Звезды – холодные игрушки - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 67

Дьявол! Надо же, как исковеркалась пословица, пройдя сквозь сито их языка!

Зато обрела некую непривычную глубокомысленность. И форму приказа – не отводя от меня глаз, люди стали укладываться.

– Хорошо, Ник Ример.

– Зови меня Ник, – попросил я.

Агард пристально всматривался в мое лицо.

– Если это тебя не раздражает, – добавил я.

– Нет, пожалуй… Ник.

– Выпивка еще осталась? – спросил я.

– Да.

– Есть здесь укромное место? Надо поговорить.

Агард молча кивнул. Пошел к столу, наполнил две кружки, кивнул мне. Я двинулся следом. По койкам пробежал легкий шепот.

Тараи открыл неприметную дверь в стене. Остановился, уступая дорогу.

Вежливость или ловушка?

Я вошел.

Приятная комнатка.

Мягкий ковер на весь пол. Экран на стене, правда, без терминала. Столик, широкий диван, два кресла. Шкафчик – причем закрытый, а не нараспашку, как обычно. Потолок – зеркальный.

Насколько я успел ознакомиться с бытом Геометров – это почти вершина допустимой роскоши. Даже на воле.

– Что это такое? – спросил я Тараи. Тот вошел, аккуратно прикрыл дверь, поставил кружки на стол.

– Комната психологической разгрузки.

– И кто же здесь разгружался?

– Клей Гартер и его любимчик.

Я кивнул. Если Тараи ждал, что я буду шокирован, то он ошибся. Только Ник Ример, еще живший где-то в моей душе, брезгливо дернулся.

– Как бы тебя не записали в любимчики нового главаря.

Агард тихо засмеялся, поглаживая изуродованную лысину:

– Нет, Ник, ты не выглядишь настолько больным…

– Что это у тебя? – спросил я.

– С Гибким поцеловался. – Агард мрачно улыбнулся. – Дураком был, когда сюда попал… десять лет назад.

Я вздрогнул. Десять их лет – это почти двадцать земных!

– И за что ты сюда попал?

– За неправильный переход улицы… – с иронией ответил Агард. Присел на одно из кресел, взял кружку. – Спасибо за трепку, которую задал Клею. Это дерьмо давно нуждалось в хорошем уроке.

– Похоже, все Наставники – дерьмо, – мрачно сказал я. Взял свою порцию, понюхал. Горячая сивуха. Господи, гадость, что я пил с шофером Колей после посадки на шоссе, – и та была лучше.

– Ну-ну! – Агард покачал головой. – Я верю, что своего Наставника ты огрел по делу. Но Клея даже сами Наставники отправили сюда без сожаления. Так что… зря ты так огульно, парень.

Я сел на диван. Глотнул горячий самогон. Надо же – на вкус куда лучше, чем на запах. Видимо, тело требовало встряски…

В принятой жидкости содержатся сивушные масла, альдегиды, метиловый и этиловый спирты. Произвести обезвреживание?

Всего, за исключением этилового спирта, – приказал я куалькуа. Покачал головой. Не дай бог получат симбионты право жить на Земле. Все дяди Коли в мире получат возможность надираться безбоязненно.

– А все-таки за что ты здесь? – спросил я.

– Я историк. Был историком, вернее… – Агард глотнул из кружки. – Слыхал, что история – важнейшая из наук?

– Не помню. Но верю на слово.

Агард снова отхлебнул сивухи. Тяжело ему будет завтра…

– Так вот, она важнейшая, потому что опасная. – Он горько улыбнулся. – Порой… порой опасно копать слишком глубоко. Тем более – говорить о том, что выкопал.

Я ждал, но он не собирался уточнять. Ухмылялся, глядя в пространство, словно и сейчас еще получая удовольствие от знания, загнавшего его в «Свежий ветер».

– Ладно. Захочешь – расскажешь, – сказал я.

– Кто ты такой, Ник?

– Регрессор. Пилот Дальней Разведки.

– Я слышал про тебя в новостях, – задумчиво произнес Тараи. – Давно, правда… Нам положено ежедневно смотреть новости, общий выпуск… Кажется, ты был одним из разведчиков, проверявших пространство перед Уходом?

– Может быть. Но я этого не помню. У меня действительно амнезия, Агард.

Тараи хмыкнул:

– Тогда я тебе скажу. Память еще сохранилась… надо же… Ты был в тройке разведчиков, первыми вышедших в это пространство.

Черная бездна космоса. Вспышки – и корабли, выходящие из великого ничто…

– Не знаю, как я, а мой кораблик точно был в этой тройке, – признался я.

– Шутник.

Тараи явно наслаждался своим новым положением. Полной кружкой сивухи в руках, общением, посрамлением недавнего пахана барака.

И у меня не было сил осуждать бывшего историка. Наверное, если жить здесь годами, то любое изменение привычного распорядка станет благом.

– Ты ночуй здесь, – словно уловив мои мысли, сказал Агард. – Иначе ночью тебе конец. Либо Клей тебя прикончит, либо его дружки.

– А ты?

– Меня рискнут убить лишь во вторую очередь, – покачал головой Тараи. – Ты сегодня такое представление показал, что все призадумаются. Все, кроме Клея. Двух вождей не бывает. Даже два грызуна одной стаей не командуют, а мы… мы немногим их лучше.

Куалькуа?

Безопасность среды контролируется постоянно. Мне не нужен сон.

– Я буду спать в бараке, – сказал я. – Но ты не беспокойся. Плохо будет тому, кто рискнет на меня напасть ночью.

Тараи с сомнением посмотрел на мена:

– Смотри, регрессор. Я всех ваших штучек не знаю. Какими были регрессоры сто лет назад – могу рассказать. А про нынешних…

– Расскажи мне, что такое Уход.

– Что?

– Уход.

– Ты не знаешь?

– У меня была амнезия, – устало повторил я. – Кое-что я смог восстановить. Но многое – нет.

– Боги древних! – в полном восторге воскликнул Тараи. – Я, пациент санатория с десятилетним стажем, могу поделиться новостями!

– Да, Агард. И я буду очень признателен тебе.

– Ты хоть помнишь, что раньше Матушка светила в другом небе? Что раньше звезд было так много, что ночь немногим отличалась от пасмурного дня?

– Допустим, что помню. Хотя на самом деле я это вычитал.

– Невероятно! – Тараи так дернул рукой с зажатой в ней кружкой, что расплескал драгоценный самогон. Печально глянул на залитый ватник и продолжил: – Вы прокололись! Вы, наши любимые регрессоры! Двенадцать лет назад сунули нос туда, куда не следовало! Полезли налаживать Дружбу – и получили по загривку!

– Ты рад этому? – удивленно спросил я.

– Да! – с вызовом ответил Тараи. – Нет, мне жаль тех ребят, что погибли. Конечно. Но рано или поздно подобное должно было случиться. Нельзя бесконечно нести во Вселенную собственную этику, пусть даже абсолютно правильную. Не нужна звездам наша любовь, Ник!

– А что тогда нужно? Если не любовь?

Я не то чтобы был с ним не согласен. Наоборот, его тихий бунт был мне симпатичен… мне, космическому извозчику Хрумову, а не регрессору Нику.

– Что нужно? Я не знаю, Ник. – Агард развел руками. – Я ведь историк. Не прогнозист, не философ, не Наставник… Может быть, уважение?

– Вместо любви?

– Прежде любви. Если она придет, конечно. Это ведь такая смешная вещь, любовь… – Тараи засмеялся. – Ты знаешь, сколько значений было раньше у этого слова? А сколько осталось? А? Когда тебе разрешают с самого детства дружить с девочкой и говорят про то, какая вы славная пара, – разве это любовь?

– Нет, – ответил я. Представил Катти и поправился: – Не знаю.

– Ты умный парень, Ник. Мало кто сумеет сказать хотя бы «не знаю».

Тараи вздохнул.

– Значит, Уход. Отвлекся я… Мы бежали. Ник. Позорно и постыдно бежали, оказавшись перед выбором – скрыться или быть уничтоженными. А словесная чушь про нежелание жертв… это уже ваш любимый принцип Обратимости Правды…

Он захохотал – и вдруг замолк. Уставился на меня с испугом, словно сообразив, что слишком уж разговорился.

– Мне тоже кажется, что Обратимость Правды – не самая верная мысль, – сказал я, вставая. – Я пойду спать. Долгий был день.

Тараи неуверенно спросил:

– Если я останусь на ночь здесь…

– Как угодно.

Я коснулся двери – та открылась. Темно, горит лишь одна лампа. Здесь есть управление светом, или он выключается автоматически? В бараке была полная тишина, лишь за стенами шум ветра. То ли спят все, то ли притворяются.