Школа для толстушек - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 47

Когда сами попробовали супчик, ужаснулись. А мужчины умяли за милую душу. Только потом из комнат, как из тифозных палат, все время неслось жалобное: «Воды! Воды!»

Глава шестая,

в которой основные события происходят за стенами Санлюба и без участия его обитателей

Уж замуж невтерпеж

Многочисленная Полина родня, дружившая по трем возрастным группам, редко собиралась вместе – условия не позволяли. Пригласить в двухкомнатную квартиру четыре десятка человек, братьев, сестер, их супругов и детей, дело немыслимое. Поэтому все вместе виделись только по особым случаям – свадьбам, проводам в армию, крестинам и похоронам.

Тем не менее, расселившись по Москве и Подмосковью, они сохранили деревенские представления о родне как сообществе, связанном узами крови и взаимовыручки. С детства старшие привыкли отвечать за младших, младшие – признавать авторитет старших и подчиняться. Включаемые в сообщество мужья и жены на первых порах путались в именах, порядковых номерах и в родстве-свойстве. Им терпеливо объясняли: «Не та Маринка на рынке кошелек потеряла, которая сестра и пятая с конца, а жена Коли, который между Клавой и Полей», «Леша – это сын жены Саши от первого брака, общий у них Павлик. Подрался Саша с сыном Лены, шестой по счету, из-за велосипеда». Казалось, что запомнить всех невозможно, но проходило время, и родственники и свойственники рассаживались в памяти, как ученики в классе, – тоже ведь вначале путаешься в фамилиях одноклассников.

Новообращенные родичи, как правило, проникались общей семейной идеологией, под защитой «наших» и «своих» чувствовали себя членами сплоченной организации вроде секты или партийной ячейки. Тем более, что обязанности были необременительными, а на помощь всегда можно рассчитывать. Ее оказывали не по возрастному принципу, а по половому. Например, мужчины помогали в строительстве дома Игорю, третьему с конца, или стеклили лоджию Лене, которая между Полей и Сашей. Когда у Маши, предпоследней, перед Зойкой, тяжело заболела свекровь, а на руках был маленький ребенок, то женщины по очереди дежурили в больнице или нянчили младенца.

Штабные, а точнее, диспетчерские обязанности несли Клава, третья по счету, и жены трех старших братьев. Это был своего рода совет семейства, куда стекалась вся информация и выдавались наряды на работы. Именно к ним обратилась Зойка, испугавшись семейного приговора: бросишь ребенка – все тебя проклянем.

На первый взгляд то, о чем просила непутевая шалава Зойка, выглядело безумно. Но, проведя личные и телефонные консультации, женщины взялись за выполнение плана. Он заключался в коллективном походе братьев и мужей сестер к Зойкиному хахалю и проникновенной беседе с ним: мол, женись, а то получишь.

Ясное дело, никому из мужчин план не понравился. Это ведь не топором махать или вещи таскать при переезде. Но давление на них оказывалось стойкое и упорное. В разных концах Москвы и уголках Подмосковья звучали одни и те же упреки, построенные на подтасовке фактов: «Все наши мужики идут, а ты отказываешься? Совесть есть? Сколько нам помогали! Как ты после этого в глаза Володе, Пете, Коле… будешь смотреть?»

Мытьем и катаньем, уговорами, угрозами и лестью женщины своего добились.

В один из дней, отпросившись с работы, девять мужчин в возрасте от сорока пяти до двадцати шести встретились на станции метро «Орехово» и двинулись в сторону управы. Отсутствовали только Вася, по понятным причинам избавленный от мероприятия, и третий с конца брат Игорь, сержант милиции, срочно вызванный в последний момент на усиленный вариант дежурства.

Они шли колонной, по два-три в ряд, чертыхались, пересмеивались, ругали женщин, все затеявших, и себя, поддавшихся бабским глупостям. Но их уже объединяло чувство коллективизма и азарта – что из этой затеи получится?

Управа занимала первый этаж большого жилого дома. Фамилия Зойкиного ухажера – Скворцов. Нашли комнату, на дверях которой белела табличка с его именем, и стали по одному входить.

Комната была тесной: два письменных стола и два шкафа для бумаг. Женщина, которая сидела напротив Скворцова, возмутилась:

– Куда? У нас не приемные часы! По одному! А братья все заходили и заходили.

– К Скворцову по личному вопросу.

Они набились как сельди в бочку, заняли все пространство, плотно обступив сидящего за столом Скворцова. То ли от духоты, то ли от страха он мгновенно вспотел. Под мышками растекались темные пятна, направленный на лицо вентилятор не справлялся с испариной на лбу.

– Вам, гражданочка, лучше выйти, – посоветовал кто-то женщине.

Она испуганно протиснулась сквозь мужской строй и выскочила из комнаты. Побежала в соседнюю вызывать милицию.

– Что происходит? – нервно спросил Скворцов. – Кто вы такие?

Они не сообразили договориться, кому речь держать, и на несколько секунд замешкались, переглядываясь.

– Кто вы такие? – повторил Скворцов.

Володя, самый старший брат, тугодум и молчун, двинул локтем в бок Кольку, который четвертый по счету, после Клавы.

– Мы братья и зятья! – Коля постарался придать голосу строгость.

– Что? – растерялся Скворцов и еще больше испугался, решив, что нагрянули братки из местной группировки. – Ореховские? – прошептал он.

– Зачем же? Воробьевские, – ответил Клавин муж Дима.

Скворцов о таких не слышал, но вздрогнул, когда из дальнего ряда послышалось:

– Ребята, давайте скорее. Духотища!

Вперед вышел брат Саша, седьмой по счету, между Леной и Мариной, словоохотливый весельчак и водитель автобуса.

– Знакомиться сейчас не будем, – сказал он. – Всех не запомнишь, постепенно узнаешь. Мужик! Хватит дурью маяться, женись на Зойке, а?

– И пошли пиво пить, – донеслось с задних рядов. Там не сохраняли тишины. Отпускали шуточки: «Он Скворцов, она Воробьева – птичья семья получается. Какое гнездышко совьют?» И даже выражали сочувствие Скворцову: не позавидуешь, во влип, на мыло исходит.

– Значит, это Зоя меня заказала? – вспомнил Скворцов бандитское слово.

– Тебя же никто не бил! – обиделся Саша.

– Пока! – донеслось сбоку.

– Хватит париться! – подал голос муж Вероники Леня. – Женишься по-хорошему или нет?

Что делать в случае отказа, компания представляла себе смутно, но посоветовали Скворцову с ними не связываться:

– Посмотри, какая мы сила! Взвод! У нас хорошая родня и очень большая. Сейчас тебе морду разукрасим или ноги поломаем, как потом дружить будем?

– Дружить? – пробормотал убитый горем Скворцов, которого не только женили насильно, но и определяли в банду.

И тут, на его счастье, прибыла милиция. Боец в камуфляже распахнул дверь, выставил автомат и гаркнул:

– Всем на пол! Лежать!

– Какое на хрен лежать! – ответили ему. – Мы стоя не помещаемся!

Боец на секунду задумался и изменил приказ:

– Руки вверх! Выходи по одному!

В дверях каждого из братьев-зятьев обыскивали на предмет оружия, забирали документы и ставили лицом к стенке с поднятыми руками. Через несколько минут у обеих стен длинного коридора выстроились шеренги задержанных. Маринкиному мужу Вите стены не хватило, он оперся на дверь кабинета, та раскрылась, и он под визги женщин упал внутрь. Милиционеры передернули затворы и бросились на крик. Оседлали Витю, заломили ему руки и надели наручники – все сопровождалось отборной руганью и угрозами.

Беспомощные, с растопыренными ногами и поднятыми руками, получавшие пинки при любой попытке сказать слово или повернуть головы, Зойкины парламентеры закипали от обиды и злости. Они простояли долго, пока не прибыл дополнительный транспорт и комплекты наручников.

В отделение привезли и Скворцова с заявлением: на него напали рэкетиры, назвавшиеся воробьевской группировкой, угрожали физической расправой; главных требований до приезда милиции высказать не успели, но первое заключалось в принудительной женитьбе на Зое Ивановне Воробьевой.