Орден последней надежды. Тетралогия (СИ) - Родионов Андрей - Страница 13

– Ну хорошо, – легко соглашается разбойник. – А зачем ты бренди на руки плещешь? Это не по?христиански и противно всем честным людям!

Вот оно что! Давненько крестьяне подбираются к этому бочонку: сначала намекали, затем стали требовать в открытую. Шарль их быстро приструнил, у него разговор короткий. Но обида – осталась. Шарлю они, разумеется, слова не скажут, тот если что решил, полагает вопрос закрытым. Стоит ему разок в глаза глянуть, становится ясно – прирожденный вождь. Ко мне относится совсем неплохо. Помнит, кто ему распоротый живот зашивал, такое вряд ли забудешь.

У нас такие неукротимые олигархами становятся, здесь ему – самое место в рыцари, вот кто бы герцогом стал, а то и повыше. Жаль – нельзя. Против таких прытких лет сто назад особый закон приняли, рыцари специально настояли. Мол, если родился дворянином, так им и умрешь, даже если сил копье удержать не хватит, а уродился крестьянином – будешь волам всю жизнь хвосты крутить и раз в год профилактической порке подвергаться, как завещали мудрые предки! Правда, во время войны многие законы не действуют. Есть, есть шанс выбиться в дворянство, особенно если за спиной у тебя несколько сотен бравых молодцов и ты можешь защищать какие?то земли.

У Шарля прадед в Жакерии воевал, был правой рукой того самого Жака Бонома, в чью честь, собственно, и назвали крестьянскую войну. Дед во время знаменитого парижского восстания «молотобойцев» с рыцарями дрался, один отец выбился из колеи – подался в конокрады. Тоже, можно сказать, в меру сил боролся с существующим режимом эксплуататоров. И разве мог в такой семье получиться сын мирных занятий, крестьянин там, торговец или, смешно сказать, шорник?

Вышел из Бонома прекрасный вожак. Полторы тысячи человек под началом, всю округу контролирует. Ни один рыцарский отряд мимо незамеченным не пройдет. Да что там говорить, сколько англичане или бургундцы отрядов за ним ни посылали, ни одного человека не потерял.

– Понимаешь, – веско роняю я, – всех демонов мылом не изгонишь. Самых стойких только бренди и может взять!

Судя по скептической ухмылке, тот не верит ни на грош.

– Ладно, вот ты – верный католик и любишь бренди. А значит, дьявол бренди ненавидит, ведь он все делает нам наперекор!

Жан глубоко задумывается, затем с уважением смотрит на меня и молча уходит. Видно, вспомнил, как на последней проповеди отец Антуан особо заострял вопрос о дьявольских происках и кознях.

Сегодня пациентов немного, человек пятнадцать. Я наношу мази и накладываю повязки, наливаю отвары и делаю примочки. Обожженному малышу, что опрокинул на себя кастрюлю с супом, накладываю на пострадавшую руку компресс. Еще одного, что сильно ожегся крапивой и горько плачет, обнимаю и жалею, затем сую кусочек меда в сотах, и пацан убегает счастливый.

Последним приходит Леон, моя гордость. Тяжелой булавой ему сломали руку, хорошо – успел подставить щит под удар. Щит, конечно, вдребезги, да и черт с ним, вот руку жалко. Кости предплечья срослись неправильно, и молодой красивый парень стал калекой. Какой из него теперь лучник, какой боец, да за такого ни одна девка не пойдет. И взыграла во мне профессиональная гордость. Да я же здесь – Гиппократ, и даже Гален в одном флаконе. Короче, уговорил я парня, дал опия, поднес чарку заветного бренди и не успел тот сказать «мама», как я вновь поломал ему кости.

Вот тут он мне все и высказал и продолжал бурчать еще полтора месяца, пока я не снял лубки.

– А ну, пошевели пальчиками, – с притворной строгостью говорю я, любуясь качественно сделанной работой.

Леон теперь повсюду ходит в жилетке, обе руки – на виду, причем правая ничем не отличается от левой, такая же загорелая и волосатая, разве что шрамов побольше, но ведь шрамы – украшение мужчины, нес па?

– Слушай внимательно, Робер, – Леон тревожно озирается, – времени мало. На тебя объявлена охота. Сегодня не ходи к Жанетт, иначе тебя схватит папаша Жуйе с приятелями. У них уже все наготове, и даже отца Антуана предупредили. Вас сразу отведут к падре, чтобы благословил, а на завтра назначено венчание.

А я?то наивно думал, что мои интимные встречи с красоткой – тайна.

– Что же делать? – растерянно вопрошаю я.

– Не знаю, – скороговоркой бормочет Леон, – но учти, добрый десяток свидетелей видел, как ты раз за разом исчезаешь с ней в том лесочке. Все готовы поклясться перед святым отцом на Библии!

– Но мы только собирали лекарственные травы, – мямлю я в замешательстве, невольно поправляюсь: – То есть мы не просто так, а попутно еще и ромашку рвали, корень одуванчика, кору дуба…

– Ты даже меня не убедил, – кривится Леон. – Учти, ни одной твоей отговорке не поверят, за тебя уже все решили. Да и Шарлю так удобнее.

– А при чем здесь Безнар? – удивляюсь я.

Леон сочувственно качает косматой головой:

– Вот ведь простота, а еще грамотный! Жанетт раньше была подружкой Шарля, а потом ему поднадоела. Выдаст ее за тебя замуж, даст небольшое приданое, та и перестанет закатывать ему скандалы. Ну, мне пора.

Бросив по сторонам тревожный взгляд, Леон исчезает неслышной тенью. Легкий ветерок уносит в сторону крепкий запах пота, я опускаюсь было на скамейку, тут же встаю и начинаю прохаживаться взад?вперед. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Вот что подсознательно тревожило меня с самого утра: все эти необычные косые взгляды, подмигивания в мою сторону, ухмылки одной половиной рта, взгляды в спину. Они все знали! Все знали, и хоть бы одна собака предупредила. Я так и не стал для них своим, вот в чем дело.

Я лечу их, порой спасаю от смерти, но для них я – чужой. Вот оженить меня на Жанетт – другое дело, для этого я сгожусь. А отец Антуан, змея подколодная, ведь видел меня сегодня, мог хотя бы намекнуть. Я?то думал, что нравлюсь ему.

Жанетт – смазливая вертлявая девица, дочка местного кузнеца дядюшки Жуйе. Он выше меня на голову и шире раза в два, а по характеру – кремень. Такой если что в голову вобьет, нипочем не передумает. В кузне я и познакомился с Жанетт, пока заказывал ее папаше пару инструментов. Она вполне привлекательная девушка, с такой хорошо проводить время, но жениться – боже упаси. Для женитьбы требуется нечто большее, чем физическое влечение, имя этому чему?то – любовь.

Этот день начался необычно, необычно и завершился. Известие о предстоящей женитьбе стало неким толчком, я вдруг осознал, что все происходящее вокруг – вовсе не шутка. Мы с этими людьми разные, как кошки и собаки, может быть. Они плоть от плоти мира быстрого насилия и жестоких убийств, я же из мира мягкого, с теплым беззащитным брюшком. Если у нас человеку не нравится кто?то, он в лучшем случае даст в ухо, здесь же – убьет.

Суды тут далеко и только для знатных, остальные привыкли брать правосудие в свои руки. Суд Линча изобрели вовсе не американцы, заморские переселенцы вывезли эту добрую традицию из матушки Европы. Что со мной сделают разбойники, если я откажусь жениться на дочери кузнеца? Принудят силой, это очевидно. Этот мир пытается подмять, переделать меня под себя. Если я не буду сопротивляться, меня заставят пустить здесь корни, а пройдет еще пара лет, и я стану таким же, как они. Я с безразличием буду следить за пытками… Нет!

Выход один: уходить, и уходить немедленно, пока я не передумал по извечной человеческой привычке ко всему приспосабливаться и не начал уговаривать сам себя. Мол, здесь не так уж и плохо, а вот дальше может быть хуже.

– Хуже – не будет! – громко сказал я вслух.

Нет, можно, конечно, остаться с повстанцами, жениться на Жанетт, там дети пойдут, а детей я люблю… А надоест семья, так по принятому здесь обычаю я незаметно смоюсь в какой?нибудь другой город или иную страну… Есть один маленький нюанс: ненавижу, когда меня принуждают! Я вскинул голову, как норовистый жеребец, сжал зубы так, что аж заскрипели. Всю жизнь мы находимся под гнетом: детский сад, школа, армия, затем работа с вечно недовольным начальством. Неужели я распрощался со всем этим затем лишь, чтобы меня и здесь шпыняли все, кому не лень? Шарль Безнар и дядюшка Жуйе, отец Антуан и мэтр Трюшо…