Бег по пересеченной местности (СИ) - "Старки" - Страница 11

— Блядь! Пит! Заткнись! — неожиданно хрипло выдал я.

— Ты же всё хотел знать! Вот и слушай! Стал на нем скакать, а он, гад, ещё и медлит! Посредине моей скачки велел мне бутылку передать. Я значит, вверх-вниз, еле слёзы от боли сдерживаю, а этот боров попивает бордо и по бедру меня похлопывает. Думал, сдохну там на нём! А когда он всё же кончил, велел мне подать ему фотик, что на столике был приготовлен. Приказал встать к нему задом, наклониться, развести руками ягодицы и стал фоткать. Ему нужно было запечатлеть, как из ануса кровь течёт, так и это еще не всё… А-а-а-а! Ты что! — это я не выдержал уже, развернулся и заехал гадёнышу в зубы. Невыносимо ведь! Его попросили про убийство рассказать, а он… На меня злость накатила, так как чувствую, что слушаю его жадно! Да и сам себя этим боровом почувствовал, в паху знакомо заныло и защекотало. Ещё не хватало, чтобы у меня тут стояк приключился! Вот я и остановил рассказчика!

Петер от моего удара чуть с насыпи не свалился, так как мы шагали вдоль железной дороги. Брякнулся, глазищи свои на меня вылупил, в них слёзы, бля-а-адь!

— Хрена ли ты руки распустил! — прерывающимся голосом, по-петушиному закричал он. — Что я сделал-то? Ты велел рассказывать, я и рассказываю! Все только и делают, что бьют! Даже ты!

Хватаю его за шкирку, поднимаю. Блин, глаза сиреневые стали водянистыми. Как будто акварелью раскрашены.

— Прости, — примирительно хлопаю его по одежде, якобы сбивая пыль. — Ну не могу я слушать про это… С убийством-то что?

— Что, что… После всех упражнений на борове, когда тот обессилел и, тупо улыбаясь, почесывал себе пузо, меня, наконец, отпустили в душ. Я сумку с собой взял… Пока мылся и с телефоном всё, что надо делал… Короче, водные процедуры продолжались минут десять. А когда я вышел… — Петер смотрит мне в лицо, и его глаза стали вдруг темнеть, подбородок поджался, брови вздернулись, а обеими руками мне в рукава вцепился. – Хабаров сидел на том же диванчике, широко раздвинув колени, выставив свой красный хуй, он по-прежнему глупо улыбался, но… В области сердца дырка, вот такая, — Петер показывает маленький кружочек пальцами, — а из дыры кровь! Он мёртвый сидел и улыбался. Глаза стеклянные, недвижные… Я по стенке вниз, на пол, спустился, стоять не мог от ужаса. Я ведь ничего не слышал, пока в душе был! Сижу. Соображаю. Что делать теперь? Слышу, под окнами мирно охрана разговаривает. Понял, что всё - пришёл мне трындец! Но всё же взял себя в руки. Подошёл к мертвому Хабарову, с большим трудом перевернул его. Положил на диван и прикрыл тело пледом с кресла. Глаза закрыл ему, типа он спит. Стра-а-ашно! А сам – на выход! Охранникам, что на меня брезгливо посмотрели, как можно беззаботнее сказал, что Максим Максимыч спать изволили. И велели его не будить. Меня обшарили, посмотрели в сумке всё и выпустили… Я им сказал, что тороплюсь на автобус в Пановку. Вот. От его дома до Пановки два километра всего! Долетел до деревни вмиг! Но на автобик всё равно опоздал! И тут ты…

Я молчу. Перевариваю. Если не Петер, то кто? Наверное, кто-то свой, кто по дому свободно передвигается. И ещё…

— Петер! А ты не думаешь, что тебя подставили? И сделали это твои заказчики!

Парень затравлено взглянул на меня, опустил руки, развернулся и побрел по дороге в сторону города.

— Петер! — кричу ему вслед.

— Знаю, знаю! — неожиданно зло заорал он в ответ. — Я - лох и пидорас! Докрутил жопой! Захотел быстрых денег! Вот и получаю! Кто сейчас мне поверит? Сам виноват!

Догоняю его, останавливаю, обхватив со спины.

— Мы подумаем, что можно сделать! Я не брошу тебя!

Он откинул на меня светлую голову, повернул лицо, мягко поцеловал в подбородок:

— Спасибо тебе, Паша. Ты и так мне уже помог! Если бы не ты, я бы сдох уже давно… Пойдем. Немного осталось.

И действительно уже показались высотные дома новостроек северного микрорайона Мурино. А там метро. А оттуда в город. А город – это муравейник. А нужного муравья в муравейнике найти очень сложно.

***

Перед тем как сесть на метро, Петер поволок меня в аптеку и в торговый центр.

В маленькой пустой государственной аптеке Петер проявил недюжинные познания. Он заявил старенькой аптекарше:

— Будьте добры, двухпроцентный раствор лидокаина, влажные салфетки, бинт широкий, пластырь тоже широкий, бициллин-з, если есть в ампулах, хлоргексидин - одну бутылочку, шприцы для внутримышечных инъекций. Так, и ещё, есть ли дугообразная игла на три восьмых? Есть? Значит её, а из шовного материала что-нибудь? Только шёлковая нитка? Давайте её!

Аптекарша не скрывала своего удивления и восхищения. Я тоже. Но к этим чувствам добавилось и еще одно - негодование, когда он потребовал мою банковскую карту для оплаты. Гад. Но платеж прошёл. И мы с аптечным пакетом отправились в магазин, где купили на мои же деньги новые штаны парню (широкие, хлопковые), зеленую футболку, носки, бейсболку, я тоже приобрел чёрные джинсы и симпатичную рубашку. В торговом же центре я снял пару тысяч с карточки. Зашли в закуток с косметикой и приобрели одноразовый станок и мыло. В туалете мы поспешно переоделись в новое. Вонючие ремки старой одежды скрутили в ком, вложили в пакет и выбросили в ближайшем дворе в мусорный бак.

Ещё спустились в продовольственный магазин, накупили целый пакет еды. И отправились на метро Девяткино, поедая по дороге пирожки с мясом. Проезд оплатили мелочью из кармана пьяного рыбака. В метро Петерис велел мне головой не крутить, от охранников не шарахаться, вести себя естественно. Ехали мы в одном поезде, но в разных вагонах, как будто не знаем друг друга. Конспираторы хреновы!

Мы доехали до станции Технологический институт, вышли, поднялись наверх. Нырнули в ближайший ширпотребовский магазинчик и купили новые футболки – я белую, Петер серую. Парень приобрел для себя черную бандану, а для меня белую кепочку и темные уродские очки. Надели всё здесь же в примерочной и вышли на улицу другими людьми! Зашифровались, как резиденты во вражеском стане. Опять спустились в подземку и отправились по синей ветке на Московскую. Мы ехали к Петеру. Он был уверен, что «его хату никто не обнаружит», что «беспокоиться не о чем». Он даже предложил, чтобы я отправился домой, а он «мне сразу позвонит». Ну нет! Доведу Петеньку до его «надежного логова». Мне, в конце концов, ни перед кем отчитываться не нужно, свободен, в отпуске.

В конце нашего «перехода через город» мы оказались в тёмном сталинском доме недалеко от гигантской площади со знаменитым фонтаном, поднялись на пятый этаж в сетчатом лифте. Квартира 77. Петер перед тем, как открывать дверь, присел, кряхтя от боли, и вытащил из щели между дверью и косяком какую-то ниточку. Поднял на меня лицо и торжествующе улыбнулся.

— Заходи, дорогой любимый Петерис! Ну и ты, Павлик, тоже! – приглашает меня в свой дом Петер.

Дом странный. Пустой. Я сразу понял, парень тут не живет и не жил никогда. Думаю, в квартире вообще никто не жил. Здесь две комнаты, одна плотно закрыта. Другая покрыта вековой пылью и пахнет мертвой мебелью. Расправленный диван-книжка из далеких советских времен, смешные стулья с изогнутыми спинками, круглый когда-то лакированный, теперь ободранный стол, ламповый телевизор с выпуклым экраном, допотопное трюмо без ножек, стоящее на двух тумбах, поэтому чтобы посмотреться в зеркало, нужно присесть или нагнуться. На окнах выцветшие шторы с розочками. Такое ощущение, что на машине времени в прошлое перенёсся. И только одно выдает сегодняшний день – на диване небольшая спортивная сумка всё с той же надписью - Aeronautica Militare. Из сумки выглядывает краешек гаджета с надкушенным яблочком и моток шнуров.

— Ну? Остаешься у меня? Или поедешь сдаваться? — весело спросил Петер.

— Сдаваться?

— Тебе всё равно придется это сделать! Ты не можешь бегать со мной!

— Мы найдем настоящего убийцу! — запальчиво решаю я.

— Да? Ты в это веришь? — он скептически посмотрел на меня. — Тогда можешь остаться на пару дней! Дуй в душ! А я пока чайник поищу…