Чистовик - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 9

— А если штурмовать не будут? — спросил я. И сам улыбнулся той глупости, что сказал.

— Давай подождем, — согласилась Василиса. Мне кажется, с облегчением согласилась.

В тот же миг в харьковскую дверь постучали. Осторожно, вежливо, деликатно. Только те, кто облечены и властью, и силой, позволяют себе так стучать.

— Иди. — Василиса мгновенно распахнула дверь на Янус. Пахнуло морозом, закружились в дверном проеме снежинки. — Иди на закат! Я впущу их не сразу, у тебя будет час или два.

— У тебя будут проблемы, — сказал я.

— Допустим, я была в Нирване. — Василиса усмехнулась. — Почти Пушкин получился… Была в Нирване, навещала убогих. А что тебя на Янус пропустила, так это моя функция — людей туда-сюда пропускать! Газету еще прочитать не успела, ничего не знала, не слышала… Иди!

Она быстро коснулась губами моего лба — на этот раз уже без всякой эротики, будто сестринским или материнским поцелуем. И вытолкала в метель.

Дверь за моей спиной мягко, почти беззвучно захлопнулась.

Я обернулся.

С этой стороны дом Василисы выглядел чем-то вроде крепостных развалин, в которых чудом уцелел один-единственный приземистый донжон. Одинокое окно на втором этаже мерцало тусклым дрожащим светом — будто от факела или свечей. Дом стоял на круче, внизу, под обрывом, угадывалось скованное льдом, засыпанное снегом русло реки.

А вокруг куролесила метель. Носились в воздухе снежинки, поскрипывал под ногами снег, на счастье, и впрямь неглубокий. Солнце в небе едва угадывалось сквозь снежные тучи. Холмы, через которые мне надо было перевалить, вставали впереди темной неприветливой стеной.

— Справлюсь, — пообещал я сам себе.

И пошел к холмам.

4

С тех пор, как человек научился считать, объясняться стало гораздо проще. Скажешь «горстка храбрецов сдерживала превосходящие силы противника» — только плечами пожмут, мол, горстки — они всякие бывают. А отчеканишь «триста спартанцев против десятков тысяч персов» — сразу становится ясен масштаб.

Одно дело «денежный мешок», другое — «мультимиллионер». Одно дело «страшный холод», другое — «минус сорок». Одно дело «марафонская дистанция», другое — «сорок два километра».

Никакие слова, никакие красочные эпитеты не сравнятся с той силой, что несут в себе числа.

Двадцать два километра.

Минус десять по Цельсию.

Честно говоря — совсем не страшная арифметика.

Зиму я любил. И даже зимний отдых. Пусть иностранцы пребывают в твердой уверенности, что зимой «русский мужик забиваться в свой изба и пить горячий водка из самовар». На самом деле выбраться зимой в подмосковный санаторий — большое удовольствие. Если ты не фанат зимних видов спорта, занятие все равно найдется: от катаний на снегоходах и санях до самых банальных пеших прогулок на свежем воздухе. А как потом пьется горячий чай! (Будем откровенны, рюмка-другая водки тоже не повредит.) Ну и поплавать в бассейне, глядя сквозь стеклянные стены на заснеженные деревья, попариться в сауне или парной… Что? Нет бассейна и сауны? Ну так надо выбирать правильные санатории…

Двадцать два километра — это просто большая прогулка на свежем воздухе.

Я отошел от дома Василисы метров на триста, прежде чем второй и последний раз оглянулся. В снежной круговерти едва-едва теплился свет в оконце. Минуту я постоял, кусая губы. Расстояние — не беда. Пройду. Главное — с пути не сбиться. Но тут помогут холмы. Судя по карте, они тянутся ровной широкой полосой, разделяя два портала. Так что когда гряда останется за спиной, то я буду идти прямо на башню другого таможенника. Солнце, хоть и едва видимое сквозь тучи, еще высоко, значит, полная тьма мне не грозит. Дойду.

Уже потом я поражался наивности — и своей, и Василисы. Причем если Василисе, живущей в теплом Харькове, эта наивность позволительна, то мне — вряд ли.

Наверное, все дело было в розе ветров, сдувавших снег со склонов к руслу реки. Но пока я не перевалил через вершину первого холма, идти действительно было просто. Ветер становился все сильнее и злее, но шел я по твердому обледенелому склону. А вот в лощине, лежащей за холмом, ноги сразу ушли в снег по колено. Еще один шаг — и я провалился в сугроб по пояс.

Переводя дыхание, я растерянно огляделся. Передо мной лежала небольшая, почти круглая котловина метров двадцати — тридцати в диаметре. Сущая ерунда! Вот только форсировать ее придется под слоем снега…

Я стянул рукавицы, засунул руки под капюшон и энергично потер уши. Так… Придется как-то обогнуть лощину. Развернувшись, я неохотно поднялся на гребень холма. Наклонил голову, защищая глаза от ветра, — и двинулся, огибая котловину поверху. Каменистый склон был покрыт предательской корочкой льда, слегка припорошенной инеем, но дешевые пластиковые сапоги и впрямь обладали неплохим сцеплением.

Миновав котловину, я поднял голову. В тот же миг, словно преисполнившись иронии, небеса Януса просветлели, солнце чуть ярче проглянуло сквозь тучи — и я увидел лежащую передо мной гряду холмов.

Все они были примерно одной высоты, будто стесанные исполинским рубанком. И пространство между холмами, все эти долинки-котлованы-расщелины, заполнял плотный, слежавшийся снег. Посыпьте вафельную пластинку сахарной пудрой — и вы представите в миниатюре, как это выглядело.

Можно было сколько угодно гадать, каким образом сложился такой рельеф. Может быть, всплывающие иногда навыки функционала-таможенника даже подсказали бы, как подобная местность называется.

В любом случае мне надо преодолеть гряду. И если спускаться в долинки невозможно, то придется идти поверху, по вершинам холмов. Скользко, конечно, зато не нужно мотаться вверх-вниз по склонам…

Так что я даже не расстроился. Пожал плечами, снова наклонил голову, пряча лицо от ветра, и осторожно двинулся по скользким, промороженным камням. В голове вдруг всплыла какая-то заумная фраза «Криогенный рельеф. Бугры пучения и западины термокарста». Наверное, это и была та самая подсказка от энциклопедических знаний, некогда предоставленных в мое распоряжение? Ну, тогда подсказка вышла неполной, без расшифровки. Я мог обозвать происходящее, но не рискнул бы хоть как-то объяснить свои слова.

Плевать. Не на интеллектуальном шоу. Двигать надо ногами, а не языком…

И я двигал ногами. Шел по каменистым тропкам, то спускаясь к заполненным снегом ямам (там ветер был потише), то поднимаясь на вершины холмов (и вот тут вьюга обрадованно набрасывалась на меня с новой силой). Московская зима — теплая и грязная, с мокрым серым снегом — теперь казалась мне почти идиллической. Еще сентиментальнее вспоминались улочки Кимгима с его запряженными в сани лошадками, неуклюжими полицейскими броневиками на спиртовой тяге, прогуливающимися парочками в старомодных, не рассчитанных на беготню и сутолоку костюмах.

Зима — это очень симпатичное время года. Если без ветра…

Первый раз я поскользнулся и упал где-то через полчаса. Совсем не ушибся и бодро двинулся дальше. А вот когда ноги разъехались второй раз — больно приложился копчиком о камень и съехал в заснеженную ложбину, уйдя в снег почти по пояс.

Страха не было. Я выругался, распластался на снегу — будто на трясине или зыбучем песке, — выполз на камни. Присел на корточки — ветер при этом почти не ощущался. Снял рукавицы, сбросил рюкзак, открыл его. Кажется, Василиса укладывала туда термос…

Термос и впрямь нашелся. Маленький, металлический. Чай внутри оказался едва теплым — у Василисы не было времени разогревать самовар.

Зато она плеснула в чай не то коньяка, не то виски. Я даже закашлялся, сделав глоток. Принюхался. Нет, пожалуй, это даже не виски, а ром. На морозе хорошо, конечно, но придется быть осторожнее.

Я сжевал каменный от мороза бублик и сгрыз кусок твердого шоколада. Посмотрел на часы — ого! Прошло уже два часа с того момента, как я оказался на Янусе.

И сколько же я прошел за это время? Если брать чистое расстояние… ну, километров пять. Максимум.