Дневной дозор - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 5

— А в чем состоят обязанности ведьмы?

Мы вывернули на Русаковскую, и водитель прибавил скорости. Может быть, успею вовремя?

— Когда как, — уклончиво ответила я. — В основном — противостоять силам Света.

Водитель, похоже, принял игру — которая игрой вовсе не являлась.

— Значит, ты на стороне мрака?

— Тьмы.

— Здорово. У меня есть одна знакомая ведьма. Теща, — водитель хохотнул. — Но она уже на пенсии, слава Богу. А чем тебе не нравятся силы света?

Я украдкой проверила его ауру. Нет, все в порядке — человек.

— Они мешают. Вот скажите — что для вас главное в жизни?

Водитель подумал секунду:

— Жизнь. И чтобы не мешали жить.

— Правильно, — согласилась я. — Каждый хочет быть свободным. Правда?

Он кивнул.

— Вот мы, ведьмы, и боремся за свободу. За право каждого делать то, что ему хочется.

— А если человек хочет зла?

— Это его право.

— Но если он при этом нарушает права других людей? Вот я сейчас подрежу кого-нибудь, и нарушу его права.

Мне стало смешно. Мы вели почти классический диспут на тему «Что есть Свет, и что есть Тьма». И мы, Темные, и те, кто называет себя Светлыми — все мы промываем новичкам мозги на эту тему.

— Пытаются нарушить твои права — помешай это сделать. Ты имеешь на это право.

— Понятно. Закон джунглей. Кто сильнее, тот и прав.

— Сильнее, умнее, дальновиднее. И это вовсе не закон джунглей, это закон жизни. Разве бывает иначе?

Водитель подумал, и покачал головой.

— Нет, не бывает. Значит я имею право сейчас свернуть куда-нибудь, наброситься на вас, и изнасиловать?

— Вы уверены, что сильнее меня? — спросила я.

Мы как раз остановились на перекрестке, и водитель внимательно посмотрел на меня. Покачал головой:

— Нет… не уверен. Но я же не потому не нападаю на девушек, что они могут дать отпор!

Он начал слегка нервничать. Разговор вроде бы был шутливый, но что-то неладное он чувствовал.

— Еще потому, что могут посадить в тюрьму, — сказала я. — И все.

— Нет, — твердо сказал он.

— Да, — я улыбнулась. — Именно поэтому. Вы ведь нормальный, здоровый мужик, и реакции у вас правильные. Но есть закон, и поэтому вы предпочитаете не нападать на девушек, а вначале за ними ухаживать.

— Ведьма… — пробормотал водитель, криво улыбаясь. Резко газанул.

— Ведьма, — подтвердила я. — Потому что говорю правду, и не кривлю душой. Ведь каждый хочет жить свободным. Делать то, что ему хочется. Совсем уж все не получается, ведь у всех есть свои желания, но стремления у каждого именно таковы. И вот, из их противоборства и рождается свобода! Гармоничное общество, в котором каждый хочет получить все, хотя и вынужден мириться с чужими желаниями.

— А как же мораль?

— Какая еще мораль?

— Общечеловеческая.

— Какая? — спросила я.

Ничего нет лучше, как ставить человека в тупик требованием сформулировать свой вопрос. Люди обычно не думают над смыслом сказанных слов. Им кажется, что слова передают истину, что на слово «красный» человек представит себе спелую малину, а не пролитую кровь, что слово «любовь» вызовет в памяти сонеты Шекспира, а не эротические фильмы «Плейбоя». Вот и встают в тупик, когда сказанное слово не дает нужного отклика.

— Есть же основы, — сказал водитель. — Догмы. Табу. Эти… как их… заповеди.

— Ну? — подбодрила я.

— Не укради.

Я засмеялась. Водитель тоже улыбнулся.

— Не возжелай жены ближнего своего, — теперь уже он улыбался вовсю.

— Получается? — спросила я.

— Когда как.

— И даже «не возжелать» получается? Вы так хорошо контролируете свои инстинкты?

— Ведьма! — со вкусом сказал водитель. — Ну каюсь, каюсь…

— Не надо каяться! — остановила его я. — Это же нормально. Это свобода! Ваша свобода. И украсть… и возжелать.

— Не убий! — изрек водитель. — А? Что скажешь? Общечеловеческая заповедь!

— Еще бы сказали «не вари козленка в молоке его матери». Вы телевизор смотрите, газеты читаете? — спросила я.

— Иногда. И без удовольствия.

— Тогда что же вы называете «не убий» заповедью? Не убий… утром передавали, на юге взяли еще троих заложников, требуют выкупа, каждому уже отрезали по пальцу в знак серьезности требований. Один из заложников, между прочим, трехлетняя девочка. И ей, кстати, тоже отрезали палец.

Пальцы водителя, сжимавшие руль, сжались, побелели.

— Сволочи… — прошипел он. — Выродки. Слышал я, слышал…Но это же мрази, это нелюди, только они на такое способны! Своими руками бы каждого придушил…

Я молчала. Аура водителя пылала алым. Не врезался бы: он себя почти не контролирует. Слишком удачно я попала — у него у самого маленькая дочь…

— Вешать на столбах! — продолжал бушевать водитель. — Напалмом жечь!

Я молчала. И лишь когда водитель потихоньку затих, спросила:

— Так что там про общечеловеческие заповеди? Вам сейчас дать в руки автомат — вы же на курок нажмете без колебаний.

— К выродкам никакие заповеди не относятся! — рявкнул водитель. Куда только девалась вся его спокойная интеллигентность! Потоки энергии хлестали из него во все стороны… и я впитывала ее, быстро восполняя потраченную утром Силу.

— Даже террористы — не выродки, — сказала я. — Они люди. И вы человек. И нет для людей никаких заповедей. Это научно доказанный факт.

По мере того, как я оттягивала распирающую его энергию, водитель успокаивался. На самом деле, конечно, ненадолго. К вечеру качели качнутся обратно, и его снова охватит ярость. Это как с колодцем — можно быстренько выкачать из него воду, но она нахлынет вновь.

— Все равно вы не правы, — более спокойно ответил он. — Логика, конечно, присутствует, да… Но если сравнивать с каким-нибудь средневековьем — мораль бесспорно выросла.

— Да бросьте! — я покачала головой. — Куда там — выросла… Даже в войнах тогда были строгие правила чести. Война — так действительно война, и короли шли вместе со своим войском, рискуя и троном, и головой. А сейчас? Захотела большая страна придавить маленькую — и три месяца бомбила ее, заодно избавляясь от устаревших боеприпасов. Даже солдаты не рисковали жизнью! Все равно, как вы сейчас выехали бы на тротуар, и пошли сбивать пешеходов как кегли.

— Правила чести были среди аристократов, — резко возразил водитель. — Простые люди гибли толпами.

— А сейчас разве иначе? — спросила я. — Когда один олигарх разбирается с другим, то некие правила чести соблюдаются! Потому что и у того, и у другого имеются отморозки-исполнители, компромат друг на друга, кое-где — общие интересы, кое-где — родственные связи. Та же самая аристократия, что и раньше! Те же самые короли, сидящие по уши в капусте. А простые люди — быдло. Стадо баранов, которых выгодно стричь, но порой прибыльнее пустить под нож. Ничего не изменилось. Не было заповедей, и нет!

Водитель замолчал.

И так и не проронил больше ни слова. Мы свернули с Камергерского на Тверскую, я сказала, где остановиться. Расплатилась, дав нарочито больше, чем следовало. Лишь тогда водитель заговорил.

— Никогда больше не буду подвозить ведьму, — с косой усмешкой проронил он. — Нервное занятие. Не думал, что беседа с красивой девушкой может так испортить настроение.

— Извините, — я мило улыбнулась.

— Удачной… работы, — он захлопнул дверь и резко тронул с места.

Надо же. За проститутку меня еще не принимали, а он, похоже, принял. Вот что «паранджа» делает… ну и район, конечно.

Зато потраченную утром Силу я восстановила, и с лихвой. Он оказался великолепным донором, этот умный, интеллигентный, сильный мужчина. Лучше у меня получалось только… только с помощью призмы силы.

Я вздрогнула при этом воспоминании.

Как глупо… как чудовищно глупо тогда все получилось.

Вся жизнь пошла под откос. Все было потеряно — в один короткий миг.

«Дура! Жадная дура!»

Хорошо, что никто из людей не может увидеть моего настоящего лица. Оно сейчас, наверное, такое же жалкое как у глупого юного соседа.