Выйти замуж - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 17

Брови Ольги Радиевны испуганно поползли вверх.

– Я потом все объясню, – успокоила ее Люся. – А вы пока ложечкой в баночку, соскоблите с него.

Когда Люся уже сливала воду с макарон, в кухню тихо прошмыгнула Ольга Радиевна. Люся забрала у нее баночку с заветным средством, промыла его и залила молоком. Только тогда она обратила внимание на странное дыхание свояченицы. Ольга Радиевна пыталась подавить волнение. Брови у нее так и остались у самой линии волос на лбу, а глаза приняли форму яиц, поставленных на попа.

– Ничего с Марго не случится, – ласково сказала Люся.

Но Ольгу Радиевну волновало другое.

– Вы давно его знаете? Этого мужчину? – пролепетала она.

– Нет. – Люся быстро и ловко вскрывала банки с тушенкой и заправляла ею макароны. – Он полчаса назад гнался за мной в лесу.

Глаза-яйца качнулись, словно намереваясь выкатиться и грохнуться об стол.

– Да вы не волнуйтесь, – сказала Люся, – он не насильник.

– Как можно быть уверенным? – хлюпнула Ольга Радиевна. – Ведь у нас Оленька. Инфекция. Это ужасно!

– Вы имеете в виду грибочки?

– Нет, сифилис.

Люся на мгновение застыла, потом решительно передала кастрюлю Ольге Радиевне:

– Пожалуйста, покормите стариков.

И стремительно отправилась к умывальнику, где Михаил Борисович заканчивал приводить себя в порядок.

Он уже смыл с себя кисломолочную смесь и расчесывал перед зеркалом густую черную с проседью шевелюру и бороду.

– Вы больны? – строго спросила Люся.

– Абсолютно здоров.

– А сифилис?

Михаил Борисович расхохотался. О, как он смеялся! За такой густой раскатистый истинно мужской хохот можно было простить многое. Но не срамную болезнь. Люся насупилась.

– Я вашей родственнице сказал, что по профессии врач, венеролог. И сифилис лечу, а не распространяю.

– Ну, – замялась Люся, – а с ваших больных не могло перейти на... на...

– Грибочки? – снова рассмеялся Михаил Борисович. – Исключено. Пути передачи вензаболеваний, боюсь, уже не грозят вашей родственнице.

– Она очень хорошая женщина, – вступилась за Ольгу Радиевну Люся. – Просто немного испуганная жизнью.

– Да бог с ней. Скажите мне, милая Людмила Семеновна, мы с вами сейчас отправимся искать вашу тележку или вы сначала напоите меня чаем?

Михаил Борисович устроил беременную Оленьку на консультацию к своему приятелю. Врач выписал ей такую мерзкую жидкость, что Оленька от страха (принимать эту гадость три раза в день!) избавилась от токсикоза.

Кошка Маргарита, грязная и голодная, шатаясь от усталости и любовных утех, через сутки вернулась домой.

Михаил Борисович больше не появлялся, не звонил Люсе. А она тосковала. Не могла забыть его рокочущий смех, его насмешливокомплиментарные глаза. В Михаиле Борисовиче была бездна мужского обаяния. Он разговаривал с женщинами слегка покровительственно, но его небрежность волновала собеседниц более, чем иные пылкие речи. Подобный мужской тип хоть и редок, но уже описан в литературе неоднократно. Только не надо его путать с теми вульгарными нахалами, которые ставят женщин в эволюционный ряд между черепахой и обезьяной.

Люся решила позвонить сама, придумала оправдание: врачей и учителей принято благодарить. А Михаил Борисович разве не сделал для их семьи святое дело – беременной помог избавиться от тошноты, а кошке помог забеременеть? Люся купила в кооперативном киоске красивую бутылку, о содержимом которой странно честно для времен повальных фальсификаций было написано на стекле киоска: «Якобы коньяк, вроде французский, говорят – “Наполеон”».

Михаил Борисович Люсиному звонку обрадовался, ловко взял инициативу в свои руки, словно это он, а не Люся дрожащей рукой три минуты назад крутил диск. Настойчиво приглашал Люсю к себе в гости, и она долго не сопротивлялась.

В день свидания Люся взяла отгул и провела все утро в салоне красоты. Там ей сделали педикюр, маникюр, массаж общий и лица отдельно, маску из мякоти кокоса, постригли, завили и причесали. Люся оставила у мастериц половину зарплаты. На мой взгляд, совершенно напрасно. Потому что у Кузьминой-влюбленной глаза светятся необыкновенно, вся она преображается, молодеет – чего никакими искусственными ухищрениями не добиться. Но ведь визит в парикмахерскую – это своего рода допинг. Если вам восемнадцать лет, то вы можете пускаться в любовный марафон без всякой подстраховки, а в тридцать шесть без допинга уже боязно.

Михаил Борисович в долгий марафон не собирался. Он встретил Люсю радостно и ласково, накрыл холостяцкий, но деликатесный стол. Угощал ее шампанским, а сам попивал «якобы “Наполеон”» и похваливал даже.

Он поведал Люсе историю своей семейной жизни: три года назад Михаил Борисович развелся, его жена с детьми сейчас живет в Израиле, а он, русский, туда ехать отказался. Люся скромно упомянула, что тоже была замужем и у нее двое деток, мальчики.

Затем Михаил Борисович долго и интересно рассказывал о сути своей работы в Министерстве здравоохранения. Оказывается, он разработал систему отлова и лечения венерических больных в тюрьмах. Именно туда попадает много носителей болезней любви, никто ими не занимается, хвори эти культивируются и распространяются дальше.

– Вы понимаете, милый (он уже называл Люсю «милый»), ведь контингент колоний и на воле к врачу не приходит. Единственная возможность оборвать цепочку – профилактическое обследование в местах заключений.

Люся постепенно избавилась от оторопи, когда о позорных болезнях говорят как о гриппе, и ее даже развеселил профессиональный жаргон Михаила Борисовича, который называл сифилитиков сифонами.

Окончательно покорив Люсю своей государственной значимостью, венеролог перешел к танцам. Под ностальгические англоязычные песни шестидесятых годов они кружились по комнате, прижимаясь друг к другу все теснее.

И тут наш доктор допустил ошибку. Продолжай он медленно и плавно развивать события в танце, Люся бы не устояла. Но Михаил Борисович решил пойти вербальным путем. Он взял Люсины руки, прижал их к своей груди и разразился страстной речью. Суть ее заключалась в том, что он, Михаил Борисович, страшно, неимоверно занятой человек. Сестра живет в трех кварталах, а он с ней полгода не виделся. И нет у него, ну нисколечко нет времени на ухаживания, цветы, театры и прочее. Пусть Люся – умница – представит себе, что все это было. Да и не гимназисты же они юные, а люди вполне зрелые и опытные. Словом, пусть «милый» остается, нынче у него. А времени у него – нет, ну ни на что, даже жениться.

Оскорбить женщину словом гораздо легче, чем поступком. Она может простить очень многое, но брошенное вскользь замечание будет помнить годами.

Люся виду не подала, что обиделась на примитивное к ней отношение. Она потупила голову и тихо спросила:

– Где у тебя ванная?

Михаил Борисович возликовал и засеменил в нужном направлении. С него даже слетела барская небрежность и апломб, он засуетился в предвкушении.

Защелка в ванной была сломана. Люся включила воду, зажала в двери краешек полотенца и... вышла из квартиры.

Михаил Борисович радостно потирал руки. Он быстренько убрал с журнального столика остатки еды, походил по комнате, задвинул шторы. Его дама не появлялась. Немного поколебавшись, он раздвинул диван и постелил простынки. Люси все не было, вода шумела. Михаил Борисович подумал, что у Люси, наверное, дома отключили горячую воду и она решила вымыться основательно.

Он подошел к двери в ванную и прокричал:

– Люсенька, хотите кофе?!

В журчании воды ему послышалось «нет».

– Конечно, потом, потом, – пробормотал он.

Прошло еще полчаса. Михаил Борисович изнемог от ожидания. Он сидел на краешке дивана и раздраженно цедил:

– Стирку она там затеяла, что ли?

Внезапно он вскочил, вытащил из шкафа полотенце и бросился к ванной. Со словами «Люсенька, вот чистенькое!» он распахнул дверь.

Все эти подробности он рассказал Люсе потом, когда, потратившись все же на ухаживания, добился ее согласия на совместное проживание.