовал нехорошее сосание под ложечкой. Если так, то почему не оставила записки?

– Обзванивайте всех подряд, – приказал Турецкий, возвращая книжку. – Зайдите в тот фитнесс-клуб, куда у нее абонемент, расспрашивайте тренеров, массажисток, знакомых по клубу. Она наверняка посещала какой-нибудь салон красоты, парикмахершу, маникюршу – узнайте где, всех расспросите. Парикмахерши знают про своих клиенток больше, чем вам кажется. Постарайтесь восстановить ее вчерашний день по часам и минутам: где была, с кем встречалась. Автоответчик прослушивали?

– Первым делом. Есть пара интересных сообщений. Установлены номера, с которых звонили.

– Хорошо. Начните с них. Кассету мне, в автоответчик – чистую, и записывать все поступающие звонки. Соседей опросили?

– Нет, ждали вас.

– Правильно. Еще что-нибудь интересное нашли? Наркотики, оружие? Лекарства?

– Ничего такого.

– На всякий случай все лекарства, какие нашлись в квартире, собрать в один мешок и отослать экспертам, – распорядился Турецкий. – Драгоценности?

– Никаких.

– Что, совсем никаких? – удивился «важняк».

– Совсем. Часы золотые, бижутерия... Вот, сами смотрите – это все, что нашли.

Турецкий задумчиво уставился на кучку дамской бижутерии. Серебро, дешевое золото, цирконий. Вещи художественные, со вкусом, но дешевка... Дешевка...

Нет, тут что-то не сходится.

– Тайников в квартире нет? – спросил Турецкий.

Минутное замешательство в рядах подчиненных.

– Вроде нет.

– Вроде? Не искали. Проверить немедленно все в квартире сверху донизу, стены, полы, потолки, цветочные горшки. – Турецкий кивнул на подозрительную кадку с рододендроном. – Без порчи имущества, разумеется!

– Так точно.

– Подождите, что-то еще хотел спросить... – Турецкий потер лоб, сосредотачиваясь. – Да! Вот еще что. Все документы, фотографии, видеокассеты, письма, записные книжки – все, все, где хоть одно слово написано ее рукой или упоминается имя сами знаете кого, – собрать в коробку. Я заберу с собой. Чеки из магазинов, записки к букетам, открытки, письма – все. Мусоропровод осматривали?

– Вывезли мусор ночью, – ответил меланхоличный голос.

– Плохо. В квартире мешки с мусором были?

– Есть. Просмотрели. Ничего подозрительного.

– Это я сам решу.

Турецкого отвели на кухню. Там на полу, на расстеленном целлофане, лежало аккуратно рассортированное содержимое помойного ведра Лебедевой. Турецкий наклонился и застыл над мусором в позе профессора археологии. Остальные притихли, как в детской игре «морская фигура на месте замри».

– М-да, – сказал наконец «профессор», разгибаясь. – Разбитый бокал. Отпечатки с него снимали?

Позорное молчание.

– Аккуратно снять.

Турецкий обвел взглядом кухню и одобрительно вздохнул: никаких гладильных досок вместо стола, никаких стульев-паучков. Покойная Полина Лебедева предпочитала классику.

Он открыл дверцу холодильного шкафа для вин, осмотрел бутылки – несколько початых. По следам порошка было заметно, что над бутылками изрядно поработал эксперт по дактилоскопии.

– Проверить, что было в разбитом бокале. Не совпадет ли с содержимым открытой бутылки.

Турецкий заглянул в посудомоечную машину. Увидел второй такой же бокал, тарелки – чисто вымытые.

– Следов пепла от сгоревшей бумаги в пепельницах не нашли?

– Нет.

– Коля, – Турецкий поймал подчиненного за фалду кожаного жилета, – если бы ты хотел что-нибудь сжечь, например письмо, любовную записку, перчатки – ты бы где это делал?

– В туалете, – не задумываясь, ответил подчиненный.

– В камине, – подсказал более сообразительный старший группы, уразумевший, к чему клонит «важняк». – В камине она могла сжечь.

– Смотрели? – обратился к нему Турецкий.

– Честно говоря...

– Так чего стоишь? Ладно, я пошел знакомиться с соседями. Когда вернусь, чтобы все барахло, которое я заберу с собой, было сложено. И тайник простучите... И остальное... Короче, увидимся.

Турецкий вышел на лестничную площадку.

Белые матовые стены, яркие светильники, мраморная плитка на полу, веселенькие коврики у дверей. Никаких металлических конструкций – фешенебельные дубовые двери, кованые чугунные детали. На одной двери глазок сделан в виде средневекового зарешеченного оконца, на другой – кольцо в виде львиной головы с оскаленной пастью... Изысканно...

Турецкий подумал, что в любом другом доме новость о самоубийстве одинокой красивой соседки мигом собрала бы любопытную толпу жильцов, жаждущих поделиться с властями информацией.

В любом нормальном доме. Только не в этом.

Эти солидные двери, казалось, говорили: «Нас это не касается!»