Уравнение со всеми известными - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 3

Анна хохотала. Неизвестно почему. Потому что она молода и хороша собой, потому что лес красивый, потому что Юра всегда восхищается ее смехом — по всем этим причинам и еще по сотне других, трудно формулируемых.

Усилием воли стянула губы в трубочку и нахмурила брови.

— Использовать физическое превосходство — не благородно, — прошепелявила она через трубочку.

Юра ничего не ответил и поцеловал ее.

Случись это в другой обстановке, Анна, наверное, бы расчувствовалась, бросилась ему на шею. Но сейчас, после бега и хохота, — никакого возбуждения. Вообще ничего особенного, словно ее поцеловал родственник, муж сестры Татьяны, например.

Она облизнула губы и задумалась, как будто ей дали попробовать экзотический фрукт и теперь она прислушивается ко вкусу во рту. У нее земляника, у него земляника — ничего нового. Анна слегка поморщилась и отрицательно покачала головой.

— Нет, — она выскользнула из рук Юры, — мне не понравилось, — и отвернулась, чтобы он не видел ее счастливой улыбки.

Подобное чувство, только в десять раз слабее, она переживала, получив зачетную книжку, которую сдавала преподавателю вместе с лабораторной работой. Пока оценка не проставлена, мучили сомнения: я все сделала неправильно, я тупая, глупая, получу двойку. А открыв зачетную книжку и увидев “отлично”, расслаблялась и ликовала: я умная, замечательная, будет у меня повышенная стипендия.

Анна начала тихонько удаляться. Походкой насмешницы и подстрекательницы: прижав руки к телу и оттопырив кисти, быстрыми мелкими шажками.

— Ах, не понравилось? — рассмеялся Юра. — Ну, погоди!

И догнал ее в три прыжка.

У них не было долгих объяснений, а сразу разговоры о свадьбе. Планировали, что поедут вместе в Донецк, чтобы Юра познакомился с мамой и сестрой Анны. Заявление нужно подать прямо сейчас, по приезде в Москву, а свадьбу сыграть в сентябре или в начале октября.

Оставшиеся десять дней в доме отдыха они редко выходили из комнаты, сломали казенную кровать.

Иногда Анна плакала — не знала, что чувствовать дальше. Забравшись на гору, альпинист спускается вниз. А здесь не было “вниз”. И “вверх” тоже кончилось.

Первый раз, когда у нее полились слезы, Юра растерялся.

— Что? — спрашивал он. — Что я сделал?

— Ты меня всю вытряхнул. У меня внутри не осталось ни одного моего органа, в голове — ни одной моей мысли. Везде — только ты. Я боюсь! Мне кажется, что без тебя я теперь не смогу ни дышать, ни ходить, ни думать.

— Все правильно. — От его объятия у Анны хрустнул позвоночник. — Ой, прости. У меня тоже осталось очень мало, что я могу сделать без тебя. Хочешь, я буду водить тебя в туалет?

— А я — тебя?

— Нет, это как раз и есть то малое, что мне придется делать самому.

— Ты деспот?

— Да. А ты — необыкновенная женщина. Я не ожидал, что ты такая необыкновенная.

Если она необыкновенная, то были другие, обыкновенные? Все чувства у Анны теперь обострились, и она от слез легко переходила к веселью, от ликования к грусти. В самом деле: Юра неутомимый, здесь, сейчас… А раньше? Когда они только ходили в кино и даже не целовались? Где-то он должен был растрачивать прорву энергии?

Юра ловко ушел от ответа, переведя стрелки на нее же. Анна удивительно соблазнительная и отзывчивая, будит в нем зверский аппетит. И все-таки? Ну была девушка, слава Богу, замуж вышла за другого. И более никакой информации — маленьким девочкам нечего совать нос в жизнь взрослых мужчин.

“Взрослый мужчина” в ответ на ее рассказ о школьном романе с Борисом Прокопенко покрылся красными пятнами от злости. Да, письмами заваливает. Жалко его, и иногда она отвечает на послания. И вообще подразумевалось, что Анна окончит институт, вернется домой и они поженятся.

— Это я на тебе поженюсь! — рявкнул Юра. — И больше не упоминай о своих воздыхателях! Я им головы откручу.

Потом успокоился и добавил:

— Грешно толкать меня на убийства юношей.

Глава 2

В медицинском кооперативе Костя Колесов работал три вечера в неделю по три часа. Платили в два раза больше, чем за полторы ставки в психиатрической больнице.

По понедельникам он занимался с группой из пяти человек. Самому старшему в ней, Игорю Петровичу, было шестьдесят пять, а самому младшему, Коле, недавно исполнилось семнадцать. Еще там были Наденька, упорно считавшая себя дурнушкой, скромный тихоня Виктор и потерявшая в автомобильной аварии мужа и дочь Татьяна. Колесов первым из специалистов его профиля занялся коллективной психотерапией и был доволен результатами, которые вполне могли служить темой для докторской диссертации.

По средам к Колесову приходили старые пациенты — те, кто упорно держался за свои неврозы, всячески лелеял их, хотя и заявлял о желании от них избавиться. Это были разные люди, зануды и симпатяги, мизантропы и альтруисты, деспоты и жертвы чужой деспотии, но Колесова их бытовые характеристики волновали лишь настолько, насколько помогали им избавиться от сладкой ноши застарелого невроза. Его задача заключалась в том, чтобы привести больного к “озарению” — к состоянию, когда он объективно поймет истоки своих невротических реакций, душевного дискомфорта и пожелает эти истоки иссушить, дабы стать здоровым. Со всеми пациентами Костя держался ровно и приветливо. Они в большинстве своем любили его, и каждый считал, что именно к нему доктор особенно внимателен. В этом была и доля истины, и элемент профессиональной игры в исключительность. Для самого Кости в работе заключались смысл, удовольствие и содержание жизни. Особенно последние пять лет после развода с женой.

В пятницу он принимал новеньких. Кооперативное начальство давно предлагало уйти из больницы, соблазняли двумя ставками. Но Костя не мог отказаться от клинической практики — привык к ней, врачей в больнице не хватало, материал для докторской еще не собран. Он рекомендовал в кооператив своего приятеля и коллегу по больнице Мишу Гришина. Он немного разгрузил поток пациентов к Косте, который уже назначал повторные приемы не раз в неделю, как следовало, а реже. Нужно бы вообще прекратить принимать новеньких, но кооперативщики решительно противились. По их принципам, если пациент желает доктора Колесова, то именно его и должен получить.

Нынче была пятница. В регистратуре Константин с облегчением узнал, что к нему записан лишь один человек. Ночью Костя дежурил в приемном покое, покой которого трижды нарушался “скорыми” с алкоголиками в белой горячке. А днем обычная круговерть: конференция врачей, обход, записи в истории болезни, два консилиума, одно заключение для милиции, три беседы с родственниками больных.

Пациентка уже ждала его возле кабинета с табличкой на двери “Психоаналитик. Кандидат медицинских наук К. В. Колесов”. Костя обратил внимание на прическу женщины — гладко убранные назад русые волосы собранны на затылке в узел с изящным гребнем. Костя грешил характерологическим формализмом — по внешним признакам судил о характере. Он считал, что женщины невротического слада или рефлексирующие по поводу своей внешности закрывают волосами лоб, виски, щеки — прячут себя от посторонних взглядов. Натуры цельные, самодостаточные или, напротив, равнодушные к себе, любят прически, открывающие лицо.

Но эти наблюдения были скорее игрой ума, а не аргументом в пользу диагноза. Глупо в фантазии парикмахера искать подсказки.

— Добрый вечер, — поздоровался Константин. — Через пять минут я вас приму. Хорошо?

Последняя часть вопроса была вовсе не обязательна. В самом деле, что можно ответить? “Нет, не хорошо”? Но он, этот вопрос, создавал видимость некоей зависимости врача от пациента, в противовес всегдашней и для многих неприятной зависимости пациента от врача.

— Здравствуйте. Конечно, — ответила спокойно женщина.

Именно спокойно. Она смотрела на него снизу вверх, и в ее взгляде не было привычного сплава смущения, робости, надежды, подозрительности, недоверия и желания разгадать: что за человек этот доктор, поможет ли он мне.