Улыбайся! (СИ) - "Старки" - Страница 6

У общаги понял, что ключ таки у Азата. Пришлось дожидаться его в парке.

Икса даже не сразу со мной начал разговор. У него тоже шок.

— Тебе Феликс четыре балла выдал!

— Супер! Я счастлив!

— Тебе больше всех… Корякина, вообще, рыдала: он ей сказал, что «один балл для неё за глаза…»

— Икса, согласись, он нарвался!

— Ну-у-у… Может, неудачно пошутил… Так Терминатор на первом курсе вообще нас суками называл, и че? Ты ни разу не попытался ему съездить по морде!

Терминатором мы называли препода по римскому праву за манерку требовать со студентов зачет в виде ста терминов. Он действительно был тот еще змей!

— Терминатору под полтинник! А этот… острица мелкая!

— Он же старше тебя! И потом, как ни крути, он преподаватель… субординация!

— Азат! Отвали!.. Что, он написал уже докладную на меня?

— Не знаю! И вряд ли! После твоей самоликвидации он как-то резко повеселел… А потом за ним Дамир зашел и они укатили на генеральской тачке.

— Блин… что мне делать-то теперь?

— Может, опять с коньяком в гости?

— Ну уж нет!

— Тогда просто пока затаись…

Конечно, совет мудрый, но во мне все кипит, внутри что-то трясется. Это мое самолюбие треснуло и звякает теперь на каждое резкое движение. А назавтра еще и его лекция по юридической психологии. Я пошел! Не собираюсь прятаться, что сделано, то сделано! Заодно и увижу, что мне грозит.

Феликс удивился, увидев меня, но ничего не сказал. Рассказывал он очень интересно. Разбомбил Ломброзо и Мертона заодно с их теориями делинквентного поведения, и всё на примерах. Не из личной практики, а из истории, из судебных архивов. По поводу Фрейда высказался осторожнее. Заинтересовал Тардом и Ашаффенбургом. Блин, реально интересные темы у него будут: гендерные стереотипы, психология ювенальной криминологии, психология свидетельских показаний, психология осужденных, патологические отклонения и преступность. С каждой названой темой моя шея вытягивалась в его сторону. Блин, почему я всё испортил? Я даже не смогу ему вопрос задать, просто прийти и поговорить…

Тыкаю локтем Азата и шепчу:

— Икса, спроси у него, будет ли он рассказывать про немотивированную преступность?

Азат спрашивает. Феликс обещает удовлетворить его интерес.

— Икса, спроси его, а психология жертвы будет?

Азат спрашивает. Феликс отвечает, что это и есть виктимология и то, что она будет обязательно и это не только «стокгольмский синдром». Этот синдром — такая редкость, что о нем он рассказывать не собирается.

— Икса, а как он относится к современной теории мимической стратегии выявления лжи?

Азат спрашивает.

— Это Фрейд, а не современная теория, сериалом она только популяризована и низведена до инструмента некой игры. Вас, Акулов, интересует, научу ли я определять, говорит человек правду или лжет? (я дергаюсь на свое имя) Не научу! Хотя по вашему лицу мы можем практику устроить для всей группы! У вас замечательное лицо, все мысли и эмоции наружу…

— У вас не менее замечательное! — опять не сдерживаюсь я. — Тупая улыбка без повода — это признак чего? Лжи, глупости или психопатии?

И-и-и-и… улыбка с его лица сползла. И глаза поменяли цвет. И подбородок дёрнулся. Зашевелились желваки.

— Акулов, — медленно говорит он, — обсудим моё лицо в другой обстановке!

— Хм… Моё лицо, значит, можно при всех обсуждать, а ваше только друг с другом, вернее, один на один?

И Феликс вновь улыбнулся!

— Друг с другом? Интересно… Я не это, конечно, имел в виду, но если ты хочешь, я готов рискнуть остаться с тобой один на один и попытаться не пропустить немотивированную агрессию…

Черт! Он опять зарыпается ко мне? Я демонстративно собираю вещи и ухожу, потому что еще чуть-чуть и вчерашняя ситуация повторится. Его несёт, и он никогда не останавливается первым! Жду Азата и мечтаю о том, что напьюсь, сорвёт крышу, явлюсь к нему в 812-ую и… и… не знаю, что сделаю! Убью! Нет, заклею скотчем глаза, чтобы не сверкали, замотаю скотчем ноги и руки, чтобы лежал беспомощный и не улыбался… и… и что? И буду наслаждаться его жалкими проклятиями в мой адрес, его бледными угрозами или просьбами, его слабым дёрганием… И еще разверну на живот, стяну штаны и выпорю ремнем. И на этой картинке началась испарина. Черт! Я о чём?

Азат мне сказал по дороге домой:

— Тебе не показалось, что он тебя в гости позвал сегодня?

— Не слишком завуалировано?

— Напротив, слишком явно! И вообще! — Икса даже остановился. — То, что между вами происходит — это очень странно… И бедный Бертильон здесь ни при чем!

— А кто при чём? — настороженно спрашиваю я.

— Вот сходи и выясни!

***

Я собирался сходить в 812-ую два дня. Даже напился ради этого. Но Азат в таком виде меня не пустил, врезал и запер в комнате.

А в субботу Азат укатил к родственникам. Я не собирался идти. Я даже не думал о Феликсе: целый день был занят всякой всячиной, ходил с ребятами в тренажерку, вместе смотрели стрелялово в кинотеатре, накупили в магазине кучу жратвы и бутылку красного. Шумно возвращались домой. С улицы увидел раскрытое окно 812-ой (я давно рассчитал, где оно располагается на теле здания). Света нет. Окно раскрыто. Странно. На улице холодно. Я замолк, навострил нюх, выпустил радары. И сразу заметил еще одну вещь. Разбитый телефон. Брызги корпуса звездой рассыпались вокруг тщедушного скелетика телефонного нутра. Поднимаю. Парни ржут, типа починить собрался? Ага!

А у меня дыра в груди пожирает все, и забившееся в панике сердце тоже будет сейчас проглочено. Буквально бегу к себе. Бросаю покупки. Через две ступени по лестнице подлетаю на восьмой этаж. Дергаю его комнату. Открыто. Темно. Холодно. Где Феликс? Что случилось? Почему его телефон разбит и на асфальте двора? Врубаю свет. Оглядываюсь. Он здесь. Небольшой комок тела, в углу, сидит, обхватив коленки. Бирюзовые глаза слепы, смотрят, не мигая. Из носа неровная линия крови. На белой футболке красные пятнышки. Пальцы напряжены, губы сжаты, на висках капли пота.

Кидаюсь к нему, пытаюсь разглядеть в глазах сознание, расцепить руки…

— Феликс! Ты чего! Что случилось!

Он не реагирует. Тогда я бегу обратно к себе в комнату за бутылкой вина. Мастерски открываю и несусь обратно.

Закидываю ему голову, нажимаю на челюсть — будут синяки. Но он не открывает рта! Ножом что ли лезть! Давай! Оживай! Выпей! Трясу его, нажимаю на челюсть еще. И решаю по-другому. Целую в сжатые губы, сильно втягиваю, зубами впиваюсь в губу — вкус крови. Он вдруг всхлипнул во мне — я ослабил захват и отпустил. В глазах узнавание. Лью ему вино из горлышка в рот — он начинает кашлять, мотать головой.

— Нет… сейчас пить нельзя!

Я удерживаю и опять лью в него, заляпывая бордовым всю футболку.

— Пей! Это красное! Оно полезно! Это просто красное!

— Красного нет! — тихо говорит он и повторяет: — Красного нет! Красного нет!

Я осторожно его обнимаю и двигаю к дивану. Укладываю. Закрываю окно. Сажусь рядом с ним и лакаю вино из горла. Мне страшно. Я не знаю, что делать, что говорить ему? Что случилось?

— Феликс! Ты выбросил телефон? Зачем? Что случилось?

— Нельзя было выбрасывать… Но я не сдержался… Хотя всё равно, ничего нового не будет…

— Феликс! Расскажи, что случилось? Может, скорую вызвать? Или кому-нибудь позвонить?

— Скорую не надо. Позвони… блин, телефона его не знаю. А позвони Саяпину! И скажи, что он меня видел, что он позвонил, что всё, как обычно…

— Кто он?

— Звони!

Я набираю Дамира Павловича. Тот отвечает царственным тоном выходного дня.

— Дамир Павлович, тут Феликс! Вообще, ему плохо (лежащий начинает протестно цеплять меня за руки), но он велел позвонить вам и сказать, что кто-то его видел, что кто-то позвонил и всё, как обычно. Дамир Павлович, он выбросил телефон из окна и у него это… э-э-э аффект, наверное.

— Черт! Гера, ты не оставляй его! Я сейчас найду кого надо, сообщу… Как ты думаешь, Феликсу помощь нужна?