Руфь. Непреклонная - Риверс Франсин - Страница 10

— О, Ноеминь, — причитали женщины, слушая рассказ о смерти Елимелеха, Хилеона и Махлона, — твое горе слишком велико, чтобы его можно было вынести!

Казалось, они несколько отпрянули от нее, смущенные и растерянные. Может быть, женщины не спешили предлагать ей помощь, опасаясь, что ее несчастье каким-то образом перейдет к ним? Руфь двинулась вперед, прокладывая себе дорогу через толпу, пока не подошла к Ноемини достаточно близко, чтобы та заметила ее.

— Не называйте меня Ноеминью[2], — воскликнула ее свекровь, — а называйте меня Марою[3], потому что Вседержитель послал мне великую горесть, — она начала плакать и стенать. — Я вышла отсюда с достатком, а возвратил меня Господь с пустыми руками. Зачем вам называть меня Ноеминью, если Господь заставил меня страдать, если Вседержитель послал мне такое несчастье?

Вероятно, Ноеминь слишком долго жила вдали от этих женщин, чтобы они могли разделить ее горе. Несмотря на слова сочувствия, они, кажется, были не в состоянии утешить ее. Встревоженные и смущенные, они стояли молча, поглядывая друг на друга. Руфь снова двинулась вперед, и когда взгляд Ноемини упал на нее, на лице свекрови отразилось чувство облегчения.

— Руфь, о, Руфь, подойди ко мне.

Когда Руфь пробиралась к свекрови, женщины отступали от нее, отходили, чтобы она не коснулась их. Они больше не игнорировали ее, а открыто и высокомерно разглядывали. Жар залил ее щеки. Неужели моавитянки так же смотрели на Ноеминь, когда она впервые появилась в Кирхарешете?

— Это моя невестка. Руфь, вдова Махлона, — сказала Ноеминь, беря ее за руку.

Руфь почувствовала, как дрожала Ноеминь. Это был тот самый момент, которого ее свекровь страшилась больше всего? Знакомство ее невестки, моавитянки, с ее друзьями? Ноеминь стыдилась ее? Она была всего лишь доказательством, необходимым для этих людей, — доказательством того, что по крайней мере один из сыновей Ноемини отвернулся от Бога и взял в жены язычницу. Руфи стало горько от мысли, что из-за нее свекровь страдает еще больше.

— Она моавитянка.

Эти слова прозвучали как проклятие.

— По рождению, — произнесла Ноеминь.

— Она собирается остаться здесь?

Никогда Руфь не чувствовала себя столь нежеланной.

Ноеминь вскинула подбородок, крепко сжав руку невестки.

— Да, она останется здесь. Мы с ней будем жить вместе.

— Но, Ноеминь, подумай, что ты делаешь!

— Без Руфи я бы не выжила.

— Но теперь ты среди своих. Отправь чужеземку назад, туда, где ей подобает быть. Ты знаешь, что об этом говорит Закон.

Ноеминь медленно повернулась, тело ее напряглось.

— Из Египта вместе с нами вышли и египтяне.

— И посмотри, сколько бед они причинили нам!

— Чужеземные женщины прокляты Богом!

— Они отвращают сердца наших мужчин от Бога!

— Хватит! — крикнула Ноеминь. — Неужели я должна отсечь то, что привил Бог? Руфь предпочла пойти со мной Она оставила свою мать, отца, братьев и сестер, все, что знала, ради того, чтобы прийти в Вифлеем и поклоняться вместе со мной Богу.

На мгновение все замолчали, но Руфь понимала: слова не могли убедить этих женщин принять ее. Она должна будет вести примерную жизнь, чтобы они поверили, что она предпочла Ноеминь своему отцу и матери, а их Бога — идолам своего народа. Время. Для этого требуется время.

— Вы вернулись как раз к Пасхе, Ноеминь. Хорошо, что ты снова среди нас.

С этими словами женщины начали расходиться, оставляя Руфь и Ноеминь одних у колодца.

Руфь тихо плакала.

— Я опозорила тебя. Из-за меня твое возвращение домой стало более тяжелым, чем могло бы быть.

— Нет, — устало откликнулась Ноеминь. — Они помнят, какой я была до того, как ушла отсюда. Мой муж преуспевал, и у меня была причина для радости. Я могла вместе с ними петь и смеяться. А теперь мое жалкое состояние вызывает у них тревогу. Если такое несчастье могло случиться со мной, думают они, то и с ними может произойти подобное. А это неутешительная мысль.

— Ты снова будешь петь и смеяться вместе с ними, матушка.

Ноеминь покачала головой.

— Я и не ожидала найти здесь кого-нибудь, — тихо прошептала она. — Но такая встреча… — она опустила голову, уставясь в землю:

— Никто не предложил мне даже куска хлеба или глотка разбавленного вина.

— Это все из-за меня.

— Неужели ты должна всю вину брать на себя? Я жила в Моаве двадцать лет. Я находилась среди идолопоклонников, открыла свой дом для чужеземок, которых мои сыновья взяли себе в жены. В глазах евреев я такая же нечистая, как и ты. А может, даже более нечистая, потому что я знала истину.

Глаза Ноемини наполнились слезами.

— О, моя дорогая. Ты все, что есть у меня. Ты — Божье благословение для меня. В Вифлееме никто не примет нас, Руфь. Таковы обычаи. Мы должны сами пробивать себе дорогу, — по ее щекам струились слезы. — Завтра Пасха. А я забыла. Как можно было забыть такой великий день? Самый главный праздник моего народа, а я…

Руфь обняла свою свекровь. Крепко прижав ее к себе, она успокаивала Ноеминь, как обиженного ребенка, зная, что все это время несколько женщин наблюдали за ними, стоя в дверях своих домов. Когда Ноеминь справилась со своими чувствами, Руфь продолжала обнимать ее, желая защитить старую женщину.

— Мы найдем какое-нибудь место, где можно будет остановиться. После хорошего сна все происшедшее предстанет в другом, лучшем, свете.

Руфь достала монету из тайника, который был в глубине ее узла. Но когда она предложила ее хозяину постоялого двора, тот отрицательно покачал головой:

— Для тебя в гостинице нет места.

Вернувшись назад, Руфь увидела, какой измученной и удрученной была Ноеминь. Действительно, ее можно было назвать Марою — никогда еще Руфь не видела свою свекровь такой огорченной.

— Мы пойдем дальше, — произнесла Руфь. — Дальше, вниз по дороге, будет другая гостиница.

Но и там они не смогли остановиться на ночлег. Время шло, и Руфь поняла, что в Вифлееме для них нет места.

— Мы уже спали под звездами, — сказала она, пытаясь ради свекрови сохранять оптимизм.

— Недалеко отсюда находится земля, принадлежавшая моему мужу, — промолвила Ноеминь, когда они вышли за черту города. — Там неподалеку есть пещеры. Пастухи в зимние месяцы используют их как загон для овец, но к этому времени они уводят свои стада. Они заключают с землевладельцами договор о выпасе скота на убранных полях.

Большие пещеры были еще заняты семьями пастухов. В других, оставленных без присмотра, жили бедняки. Однако Руфь и Ноеминь все же нашли одну свободную пещеру: она была недостаточно большой для того, чтобы служить загоном для овец, но достаточно просторной для того, чтобы приютить двух уставших одиноких женщин. Ноеминь вошла и оглядывала пещеру, пока Руфь распаковывала их скромные пожитки и подстилки для сна.

Тяжелое путешествие закончилось, но Руфь видела, что печаль ее свекрови теперь стала глубже и острее, чем во время их изнурительного похода. Все годы, проведенные вдали от родины, ее свекровь мечтала о возвращении домой только для того, чтобы оказаться здесь, в этих нищенских условиях, не имея ничего, кроме платья на себе и нескольких самых необходимых вещей: печки, одеяла и воды. У них осталось мало пищи, и не было родственников, которые выразили бы им сочувствие.

Ноеминь прошла вглубь пещеры, села, прислонившись спиной к камню, и уставилась в полумрак. На ее лице отразилось отчаяние. Руфи было интересно, не вспоминает ли ее свекровь ту жизнь, которая была до того, как она, муж и их сыновья покинули этот город. Раскаяние и чувство вины не обостряют ли горе утраты?

«Я вышла отсюда с достатком, а возвратил меня Господь с пустыми руками…», — сказала Ноеминь у колодца.

Руфь огляделась, ей было интересно знать, как выглядели эти места, когда Махлон был маленьким мальчиком. Ее захлестнули воспоминания о муже. Бедный Махлон! Он был так молод, когда умер, вместе с ним умерли все мечты и надежды. И никогда не будет сына, который носил бы его имя. Но она не может позволить себе много думать об этом. Эти воспоминания лишат ее силы, и она не сможет помогать Ноемини, отчаянно нуждающейся в ней. Это хорошо, когда ты кому-то нужен и можешь быть полезен.