Черновик - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 55

— Здравствуйте, Кир Саныч, — сказал он старику, улыбаясь. Не менее широко и дружелюбно он улыбнулся мне: — Здравствуйте.

— Добрый день, — сказал я. Парень вызывал невольную симпатию, сразу хотелось что-нибудь у него заказать.

— Здравствуй, Роман. — Старик снял шляпу, аккуратно пристроил ее на свободном стуле. Трость почему-то прислонил к столу, хотя естественно было бы повесить ее на спинку стула. — Нам, пожалуйста, по кружке пива. «Московского черного». Нет, пожалуй, юноше — «Яузского золотого», ему жарко. И к пиву как положено. Да, твоя матушка пирожки пекла?

— Уже ставит в духовку. — Негр Роман прямо-таки расцвел в улыбке.

— Матушке от меня привет, а нам — пирожки, — решил старик. Когда официант отошел, повернулся ко мне и заговорщицки произнес: — В это трудно поверить, но лучшие в Москве пирожки с капустой печет его мать. Которая капусту увидела, только в Союз приехав!

Значит, все-таки Союз…

— Удивительно, — сказал я, имея в виду вовсе не кулинарные таланты чернокожей иммигрантки.

— Давайте знакомиться, — продолжал старик. — Кирилл Александрович.

— Кирилл. Кирилл Данилович.

— Тезка! Очень приятно.

Летняя стойка с пивными кранами и высокими разноцветными стеклянными конусами — неужели сироп для газировки? — стояла перед входом в ресторанчик. Официант быстро вернулся с двумя кружками пива. Неуловимым движением обронил перед нами на столик картонные кружочки, следом опустил запотевшие кружки с пивом. Старику — чернейший портер с густой шапкой пены. Мне — золотистое, светлое, но без той нездоровой бледности, что отмечает всякие мексиканские и южноамериканские сорта.

Пиво оказалось хорошим. Прохладным, легким, без кислого привкуса.

Следом за пивом были принесены орешки нескольких сортов, тарелка с сырной нарезкой, мелкая копченая рыбешка.

— Пирожки скоро будут. — Роман приложил палец к белому берету, будто шутливо отдал честь, и удалился.

— Так вот, — отхлебывая пиво, сказал старик. — Было это в мае… слухи-то по Москве с первого числа ходили, но мало кто им верил. Сами знаете, какое это время было. Тревожно, голодно… Но восьмого мая все-таки стали людей эвакуировать. Объясняли, что упадет огромный метеорит. Народ, конечно, не шел. Не верили. За дома боялись, за скарб… — Он задумчиво посмотрел на памятник. — Там написано, что триста четырнадцать человек погибли. Врут! Это только те, кто отказные листы подписал: мол, предупреждены, эвакуироваться отказываемся. Их и засчитали. Еще, полагаю, столько же не нашли, не предупредили. Кто двери не открывал, кто прятался, ничего хорошего от властей не ждал. Да и ворья с дураками набежало… сквозь оцепление всегда просочиться можно. Квартиры грабили, веселились. Всю ночь тут костры горели, пьяные вопли были слышны, визги женские… Я в оцеплении стоял. Ох, ругались красноармейцы… мат стеной стоял. А утром ударило.

— Вы видели, как упал метеорит? — спросил я.

— Нет, конечно. Что вы, Кирилл! Был удар. Страшный удар, Спасская башня у Кремля накренилась… Земля будто море волнами ходила. Свет — ослепительный, ярче тысяч солнц. Грохот — кто от страха вопить не начал, тому барабанные перепонки порвало. Потом говорили, будто видели кто огненный шар, с неба валящийся, кто дымный след… Нет, ерунда все это. Удар, свет, грохот. Все отсюда, вот именно с этой точки, и шло. Телеграфные аппараты на пятьдесят верст вокруг погорели…

Я кивнул. Покосился на руины башни.

— Да, тут мемориал и построили, — кивнул старик. — Все было выжжено, в прах превратилось. А она — устояла. Чудеса, правда?

— Угу… — Я поднес кружку с пивом к губам, но так и замер.

Страшный удар. Земля ходит волнами. Ослепительный свет. Грохот. Электромагнитный импульс.

— Телеграфные аппараты сгорели?

— Ну да. Говорят, будто и на кораблях в Балтике радио отказало. Может, и брешут, конечно.

Я отставил кружку. Покачал головой.

— Кирилл Александрович, это не метеорит был.

— Конечно, — легко согласился старик. — Какой, к чертям собачьим, метеорит? Какой еще расчет траектории в девятнадцатом году? Термоядерный взрыв!

— Но в девятнадцатом году…

— Это здесь был девятнадцатый. А на нашей с вами Земле — пятьдесят четвертый. Тоцкие учения. С самолета сбросили сорокакилотонный ядерный заряд, но это было лишь прикрытием. Термоядерный заряд был нетранспортабельным, его собрали прямо у стен башни. — Старик кивнул в сторону обгорелых руин. — Здоровенная бандура. Тут я и понял, что пора делать ноги… А башня не выдержала. Стену смело, на миллисекунду между мирами открылся прямой проход. Весь удар туда… то есть сюда, всосало. Земля дыбом встала. Уникальный эксперимент по изменению рельефа вышел. Еще, наверное, Земле-двенадцать досталось. Но ее не жалко. Что этих пауков-то жалеть? — Старик захихикал. — Мне пауки никогда не нравились, а волосатые и здоровенные — тем более.

— Вы — тот самый таможенник, что открыл дверь в Аркан? — воскликнул я.

— Совершенно верно, молодой человек. Егоров Кирилл Александрович, бывший мастер-таможенник, бывший сотрудник госбезопасности СССР, бывший майор, бывший Герой Советского Союза. Приговорен к смертной казни за отказ провести в Аркан отряд специального назначения для ликвидации антисоветского мятежа.

— Но в Аркане время опережает наше на тридцать пять лет! Я думал… проход уничтожили, потому что узнали про развал Советского Союза, а тамо… а вы отказались закрыть сюда проход…

— Это так всем мозги запудрили? Чушь, коллега! На Земле-один время отстает. Проход уничтожили, когда Каплан пристрелила товарища Ульянова, коммунисты запаниковали, и к власти в Советской России пришло коалиционное правительство. Сталин требовал ввести в Аркан войска и ликвидировать «мятеж». Я отказался пропустить отряд. Усатого то ли кондрашка хватила, то ли кто-то из наших ликвидировал… но власть так и не успокоилась. В итоге меня сдали. Друзья-функционалы и сдали. Но я долго держался, башня практически неуничтожима. — Старик гордо улыбнулся.

— Дмитрий… один политик… он хотел узнать, как здесь живут люди… понимаете, воспользоваться Арканом как образцом для сравнения, как полигоном! Выяснить, что правильно, а что нет, принимать правильные решения…

— Кирилл, мальчик… — Старик посмотрел на меня с жалостью. — Твой политик опоздал. Полигон — наша с тобой Земля.

Меня словно током пробило. Одна за другой кусочки головоломки стали складываться в картину.

И она мне не понравилась.

Аркан. Земля-один.

Аркан и есть Земля-один.

— Все остальные обитаемые миры… тоже?

Кирилл Александрович кивнул. Глотнул пива. Сказал:

— Конечно. Моделирование работоспособных социальных моделей здесь на уровне. Тот же Антик, к примеру. Бывали?

Я покачал головой. Уточнять, что функционал я без году неделя, не хотелось.

— Ну так вот, он развивался нормально. Там эпоха Ренессанса началась, когда возникла свежая мысль: счастье человеческое — в простоте общественных отношений и технических устройств. И мир был аккуратненько опущен — назад, в античность. Довольно любопытный итог. Но все-таки не образец для подражания. Оставили для контроля. — Он вздохнул, посмотрел на часы. — Еще пива?

— Нет, спасибо.

— А я повторю с вашего позволения. — Старик махнул рукой официанту.

— Как вы меня узнали? — спросил я. — Вы же… или вы все еще функционал? Я не почувствовал.

— Самую чуточку, — просто ответил старик. — Я ведь связь с башней до конца не разорвал. Если бы ее разрушило полностью — умер бы, наверное. А уж способностей бы точно лишился! Но вот кусочек стены устоял, повезло. Так что я своих чую. Еще кое-что по малости осталось… языки чужие худо-бедно понимаю, с долголетием швах, зато никаких болезней.

Я посмотрел на тросточку.

— Это для понта. — Кирилл Александрович улыбнулся. — Да и нехорошо старичку слишком бойко прыгать. Трость — она сразу уважение вызывает, солидности придает… Так вот башню твою я почувствовал. Как только ты проход к нам открыл — сразу. Я всегда знал, что если кто-то вновь в Аркан пробьется, то снова на этом же месте. Здесь до сих пор барьер между мирами слабый. Термоядерный заряд — это не шутка, Кирилл. Ох не шутка.