Великая Отечественная катастрофа-3 - Солонин Марк Семенович - Страница 23

Если, как утверждает Резун, упреждающий удар планировался на 6 июля 1941 года, неужели наше командование упустило бы возможность заблаговременно усилить группировку левого крыла Западного фронта за счет десятка полков крупнокалиберной артиллерии? Можно ли рассчитывать на успех наступления силами только пехоты и танков без поддержки артиллерии усиления? Армии Западного фронта по своему составу не были готовы к наступлению с решительными целями. Как показали дальнейшие события, они оказались не готовы и к отражению вторжения.

Небольшое отступление. В порядке обобщения опыта сосредоточения и развертывания войск западных приграничных военных округов по плану прикрытия государственной границы в 1941 году Военно-научное управление Генерального штаба (начальник генерал-полковник А. П. Покровский) задало непосредственным участникам этих событий 5 вопросов:

« 1. Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны госграницы; когда и что было сделано командующими и штабами по обеспечению выполнения этого плана?

2. С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на госграницу и какое количество войск из них было развернуто до начала боевых действий?

3. Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками?

4. Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах?

5.  Насколько штабы были подготовлены к управлению войсками и в какой степени это отразилось на ходе ведения операций первых дней войны?».

Эти интересные вопросы были заданы еще при жизни Сталина – в конце 40-х – начале 50-х годов, когда причины неудач наших войск в начальный период войны были определены самим вождем: внезапное, вероломное нападение, превосходство немцев в количестве танков и самолетов и т. д.

Еще более интересны ответы фронтовиков, переживших трудные дни внезапного начала войны. Сколько продолжался сбор материалов, неясно. В 1989 году «Военно-исторический журнал» под многозначительным заголовком начал публикацию их ответов [6]. Ответам на первый и второй вопрос посвящалась отдельные статьи. В конце их автор публикации, редактор журнала по проблемам истории стратегии и оперативного искусства полковник В. П. Крикунов подводил краткий итог. В частности, он подчеркнул, что многие командующие и командиры соединений на свой страх и риск предпринимали (или пытались предпринять) меры по подготовке подчиненных войск к отражению надвигающегося нападения. Однако над всеми ими довлело указание сверху не «провоцировать» войну.

Статья с ответами на второй вопрос в пятом номере «Военно-исторического журнала» в этом же году заканчивалась ремаркой, что продолжение следует. Но его не последовало. «Наверху» решили, что ответы фронтовиков в свою очередь могут вызвать неприятные вопросы, ответы на которые могут вызвать нежелательные ассоциации, и инициативу журнала пресекли на корню. А жаль. Видимо, редактору журнала, изучавшему ответы фронтовиков, было что сказать…

Анализ ответов фронтовиков, занимавших не последние посты в своих соединениях и объединениях, несмотря на их субъективность, в совокупности с рассекреченными в последнее время архивными документами позволил бы глубже понять причины поражения наших войск в приграничных сражениях. Собранные материалы хранится в фонде Генерального штаба. Можно было бы возобновить публикацию ответов фронтовиков. Но нынешние руководители военной науки, судя по всему, не горят желанием продолжить это явно полезное начинание авторитетного журнала.

Дело в том, что в последние два десятилетия в историографии Второй мировой и Отечественной войн происходит переоценка некоторых положений, до того считавшихся незыблемыми. Введение в научный оборот ранее неизвестных документов из архивов противоборствующих сторон позволило переосмыслить роль некоторых военачальников в подготовке к войне, глубже понять причины наших поражений в ходе первых сражений начального периода войны. Сейчас, к сожалению, из одних и тех же, по существу, фактов историки и публицисты приходят к противоположным выводам. Разоблачая одни мифы, некоторые из них занимаются созданием новых. Отбирая только нужные им факты, они обосновывают бредовые версии развития обстановки накануне и с началом вторжения врага на нашу территорию.

Между тем, обстановка на советско-германской границе накалялась, хотя внешне это не было особенно заметно. Со стороны Германии не выдвигалось и каких-либо политических требований. Немцы всеми способами стремились скрыть от нашей разведки масштабы сосредоточения войск у нашей границы, которое продолжалось все более нарастающим темпом. При этом они применяли различные способы дезинформации. Была усилена охрана границы (демаркационной линии), которая осуществлялась личным составом частей вермахта в форме пограничной таможенной охраны. Например, посты охраны и патрули от 34-го артполка 6 июня получили указания препятствовать обмену (через границу) агентами и собаками, избегать каких-либо провокаций русских, отдельные русские самолеты, перелетающие границу, не обстреливать. В разведдонесении штаба этого полка от 10 июня отмечалось, что «войска и гражданское население в районе Белостока, Гродно, Бреста к войне не подготовлены… Евреи пытаются скупать рейхсмарки».И в то же время: «…почти на всех вокзалах стоят зенитные орудия или пулеметы, почти все мосты, ведущие к границе, вероятно, подготовлены к взрыву и охраняются военными караулами» [121] .

10 июня 1941 года верховное главнокомандование вооруженных сил Германии (ОКВ) окончательно определило день «Д» начало операции «Барбаросса» – 22 июня, оговорив, что в случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня.

Были установлено, что в 13:00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов:

а) сигнал «Дортмунд», который означал, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и что можно приступить к открытому выполнению ранее отданных приказов;

б) сигнал «Альтона», который означал, что наступление переносится на другой срок. При этом констатировалось, что это несомненно приведет к полному раскрытию целей сосредоточения немецких войск, так как последние уже будут находиться в полной боевой готовности.

ОКВ также установило время начало наступления сухопутных войск и перелета авиации через границу – 22 июня, 3 часа 30 минут, оговорив, что если метеорологические условия задержат вылет авиации, то сухопутные войска начнут наступление самостоятельно [7]. В этот же день содержание решения ОКВ, точное время и час вторжения было доведено до сведения командующих армиями.

10 июня началась погрузка в железнодорожные эшелоны немецких подвижных (танковых и моторизованных) соединений, Перевозка войск в районы сосредоточения приняла более интенсивный характер. Исходя из намеченного дня вторжения, дивизии первого эшелона, предназначенные для прорыва обороны советских войск, должны были 18 июня начать занимать исходное положение для наступления. Подвижные соединения занимали исходные районы на удалении 20–30 км от границы, пехотные – в 7-20 км. Именно поэтому перенос сроков вторжения после этой даты был признан нежелательным. К исходу 21 июня сосредоточение и развертывание войск, предназначенных для вторжения, было полностью закончено. На перебазирование авиагрупп Люфтваффе на аэродромы оккупированной Польши требовалось меньше времени. Поэтому массовый перелет авиасоединений начался позже – две самые крупные истребительные эскадры (авиадивизии) 2-го воздушного флота перелетели на аэродромы генерал-губернаторства к 15 июня 1941 года.

Скрыть массовые перевозки войск на восток и выдвижение их к границе от местного населения, в среде которого действовали наши агенты и добровольные осведомители, было невозможно. Судя по всему, нашей разведке удалось зафиксировать изменение в графике перевозок. О том, что нападение произойдет в ближайшие дни, стало ясно 15–17 июня.